– Я хочу поехать в Дубный, – настаивала Анфиса шепотом.
– Нет.
– Я хочу поехать в Дубный!
– Ты никуда не поедешь!
– Если я никуда не поеду… – угрожающе зашипела Анфиса, поворачиваясь к брату.
Вася в ярости ухватил сестру за загривок, опрокинул на кровать и навалился сверху всем весом. Ася издала булькающий звук.
– Что?! – спросил он яростным шепотом. – Что ты сделаешь?!
Он смотрел ей в глаза, не отрываясь. Заваркина холодно выдерживала этот испепеляющий взгляд. Вдруг Вася – резко и крепко, но лишь на секунду – прижался губами к ее губам.
– Ты полгода меня даже не целовала! – жарко прошептал он. В этом шепоте больше не было ярости, только лютая звериная тоска.
– Я хочу поехать в Дубный, – спокойно произнесла Заваркина.
– Поцелуешь – отпущу! – смягчился ее брат.
– Обещаешь? – с надеждой произнесла Анфиса и прижалась ртом к его губам.
– Не сюда…
Он взял ее руку и запустил в свои расстегнутые джинсы. Анфиса тяжело вздохнула. Зульфия, которая лежала ни жива ни мертва, крепко зажмурилась, жалея, что не может, не привлекая к себе внимания, закрыть еще и уши.
– Я знаю, что ты не спишь.
Прошло еще минут пятнадцать (или, может, еще полчаса), и тихий Асин голос грянул в левом Зулином ухе как гром.
– Перестань так жмурится, у тебя сейчас глаза лопнут, – усмехнулся голос.
Зуля с опаской приподняла веки. Анфиса, накинув на голое тело махровый банный халат, слишком теплый для жаркого лета, низко наклонилась над притаившейся подругой. Туфли она так и не сняла.
– Пойдем на балкон.
Зуля с трудом смогла встать. Напряженное тело отказывалось ей повиноваться. Отыскав свои кеды, она бросила быстрый взгляд на постель. Вася спал, раскинув руки и ноги и широко раскрыв рот.
Они вышли на балкон. Заваркина протянула Зуле сигарету.
– Только ради этого вида стоило снять эту халупу, правда? – улыбнулась Анфиса.
На балконе, крохотном бетонном выступе в стене, огороженном не слишком изящной решеткой, едва помешались два человека и пепельница. Зато под ногами плескалась густая чернильная темнота, которую, словно булавки черный бархат, прикололи к земле горящие фонари.
Вид был потрясающий, но Зульфию он совершенно не интересовал.
– Скажи, что вы не родственники! – потребовала она, едва сдерживая слезы.
Она смотрела на Анфисино лицо, что выхватывало из темноты пламя зажигалки, которой та нервно чиркала. Смотрела на трогательный ежик волос, длинную шею, раскосые глаза и страдала, раздираемая жуткими предположениями.
– Мы не родственники, – подтвердила Анфиса с мягкой улыбкой.
– Слава Богу, – выдохнула Зульфия, чувствуя, как расслабляется затекшая и взмокшая спина.
Анфиса снова чиркнула зажигалкой, давая Зуле прикурить.
– Мы – детдомовские, – пояснила она, нахмурившись и щелчком отбросив свою недокуренную сигарету. Темнота проглотила бычок, потушив оранжевую искру, не дав ей долететь до земли. – Никто не знал, откуда мы взялись. У нас не было никаких документов. Нас доставили в разное время и из разных мест, но почему-то записали под одной фамилией – то ли Ивановыми, то ли Кузнецовыми. Я была совсем кроха, даже не говорила еще, но уже все понимала и запоминала. Вася взялся меня опекать. Угостил печеньем. Ему было четыре, он был взрослым человеком.
Ася улыбнулась своим воспоминаниям. Зульфия, напротив, пыталась подавить рыдания. Жалость, постегиваемая живым воображением, разрывала ей грудную клетку.
– Так проще было выживать, – продолжила Заваркина, – мы приглядывали друг за другом. Иногда спали в одной постели. Чтобы нас не разлучали, говорили всем, что мы – брат и сестра. Со временем даже стали похожи друг на друга: мимикой, жестами, улыбками, словечками…
Воцарилось молчание. Каждая думала о своем.
– А когда?.. – нерешительно завела Зульфия, раздумывая, как правильней сформулировать вопрос. – Когда вы?..
– Три года назад, – ответила Заваркина равнодушно, – даже два с половиной. Но влюбился он в меня как положено – в шестнадцать.
– А ты в него? – вывалился у Зули вопрос.
Заваркина ответила не сразу.
– А я в него еще не успела, – тихо произнесла она.
Порыв ветра набросился на полуночных собеседниц, заставив задохнуться. Зульфия решилась задать еще один вопрос, последний на сегодня, но самый важный.
– Он поэтому не выпускает тебя из дома?
Глава вторая
Подвигами, как известно, злоупотреблять не следует, иначе можно привыкнуть к геройству и прожить всю жизнь безымянным страдальцем. Зульфия установила геракловский лимит – не больше двенадцати в год.
Но к концу этой недели она чувствовала себя вымотанной. Помимо подъемов в семь утра, каждый из которых сам по себе тянул на отдельный подвиг, она умудрилась подчистить все свои «хвосты» по текстам и выдержала ромовую вечеринку у Заваркиных, после которой болела голова и тянуло в правом подреберье. Поэтому этим утром усталому редактору «Субботних новостей», проспавшему всего два часа, казалось, что придется либо похерить ограничения на великие свершения, либо просидеть тихо до конца года.
Но тем не менее Зульфие не терпелось съездить в Дубный – поселок, оставшийся без воды.
Кляня весь свет, она проснулась по будильнику, и, не найдя левую тапочку на коврике у кровати, в раздражении так сильно махнула ногой, что правая тапка приземлилась аккурат на книжную полку. Она сводила себя в душ, позволила кофе убежать из турки, нашла в шкафу немятую одежду и заела раздражение бутербродом. К девяти Зульфия появилась в редакции относительно бодрая, планируя отправить прочь двух своих журналисток и в тишине, под сигаретку, составить план следующего номера.
Ее новый офис был страшной съемной комнатой в обшарпанном НИИ, сейчас почти полностью разобранном в аренду фирмами-однодневками. Зуля однажды поймала себя на мысли, что никогда не работала там, где сверкающий пол, а занавески подходят к мебели. Ей доставались только душные прокуренные комнаты, коридоры, заваленные строительным мусором, рассохшиеся оконные рамы и стены, крашенные масляной краской в омерзительный зеленый.
Она ждала Заваркину в час дня. Зульфия решила поехать в «обезвоженный» поселок в самое пекло, чтобы фотографии получились драматичнее. Ей виделась растрескавшаяся земля, обветренные лица людей, старушка в пыльном платке, утирающая слезы сухонькой ручкой, раскрасневшаяся беременная деваха, изнывающая от духоты и жажды. Воображая этот постапокалиптический ужас, Зульфия разве что в ладоши не хлопала. Она предвкушала сенсацию.
Заваркина вошла в комнату и с отвращением огляделась.
– Я забыла, как это противно, – скривилась она.
– Что именно? – не поняла Зуля.
– Работать, – пояснила Анфиса и уселась на стул, стоящий у двери. Тот предательски хрустнул.
– Я сейчас кое-что отправлю начальству, и поедем! – хозяйским тоном заявила госпожа Редактор.
Она отчаянно важничала, но Заваркина, привыкшая к ее стилю общения, не обратила на это внимания. Чтобы чем-то себя занять, Ася принялась медленно перелистывать фото в старой Васиной камере, иногда улыбаясь каким-то забытым кадрам.
– Жарко, – вдруг сказала она и провела рукой по стриженой голове, словно смахивая с нее пыль.
– Ой, зашла б ты сюда в июне! – улыбнулась Зульфия. – Вот это была красотища! Духота, тополиный пух метался по кабинету, еще этот монстр оглушительно хрюкал! Теперь, слава Богу, сломался! – Зульфия махнула рукой на допотопный заржавевший кондиционер. Окно, на котором он висел, было огромное, но грязное и забранное решеткой.
Впрочем, это лето выдалось самым обыкновенным для города Б: с самой обыкновенной жарой, с самым обыкновенным палящим солнцем и самыми обыкновенными душными ночами – и раскаленный городской воздух, в котором висела плотная цементная пыль, едва ли был пригоден для дыхания. Зульфие все время хотелось умыться, но лучше – окунуть тело целиком в прохладную воду и ходить в мокрой одежде до наступления сумерек.
– Я не представляю, как в такую жарищу сидеть вообще без воды! – вознегодовала она, когда дряхлый автобус высадил их на центральной площади Дубного. – Еще и в положении!
Анфиса хрюкнула что-то невнятное в ответ.
– Ты была когда-нибудь беременна? – поинтересовалась она.
– Нет! – воскликнула Зульфия и тут же засмущалась своих интонаций. Ее «Нет!» прозвучало так, будто то, что она может забеременеть, оскорбляет ее как личность.
Заваркина с любопытством посмотрела на подругу.
– Буду когда-нибудь, – поспешила оправдаться Зуля. – А ты?
– Васька говорит, чтобы я не рассчитывала на это, – Анфиса пожала плечами, – не будет у нас никогда детей – и точка! Не можем мы себе позволить семью, пока живем здесь…
Зуля вспомнила о раскрытой ночью тайне, и в ее голове помимо воли завертелись тревожные картинки. Самой яркой из них было видение, в котором Асю и Васю забивают насмерть камнями на Главной площади, обвинив в инцесте. Зуля помотала головой и выкинула эту чушь из очереди на обдумывание. Она не хотела отвлекаться от дела.
– Представь себя летом, в жару и без воды! – вернулась она к теме. – Ад же!
– Ладно, давай разыщем угнетенных граждан, – Заваркина посмотрела по сторонам. – Куда идти-то?
Зуля махнула рукой, и они медленно побрели мимо серых кирпичных пятиэтажек, которыми была застроена западная часть Дубного. Восточная часть состояла из особняков, солидных и не очень, и Зульфия знала, что среди них затерялся и дом губернатора города Б.
– Нас кто-нибудь ждет? – скучным голосом спросила Заваркина, пнув камешек ногой. Она была обута в грязные и разношенные красные кеды.
– Да, внучка Ольги Алексеевны, та беременная бедняжка, встретит нас у подъезда.
Внучка, неприбранная блондинка с огромным животом, переминалась у подъезда на своих отекших ногах. Она постно кивнула и, ни слова не сказав, завела их в прохладное нутро подъезда.
Ни квартира, ни ее хозяйка не выглядели побитыми жизнью, что расстроило Анфису. Зульфия, напротив, приободрилась, узрев вместо маразматической старушки чопорную пожилую даму с аккуратно уложенными седыми волосами и французским маникюром. Ольга Алексеевна восседала на диване в большой светлой комнате, окруженная своими изображениями. Книжные полки, тумбочку и письменный стол украшали фотографии, а на стене висел огромный портрет. Холст, масло, подпись знаменитого художника.
– О, Господи! Это Высоцкий? – завопила Зуля, ткнув пальцем в ближайшее фото.
– Да, это Владимир Семенович, – строго отозвалась старуха, – и вам не стоит так кричать!
Заваркина, пытаясь спрятать улыбку, уставилась на носки своих «конверсов».
– Ой, простите, просто… Это ведь вы там, на фотографии? – промямлила Зульфия все также громко и вместо ответа поймала недоуменный взгляд.
Она помнила совершенно точно – старуха плохо слышит! – и не понимала, почему та просит ее говорить потише.
– Слуховой аппарат, – сказала Заваркина негромко, обращаясь к своим ногам.
– Да, барышни, я действительно нуждаюсь во вспомогательных средствах, – хозяйка отвела волосы от лица, и Зуля смогла разглядеть прозрачную дужку за ее ухом.
– Смотри, Горбачев, – прошептала Заваркина, мотнув головой на фото над диваном.
– Я – Зульфия, редактор «Субботних новостей». Мы разговаривали с вами по телефону. – Зуля махнула рукой на Анфису. – Это моя коллега, фотограф Анфиса Заваркина. Мы…
– Присаживайтесь, – велела Ольга Алексеевна, указав на круглый стол, на котором был изысканно сервирован послеобеденный чай.
Сели вчетвером, и незамедлительно полился плавный рассказ. Хозяйка вещала как со сцены: делала паузы, расставляла акценты, одухотворенно интонировала. Похоже, она была актрисой на пенсии.
Ее монолог все длился и длился, лирическим отступлениям не было конца, но суть укладывалась в три абзаца. Два дня назад около полудня жители Дубного не обнаружили в кранах воды, ни горячей, ни холодной. Никто не обратил на это внимания, решив, что это временно, скорее всего, на несколько часов – ведь так уже не раз бывало. Около четырех «обезвоженные» стали робко позванивать в разные службы. «Ответчики» им намекали на загадочную аварию, причины которой неизвестны и последствия которой якобы устраняются.
Наутро, когда выяснилось, что воды нет только в многоэтажной части Дубного, жители оставили деликатность, бросили недоумевать и сетовать и, прилично разозлившись, принялись осаждать коммунальщиков всерьез. К обеду те перестали отвечать на звонки, но самые упорные дубнинцы наведались в районную администрацию и водоканал, и там, и там наткнувшись на висячие замки.
Жители поселка оказались в сложном положении. Уличные колонки исчезли еще в прошлом десятилетии, а машина с водой, которую в городе Б подгоняли к домам обездоленных на время аварий, так и не появилась. Они покупали минеральную воду в пятилитровых бутылках, которой не хватало на душ и туалет, только на чай и суп. Когда раздражение достигло апогея, дубнинцы кинулись к журналистам.
– Оленьке пришлось ехать в нашу квартиру в городе, чтобы совершить необходимые гигиенические процедуры, – трагическим, хорошо поставленным голосом вещала Ольга Алексеевна.
– Ужас, ужас, – периодически поддакивала Зульфия.
– Как по-вашему, в чем причина аварии? – вдруг ляпнула Заваркина, которая, казалось, больше интересовалась овсяным печеньем, чем беседой.
Ольга Алексеевна сделала паузу, сверля Анфису взглядом. Та невозмутимо запила печенье чаем и вопросительно уставилась на хозяйку дома.
– Напомните, кто вы? – промолвила актриса, первой прервав затянувшуюся паузу.
– Это наш фотограф… – затараторила было Зульфия, но старуха жестом остановила ее.
– Милая девушка, – вновь заговорила Ольга Алексеевна, – несмотря на то, что вы так грубо меня перебили, я поделюсь с вами некоторыми предположениями.