— Что вы имеете в виду, господин штурмбаннфюрер?
Но прежде чем Стервятник смог ответить, в помещение, где сидели офицеры «Вотана», ворвались громкие звуки традиционной новогодней песни Stille Nacht[14], которую распевали за окном солдаты. Гейер резко отодвинул свой стул и встал из-за стола. Вслед за ними поднялись и остальные офицеры «Вотана».
— Господа, — объявил Стервятник, — полагаю, нам следует пойти и поздравить наших солдат с Новым годом.
Они вышли из офицерской столовой на мороз. Фон Доденбург взглянул на бесконечное черное небо и слегка вздрогнул. Интересно, где он будет встречать следующий Новый год?
Похрустывая снегом, они зашагали через площадь к солдатской столовой. Фон Доденбург нахмурился, между бровей у него прорезались морщинки. Что же все-таки имел в виду Стервятник, заявляя о том, что для них у фюрера припасены «гораздо более величественные планы»? Знал ли Гейер что-то такое, о чем все они пока еще не ведали? И если ему действительно стала доступна какая-то неизвестная информация, то о чем же все-таки шла речь? Неожиданно фон Доденбург снова вздрогнул, но на этот раз уже не от холода, а от тревожного предчувствия.
— Вы гоняетесь за слухами, точно похотливый пятнадцатилетний юнец — за юбкой соседки, — презрительно бросил гауптшарфюрер Метцгер. — Но скажите, зачем вам нужно все это знать? К чему вам все это? К тому же таким, как вы, платят жалованье совсем не за то, чтобы вы думали.
— Кому же тогда в армии платят жалованье за то, чтобы они думали? — нахально спросил унтершарфюрер Шульце. — Вам, Метцгер?
Мясник, лицо которого стало совершенно багровым от пива и шнапса, не заметил скрытого в реплике Шульце сарказма. Он вообще редко его замечал…
— Естественно! Вот почему я — гауптшарфюрер этого батальона. А вы — обыкновенные пехотинцы. — Мясник опрокинул рюмку шнапса и тут же запил ее пивом. — Что же касается вас, то вы просто идете туда, куда вас посылают, и все.
— Но мы все-таки собираемся в поход на Англию, не так ли? — воскликнул один боец. — Верно, гауптшарфюрер Метцгер?
— Ну конечно, — кивнул сидевший рядом с Шульце молодой блондин гигантского роста. — Лично я планирую трахнуть какую-нибудь английскую герцогиню типа тех, что можно увидеть на картинках в журналах. Мне хочется, чтобы она надолго запомнила СС!
— Видимо, ты решил наградить ее триппером? — язвительно вставил Шульце.
Метцгер с презрением взглянул на молодого блондина.
— Да уж, ты и английская герцогиня… — Он глотнул пива из кружки и ткнул пальцем в сторону блондина: — Что ты вообще знаешь, дурак? Что ты можешь знать о предстоящих планах боевых действий, сопляк? — Он фыркнул: — А что ты скажешь, например, насчет меховых полушубков, которые начали усиленно завозить на наши склады на этой неделе? — Мясник потерял равновесие и упал бы, если бы Шульце вовремя не подхватил его.
— Метцгер! — раздался грозный голос.
Гауптшарфюрер обернулся. Перед ним с угрожающим видом стоял Стервятник.
— Хватит болтать об этом, Метцгер! — рявкнул командир «Вотана».
— Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер! — Мясник поднял стакан. — Давайте выпьем за нашего командира, парни! За командира!
— За командира! — откликнулись все. Раздался звон стекла. Офицеры «Вотана» присоединились к рядовым. Стакан следовал за стаканом. Вскоре фон Доденбург почувствовал, что лица людей вокруг него начинают расплываться, превращаясь в бесформенные пятна. Голоса сливались в какой-то бессвязный гул. И когда Шульце нагнулся к нему и предложил: «Господин гауптштурмфюрер, разрешите предложить вам последовать за мной? Я хочу предложить вам попробовать невиданные удовольствия!», то он, почти не задумываясь, пошел за ним.
Они вышли на улицу, но даже свежий морозный воздух ничуть не отрезвил фон Доденбурга. Куно не помнил, как они оказались в борделе. Там было так накурено, что в воздухе стояла сизая пелена дыма. Все последующие события этой новогодней ночи так перемешались в голове фон Доденбурга, что, когда он пытался вспомнить их, ему казалось, что перед ним выскакивают рваные обрывки кинопленки. Какая-то толстая старуха, которая не говорила ни по-немецки, ни по-французски, расстегнула его брюки и задрала вверх свою юбку, демонстрируя отвратительные складки жира на брюхе и выбритый лобок под ними… Фон Доденбург помнил молодую девушку, на которой не было ничего, кроме фуражки и сапог, и которая засовывала себе в промежность банан под одобрительное нетрезвое хихиканье какой-то блондинки… Ему казалось, что он помнит некую шестнадцатилетнюю девушку, которая призывно извивалась и дергалась всем телом на кровати, пока он пытался сбросить с себя одежду… В конце концов, кажется, он действительно забылся в объятиях молодой девушки, но это была уже какая-то другая девушка…
Когда фон Доденбург наконец выбрался из борделя, стояло серое промозглое утро. Офицер был небрит и чувствовал себя так, словно его вываляли в грязи с головы до ног. Он глубоко вздохнул и почувствовал, как по всему телу пробежала невольная дрожь. Затем он быстро зашагал по направлению к казармам.
Маленький фламандский городок на побережье все еще спал. Фон Доденбургу хотелось добраться до казарм «Вотана», прежде чем кто-то увидит его. Но стоило ему свернуть на Парклаан, как он едва не врезался в Симону Ванненберг, которая брела по свежевыпавшему снегу, толкая перед собой свой старенький велосипед.
— Ты… — как идиот, выдохнул он.
— Куно…
— С Новым годом! — поздравил он женщину, невольно заметив при этом, как исхудало и побледнело ее лицо с тех пор, как он в последний раз видел ее.
— Желаю тебе того же, Куно.
— Ты рано вышла из дома, — пробормотал он, отводя глаза.
— Ты тоже рано вышел. — Она едва заметно усмехнулась. — А я спешу в госпиталь на утреннюю смену.
— Понятно…
Они долго стояли посреди улицы, не зная, что сказать друг другу. Затем она села на велосипед.
— Мне надо ехать, Куно. Иначе я опоздаю.
— Ну конечно, — пробормотал он. — До свиданья, Симона!
— До свиданья, Куно.
Она поехала прочь, скрипя ржавой цепью велосипеда. А он так и остался стоять посреди улицы, злясь на себя за то, что так и не решился спросить Симону, смогут ли они увидеться снова.
Он уже почти дошел до казарм «Вотана», когда до него вдруг дошло, что след велосипедных шин Симоны был единственным на свежем белом снегу, засыпавшем всю улицу. И вел он не из ее дома, который, как он знал, находился на другом конце городка, а из загорода. Фон Доденбург остановился и сдвинул фуражку на затылок, недоумевая. Когда они встретились, то Симона ехала на велосипеде не из дома. Она ехала… Где же, черт побери, она была?
Глава шестая
Пробив вагонное окно, пуля заставила его растрескаться, превратив стекло в подобие паутины. Пролетев дальше, она попала прямо в горло молодого офицера-стажера, который только что прибыл в «Вотан» после окончания Офицерской школы СС в Бад-Тельце. Бедняга замертво рухнул на пол.
— Нас обстреливают! — закричал Шварц, хотя это было уже совершенно излишне. Пули молотили по стенкам вагона, в котором бойцы «Вотана» возвращались после учений на Сомме. Одна пуля пробила висевший на стене огнетушитель, и находящихся внутри эсэсовцев залило густой белой пеной. Лихорадочно стерев ее с лица, фон Доденбург вытащил автомат и дал очередь в направлении придорожных елей.
В ответ раздалось сразу несколько яростных очередей. Фон Доденбург заметил, что по снегу к их вагону бежит какой-то человек. Он прицелился и нажал на спуск.
В эту секунду раздался страшный грохот. Вагон перевернулся. Фон Доденбург покатился по скользкому от пены полу вместе с другими эсэсовцами. На голову ему упало что-то тяжелое.
— Всем немедленно выбраться из вагона! — закричал Стервятник. — Выбраться наружу и занять оборону!
Эсэсовцы с трудом выбрались из вагона и спрыгнули в глубокий снег. Было видно, как тащивший их состав паровоз вздыбился на рельсах, точно норовистый конь. По всей длине железнодорожного пути валялись сброшенные с рельсов и перевернутые вагоны.
В воздухе мелькнула граната, летевшая прямо на них. Фон Доденбург совершенно ясно видел ее на фоне голубого зимнего неба. Он инстинктивно присел, и граната разорвалась где-то сзади. В воздухе просвистели осколки, и один из эсэсовцев захрипел в агонии.
Фон Доденбург навел автомат на лесные заросли и нажал на спусковой крючок. Раздалась очередь. Какой-то человек в гражданской одежде, прятавшийся за деревьями, рухнул лицом вниз. Из-за деревьев вперед выскочила женщина и попыталась поднять рухнувшего в снег мужчину. Но сразу несколько рук оттащили ее обратно. В этот момент фон Доденбург разглядел ее лицо. И все силы словно разом покинули его. Он выронил автомат, и тот свалился в снег.
Стоявший позади него Стервятник хрипло прокричал: «Огонь!», и не меньше сотни автоматов принялись поливать лес градом свинца. С деревьев посыпались ветки и кора. Один мужчина в гражданском выскочил из леса, подняв руки вверх в знак того, что сдается. Но Шварц проигнорировал сигнал о сдаче и расстрелял мужчину в упор. Тот рухнул в снег, обливаясь кровью.
В этот миг взорвался паровой котел паровоза. Стрельба из леса прекратилась. Прятавшиеся среди деревьев люди принялись спасаться бегством, унося с собой раненых.
— Прекратить стрельбу! — приказал Стервятник. Он стоял, выпрямившись в полный рост и совершенно не обращая внимания на летавшие вокруг него пули. Казалось, он находится на стрельбище во время учений в мирное время.
Стрельба наконец прекратилась. Слышны были лишь стоны раненых да капанье масла, вытекавшего из разорванных вагонных сцепок. Бойцы «Вотана» медленно поднимались, отряхивая снег. Но фон Доденбург так и остался лежать на земле, тупо уставившись на густой еловый лес перед собой, где была устроена засада. У него не было никаких сомнений в том, что среди нападавших он увидел Симону Ванненберг.
— Благодарю вас за информацию, гауптштурмфюрер, — процедил толстый гестаповец, не вынимая изо рта сигары. — Эта женщина с самого начала участвовала в движении Сопротивления. Госпиталь был идеальным местом, где она могла вести свою подрывную работу. Ведь раненые, которые лежат в госпиталях, всегда болтают с медсестрами, не так ли? Вы ведь с ней тоже несколько раз встречались и разговаривали?
— Да, пару раз, когда я лежал раненый в госпитале.
— Она пыталась выведать у вас что-то?
— Отсюда до Англии всего три часа пути. Каждый и так прекрасно понимал, для чего мы оказались здесь, — коротко бросил фон Доденбург.
— Понятно. — Гестаповец сделал какую-то пометку в своей черной записной книжке. — Понятно. — Он захлопнул ее. — Ну что ж, тогда все ясно, господин гауптштурмфюрер. Еще раз благодарю вас за содействие. Теперь, когда мы поймали большую часть этих людей, они перестанут вас тревожить и позволят вам спокойно готовиться к, скажем так, завоеванию Англии. — Он ухмыльнулся, словно слова о завоевании Англии были шуткой.
— А что будет с этой женщиной? — спросил фон Доденбург, не обращая внимания на его улыбку.
— Что будет с женщиной? — Толстый гестаповец, взявшийся уже было за ручку двери, на мгновение остановился. — Мы попросили парней из вашей дивизии «Мертвая голова» позаботиться о ней.
— Что вы имеете в виду?
— Бойцы «Мертвой головы» должны расстрелять ее, вместе с еще двумя саботажниками, в четверг в местечке Анри-Шапель под Льежем. Как вы думаете, кстати, мне удастся разжиться глоточком рома в вашей столовой? На улице так холодно, что можно запросто отморозить себе яйца.
Старуха с обвязанной платком головой выливала ведро помоев в сточную канаву. Мужчина в деревянных башмаках рубил дрова перед домом. Двое рабочих, закутав шарфами тощие шеи, притоптывали от холода ногами. Никто из них не обратил никакого внимания на одетых в черные мундиры немецких офицеров, вылезших из длинного служебного лимузина.
Они подошли к часовому, стоявшему на посту в раскрашенной белыми и красными полосами будке. На ногах солдата, чтобы защитить их от холода, были надеты огромные валенки.
— Мы прибыли по поводу шпионских дел, — коротко бросил часовому один из офицеров.
— Пройдите через ворота и поверните направо. Минуете площадь и выйдете в поле. Расстрелы начинаются сегодня в десять часов, — сказал часовой, точно оповещая о сеансах местного кинотеатра.
Офицеры молча прошли через ворота, пересекли большую грязноватую площадь и вышли на поле. Там их ждал толстый гауптштурмфюрер в форме дивизии СС «Мертвая голова». Он был довольно молод. Его широкую грудь украшала единственная награда — Крест за военную службу второй степени. Офицер пожал им руки, спрашивая, хорошо ли они доехали.
— Я полагаю, вы осведомлены о цензурных требованиях, господа, — сказал он. — О расстрелах запрещено упоминать в письмах, которые вы будете отправлять домой. О них вообще нигде нельзя упоминать в письменном виде. Мы не хотим превращать этих людей в героев. Мы также не хотим никак беспокоить жителей рейха какими-либо сообщениями о них. Это ясно?
Офицеры Ваффен-СС, каждый из которых представлял один из батальонов в составе дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», согласно кивнули и пробормотали, что им все понятно.
— Хорошо. Тогда — вперед, — промолвил толстый капитан.
Они прошли на следующий участок поля. Он был весь истоптан ногами. Часть следов замерзла и превратилась в твердые выступы на земле. Поле окружал забор из колючей проволоки. С одной стороны пустошь круто обрывалась вниз.
В середине поля были установлены три столба. Рядом с ними, покуривая и негромко переговариваясь, дожидались приговоренных солдаты расстрельного взвода.
Фон Доденбург медленно осмотрелся, точно желая навсегда запечатлеть в памяти этот пейзаж. Местность была словно предназначена для того, чтобы производить здесь расстрелы — пустынная и голая, с невысокой чахлой травой, застывшая в ледяном молчании под серо-свинцовым небом, из которого в любой момент грозил повалить снег.
Раздался звук шагов по утоптанному снегу. Он повернулся и увидел Симону, одетую в тюремный балахон. Ее лицо было покрыто смертельной бледностью. По обе стороны от нее шагали двое юношей-фламандцев. Вид у них был совсем домашний. Им было очень страшно, и они даже не пытались сохранять хоть какое-то внешнее достоинство.
Командовавший расстрелом толстый гауптштурмфюрер распорядился привязать бельгийцев ко вкопанным в землю столбам. Бойцы расстрельного взвода проворно исполнили его приказания. Было видно, что они уже привыкли это делать и справлялись со своей задачей очень быстро и умело.
К приговоренным вышел пожилой бельгийский священник со старым молитвенником, который подрагивал в его иссохшей руке, и негромко пробормотал несколько слов молитвы.
— Они же — наемные убийцы, — мрачно произнес один из офицеров СС, стоявших рядом с фон Доденбургом. — К чему так долго возиться с ними? Их надо было застрелить прямо на месте, и все!
Фон Доденбург не сводил глаз с Симоны Ванненберг. Он вспоминал, как они занимались любовью, как между ее грудей мерцали бисеринки пота, а все тело изгибалось в любовном экстазе. Она больше никогда не станет заниматься любовью, она вообще никогда и ничем не станет больше заниматься…
— Внимание! — рявкнул командовавший расстрелом толстяк.
Бойцы расстрельного взвода подняли винтовки. Гауптштурмфюрер подал следующую команду. Первая шеренга опустилась на одно колено. Пожилой священник торопливо отошел в сторону.
— Целься! — крикнул гауптштурмфюрер. — Огонь!
— Да здравствует… — Голос Симоны оборвали пули. Она повисла на веревке, которой была привязана к деревянному столбу, и разметавшиеся волосы закрыли половину ее лица.
Часть вторая. ОПЕРАЦИЯ «БАРБАРОССА»
Ставка фюрера, 18 декабря 1940 г.
Совершенно секретно.
Германские Вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии. Сухопутные силы должны использовать для этой цели все находящиеся в их распоряжении соединения, за исключением тех, которые необходимы для защиты оккупированных территорий от всяких неожиданностей.
Приготовления следует закончить к 15 мая 1941 года. Решающее значение должно быть придано тому, чтобы наши намерения напасть не были распознаны.