— Крейзанутый! — воскликнула Маня, захлопывая книгу Перемен.
Солнце припекало, прожигая крылья стрекоз, над малиновыми шапками иван-чая недвижно стояли июльские облака. Впрочем, Мане эти цветы напоминали пагоды. Сунув «Ицзин» в пакет, она начала раздеваться и тоже пошла купаться.
Конечно, это озерцо — не священный Ревалсар, где купалась Белочка с бельгийцем, но все же. Здесь никто не появлялся, все млело в полусне, плескалась лениво рыба, на листьях кубышек квакали лягушки, — Маня утверждала, что они квакают то же, что и тысячи полторы лет назад в водах далекого Индостана, — а вернее в стихах буддийского монаха Саппаки: «Аджакарани-река так прекрасна!»
— Где они тут видят реку? — спрашивал костлявый Кир, успевший за день обгореть на солнце.
— Они тоскуют о ней, — пояснила Маня.
— Вода всюду аш-два-о, — заметил Кир.
— Здесь она стоячая, и ее счастье замерло. Но вперед идет счастье странника, — странствуй же!
— А, начинается…
— «Цветами осыпаны ноги странника, Избавляется он ото всех грехов, омытых потом его странствий, — странствуй же! — продолжала декламировать Маня над крышкой от котелка с подсолнечным маслом и луковой стружкой на рдяных углях. — Кто странствует, добудет себе мед, Добудет сладкий плод удумбары. Взгляни, как безупречно солнце, что странствует, не уставая, — странствуй же!»
— Я буду жить здесь неделю, — предупредил Кир.
— Хорошо, потащимся еще, — согласилась Маня, помешивая золотящийся ароматный лук. Она была настроена весьма миролюбиво. И даже призналась, что ощущает благостные вибрации этого места. Кир скользнул взглядом по ее плечам, потемневшим от воды волосам, бедрам и сказал, что он тоже что-то такое ощущает… но вообще-то посоветовал бы ей одеться, хотя бы рубашку накинуть, он уже, например, обгорел. Да и вряд ли аборигены привычны к нудизму. Здесь все-таки не безбашенная Радуга. Но Маня ответила, что, похоже, эта земля впала в забытье и вряд ли здесь кто-то появится еще. Кир напомнил об Уайте, белом разбойнике «Ицзин», который ей так не понравился и показался в высшей степени подозрительным.
— Ну да, — тут же отозвалась Маня, — куда, спрашивается, он пилил на улетной машине с ободранным боком? И все время сверялся с картой? Явно какой-то левый мэн.
— Патриот, что ли? — улыбнулся Кир, подкидывая топорик и ловя его после оборота в воздухе за ручку.
— Не прикидывайся литловым.
— Да ладно, Птича, — сказал Кир, — нормальный мужик. И совсем и не белый, а рыжий, только выцвел на солнце. У тебя что-то со зрением.
— Сам ты дальтоник! — воскликнула Маня, откидывая с разгоряченной щеки рыжую прядь.
— Ты просто увидела его сквозь свою гексаграмму. А на самом деле он был рыжий, а не белый, мистер Рэд, не Уайт. Промашка вышла!
— До чего все-таки ты любишь стебаться со мной по-всякому и трындить.
— Ага, люблю! — неожиданно согласился Кир и не сумел поймать топорик. Он расплылся в улыбке, глядя на Маню.
На следующее утро их разбудил треск и рокот мотора.
Маня открыла глаза и уставилась в округлый свод палатки, отбрасывающий фиолетовые отсветы на все внутри: спальники, одежду, аптечку, свернутое полотенце. Кир, протирая глаза, привстал на локте, глянул в сетчатое оконце, стараясь увидеть источник трескотни, но это было невозможно. Маня пробормотала, что он, как персонаж анекдота, ищет не там, где потерял, а там, где светлей. Кир обессилено рухнул на спальник, зевнул и закрыл глаза, что-то невнятно бормоча в ответ.
— Да чего тарахтит-то?
Кир очнулся, безумно посмотрел на Маню и ответил: «Ну едут куда-то люди!» Но Маня сказала, что никуда они не едут, а стоят на одном месте. «Да?» — спросил Кир и замолчал.
Наконец Маня вылезла из спальника, расстегнула молнию…
— Ну?.. Чего там? — спросил Кир сквозь полудрему.
Маня молчала.
— Птича, — позвал Кир.
Голос Мани донесся издалека: «Они тут… чего-то шизуют!» Кряхтя, как старик, Кир начал выползать из спальника. Щурясь, он глянул на небо — оно было пасмурным, посмотрел на Маню, стоявшую поодаль в одной майке — она выглядела озабоченной, скользнул взором по озерной глади и на дамбе увидел трактор, вездесущий «Белорус» с ковшом. Он стоял поперек дамбы, задрав ковш, словно некое существо, изготовившееся к нападению. Два человека ползали по склону. Третий курил возле трактора.
— Птича! Я бы на твоем месте оделся, — сказал Кир.
Утро было пасмурное, теплое. Озеро туманилось, сполохи иван-чая расплывались розовыми пятнами.
— Ты предлагаешь мне купаться в одежде? — спросила Маня.
— По крайней мере не голой, — пробурчал Кир.
— Надо было нам вчера уходить, — недовольно ответила Маня.
— А я и предлагал, так ты же воткнуласьв мозг.
— Я-а? Да тебя с лежанки танком не свернешь. Ты сказал, что проторчишь здесь неделю, ты, чье имя не Кир, а Обломов!
— Ладно, чего спорить, Птич. Чего ты переполошилась.
— Просто мне эти кантры в напряг. Такое впечатление, что они какую-то измену замышляют.
— А мне по барабану, — сказал сипло Кир, натягивая штаны, футболку и берясь за топорик. — Что у нас на завтрак? Эй, Птича, долго ты еще будешь стриптиз тут устраивать?
Маня вернулась к палатке, надела трусики, лифчик и все-таки пошла купаться. Вода была теплой. Три тракториста сидели возле трактора, курили и смотрели на Маню, на Кира, рубившего маленьким топориком сухостоину. «Как будто тут им бесплатное кино, — думал Кир, хмурясь. — Людей, что ли, не видели?» Сухостоина — в руку толщиной — не поддавалась, древесина оказалась буквально железной, топорик отскакивал. Кир морщился от усердия, рубил изо всех сил и думал, что топорик маловат… и вообще, надо больше есть и по утрам качаться; сокурсник давно обещает штангу, пора за ней съездить. Полтора года Кир никак не соберется.
Маня вылезла из воды, отжала волосы, нехотя надела рубашку, рваные джинсы, оглянулась на дамбу и сказала: «Ну я же говорю…» Кир тоже посмотрел. Возле трактора уже стояла белая «Нива». По дамбе ходили еще два новых персонажа, один в рубашке и темных брюках, темный и худой, второй — высокий, плотный, в спортивных штанах и белой футболке.
Маня скрутила бересту и, подложив ее под сухие веточки, подожгла. Дымок то тянулся вверх, то ложился, и Маня ворчала, что это ей тоже не нравится, не случился бы большой небесный облом. Кир плюнул на железное дерево и принялся срубать ветки с берез.
— Ты же живые рубишь! — с негодованием крикнула Маня.
— Да все сгорит, — ответил Кир.
— Ну что за расклады, Кир!
— Блин, шагу нельзя ступить, — откликнулся Кир. — Как ты мне еще разрешаешь комаров бить, Птича?! И воздух глотать с микробами, а они же пищат! И, может, поют мантры.
— Ты можешь с утра не стебаться?
— Я тоже за то, чтобы с утра чай пить. А где он!
— Котелки пустые, как чья-то голова.
— Я занимаюсь дровами, — сказал Кир.
— Крутой лесоруб.
— За водой ходить — женская забота. Феминизм у нас не пройдет. Не тот менталитет.
— Ну все, ты меня достал! За водой не пойду.
— Птича! Я не могу разорваться!
— Брось мучить деревья.
…Чай еще не закипал. Маня с Киром поглядывали на дамбу, расхаживающих людей… Один из трактористов, повинуясь команде человека в спортивных штанах и футболке, наконец полез в кабину, и трактор двинулся, попятился, проехал по дамбе, снова развернулся, приблизился к самому краю и вдруг выпустил из-под ковша лапы, уперся в землю, опустил ковш и вонзил его в землю.
— Да что у них на уме?! — воскликнула Маня.
Трактор зачерпывал пригоршни земли и сбрасывал их по ту сторону дамбы. За ним наблюдали все остальные. Маня с Киром, чайка в небе.
Трактор рыл долго и упорно, на дамбе уже образовалась широкая траншея. Маня заваривала чай, оглядываясь на дамбу.
— Может, они перекрывают путь к отступлению? — предположил Кир.
— Кому? — спросила Маня.
— Уайту.
В небе уже кружили несколько чаек. Их резкие крики сыпались железными перьями стимфалийских птиц, долетевших сюда из Аркадии.
Вскоре на дамбе появился старый грузовик. Из него вытащили доски и что-то еще.
— Нет, они собираются усовершенствовать дамбу, — одобрительно сказал Кир.
— Фаустпатроны, — буркнула Маня.
Мужики начали сколачивать что-то из досок, а другие развернули что-то и понесли к воде. Похоже, это была сеть. Они устанавливали ее перед дамбой.
— Кайфоломные кантрушники! — с негодованием воскликнула Маня.
Кир почесал костлявую грудь и ничего не ответил. Маня разливала по кружкам чай, выкладывала на квадрат материи — достархан — конфеты, сушки, резала сыр.
Стучали молотки, орали чайки. Людей прибывало. На дамбе появились иномарки. Из одной выпорхнула стайка смеющихся девушек.
И вот трактор еще раз запустил ковш в землю — и вдруг послышался нарастающий шум, чайки завопили еще громче, девушки взвизгнули, грязный ковш, роняя густые коричневые слюни, взмыл в небо, и зеркало пасмурного озера в облаках, пятнах иван-чая и серебряной черни берез содрогнулось. Маня замерла с кружкой в руке. Кир присвистнул, сдвигая бейсболку на затылок. Озеро двинулось в земляной пролом. Маня торопливо допила чай, закашлялась, поперхнувшись. Кир хлопнул ладонью ее по спине.
— Да больно же, верзила! Урел! — выкрикнула она и замахнулась на Кира. Он уклонился.
— Ну вот, Птича, я же тебя спас.
Маня встала, еще некоторое время глядела на движущееся озеро, потом попятилась к палатке, нырнула внутрь и начала выкидывать оттуда вещи.
— Ты чего, Птича?
— Стремные кантрушники, — бормотала Маня, выбрасывая спальники, коврики, — вечные любера, беспредельщики, совки тракторные, нигде от них не скроешься, гопота чертова!.. Милитаристы. Зафачили. Ну что ты на них пялишься! — разъяренно воскликнула Маня. — Поучаствовать хочется?
— Нет, я слушаю твою мантру… сутру, офигенно.
— Кир, не будь таким козлом! Нашел время для приколов!
— Василий Теркин находил для этого время даже на войне. А у меня такой же склад ума, я тебе говорил, кажется.
— Да! Да! Говорил! Про кастрацию!.. Молодец! Клевый мэн, крутой. А теперь давай собираться.
— Да что здесь… пожар или потоп? Как раз наоборот.
— Кир!!
— Ладно, ладно, Птича, клюющая мою печень. Мы что, уходим?
— Линяем.
— Ну, линяем так линяем. Но чай-то я могу допить? Василий ел свою кашу…
— Какой еще Василий?
— Теркин. Под свист пуль. Ты что, в школе не читала «Книгу про бойца»? Ничего, кроме «Бхагавадгиты»?.. и этого педрилы Гинсберга?
Маня запихивала спальник в рюкзак и ничего не отвечала. Озеро медленно оседало, обнажая темные берега с черными корягами. У мужиков с молотками и ножовками работа кипела, уже был виден каркас длинного стола. Еще один мужик выстраивал кирпичи на старом кострище, проверял, ровно ли стоит громадная черная сковородка с ручкой. Остальные раздевались, глядя на коричневый пенный водопад, клокочущий в проломе. От озера вдруг сильно запахло.
— Запах испуга, — начал было говорить Кир, но вовремя прикусил язык.
Допив чай, он присоединился к Мане. Они сложили все вещи в рюкзаки, рассовали пакеты с крупами и макаронами, собрали палатку, скрутили коврики, спрятали вдвинутые друг в друга котелки. Все было готово.
— А прикинь, еще и гадать в экстремальной ситуации? — спросил Кир.
Ни слова не говоря, Маня взялась за рюкзак. Кир помог ей вдеть руки в лямки, потом взвалил свой рюкзак на спину, и они зашагали прочь. Когда вышли на дорогу, Кир оглянулся на озеро, представлявшее собой уже только множество луж среди бугристой грязной пустоши, на которой там сям ослепительно белели бьющиеся рыбины. И голые мужики, оступаясь, брели по колено в жиже, с ведрами и корзинами. Один мужик тащил из машины ящик с бутылками. Меж кирпичей краснело пламя. Маня шла, не оборачиваясь, наклонив голову. Кир отвернулся и последовал за ней.
Примерно полчаса спустя, там, где от дороги влево уходила еще одна, совсем заросшая, Маня остановилась, скинула рюкзак, перевела дух и отерла лицо ладонями.
— Что-то ты быстро делаешь привал, — сказал Кир, но тоже снял рюкзак, распрямил плечи.
— А вот тут самое время обратиться к «Переменам», — откликнулась Маня.
Кир быстро посмотрел на нее.
— С тысячелистником?
Маня покачала головой и ответила, что боги Индостана призрели на нее. С этими словами она полезла в расшитый бисером ксивник, покопалась в нем… Нахмурившись, она вытрясла все из мешочка; затем взялась за рюкзак, вынула аптечку; достала пакет, полистала книгу, потрясла ее, похлопала по корешку и с возрастающим изумлением уставилась на Кира.
— Что ты еще потеряла? — спокойно спросил Кир.
Маня ответила, что она нашла еще два дня назад Белочкины рупии, как только они сели в «Понтиак» Уайта и… снова их посеяла? И скорее всего там же, в автомобиле?!.. Мраки! Кир с тоской слушал ее, думая, что Белочкина денежка как вирус, троянская программа вредит им. Он был бы рад, что денежка снова пропала, но перспектива выслушивать новые заплачки по ней не воодушевляли. С кислой миной он спросил, почему подруга, Птича, решила, будто денежка исчезла в автомобиле? Может, на озере?.. Маня ответила, что рупии она точно выронила в автомобиле Уайта. Потому что больше ни за ксивник, ни за рупии не бралась.
— Ну что ж, — сказал Кир, — озеро тоже потеряно. Так что вполне разумно назвать его Пять Рупий.
Маня надула щеки, собираясь разразиться новой тирадой, но в это время со стороны озера — уже несуществующего — донесся зычный голос Бабкиной: «Паа Доону гууляааит, Пааа Дооону гуляаааит, Паааааа Дооооону гулаааааит Кыааазак маааладой!..» Грянула музыка, хор подхватил песню. Маня затравленно оглянулась и, больше ничего не говоря, взялась за рюкзак. Кир попытался ей помочь, но не успел, она уже шагала прочь, на ходу поправляя лямки.
Глава вторая
Шум и гам Алекс слышал давно, предполагая, что кто-то затеял нешуточную рыбалку на Чичиге.
И наконец сверху он увидел это.
Озера не было. В пустой глазнице не отражались облака и сполохи иван-чая. Это место ослепло. Но на зеленом веке его копошились люди, висели, роскошно сияя надкрыльями и фарами, автомобили, болтался синий трактор с грязным ковшом, сверкал и дымил огонь. Вся рыба озера теперь громоздилась румяными горками на длинном столе из досок вперемешку с овощами, хлебом и бутылками с прозрачной водкой. Люди пировали под музыку, сотрясавшую желтую «Тойоту» с разинутыми настежь дверцами. Мужчины были в шортах до колен, многие с голыми мясистыми торсами, в солнцезащитных очках, девушки в купальниках, хотя купаться им было негде, но они особенно и не унывали, крутясь в кипящих источниках мужских взглядов. Среди мужчин сразу выделялись сухопарые деревенские с загорелыми по локоть руками и кирпичными шеями, их было четверо-пятеро; они-то преимущественно и зыркали на девиц.
«Течет ручей, бежит ручей», — неслось из «Тойоты», кто-то басовито ухал, оргазмически стонали чайки.
«Вот она — опера, — тупо думал Алекс, — о Лейле с выбитым глазом и вырванной грудью».
Сюрреализм картины напоминал какой-то мультфильм. Да, и «Тойота» стояла на берегу — как желтая подводная лодка! Только в знаменитом мультфильме это плавсредство несло четверку спасителей. Здесь, похоже, все было наоборот.
Алекс приподнял выцветшую потрепанную панаму цвета хаки, проветривая лоб, собираясь с мыслями…
— Ну, чего остолбенел?
Обернувшись, он увидел смуглого мужика в майке и закатанных до колен, перепачканных глиной штанах, спускавшегося по склону.
— А-а… где озеро-то? — глупо спросил Алекс.
Мужик запустил пятерню под грязную майку, поскреб живот, кивнул на котловину. Мол, что не видишь?
— А ты что, половить на Чичиге намылился? — спросил мужик, не останавливаясь.
Алекс машинально кивнул, пошел за ним, ведя велосипед рядом.