— Вот мы и приехали, — сказала Сандра, указывая на видневшуюся справа маленькую площадь.
Автомобиль повернул и остановился у подъезда.
Едва только Сандра вышла из машины, ей пришло в голову пригласить своих спутников чего-нибудь выпить — не в знак благодарности за их любезность, а, скорее, чтобы позабавиться растерянностью домашних. Оба офицера выразили согласие. Открыв дверь, привратник Джакомо так и охнул от испуга при виде молодой женщины в сопровождении двух военных в черных мундирах.
Пока они снимали свои фуражки и пальто, на шум в передней вышел Луиджи и тоже замер от удивления и тревоги.
— Мои друзья, — представила их Сандра самым естественным тоном. — А это мой муж.
— Луиджи Павоне. Прошу вас в гостиную.
Сандра улыбнулась — настолько этот сдержанный тон выдавал неискренность приглашения. Оба немца в свою очередь назвались, но так поспешно, что она едва расслышала: высокого звали Гельмут, а его спутника — Варнер не то Вальтер.
— Я хотела достать сигареты, — сказала Сандра, — но вышла поздно, трамваи уже не ходили, и эти синьоры меня любезно подвезли. Простите, я должна на минуту заглянуть к себе в комнату.
Удаляясь, она почувствовала на себе хищный взгляд Луиджи. И, услышав, как он говорит: «Сюда, прошу вас», вспомнила, что французский летчик, должно быть, сейчас уже у маркизы.
Когда, не спеша сняв с себя пальто, надев платье и подправив косметику, она вернулась в гостиную, то, что она там увидела, ее крайне позабавило. Маркиза сидела в своем кресле у камина. Справа от нее — Луиджи и Сент-Роз, а слева — двое немцев; все молчали. Позади с подносом, уставленным бутылками и бокалами, стояла взволнованная София. Сандра весело сообщила, что эти любезные офицеры принадлежат к СС и полностью опровергают репутацию, установившуюся за этими отборными частями. Поскольку Сент-Роз пристально на нее смотрел, она спросила:
— Милый Марчелло, надеюсь, вы уже познакомились?
— Конечно.
Марчелло Гуарди — таков был псевдоним Сент-Роза. Однако немец помоложе, на своем плохом итальянском, возразил Сандре:
— Почему вы думаете, что мы из СС?
Похоже, он был недоволен, а его спутник язвительно заметил, что танковые войска тоже носят черную форму и точно такой же череп со скрещенными костями, только танкистов ни с кем не спутаешь. Тогда Сандра примирительно сказала:
— Прошу извинения.
К счастью, София уже разливала вино, и инцидент был исчерпан. Маркиза молча сидела в своем кресле, откинув голову на спинку, и по ее виду Сандра догадывалась, что из нее не вытянешь ни слова. Что касается Сент-Роза, то он показался ей очень бледным. Он поднялся и стоял, опершись на свою палку, держа в другой руке бокал, и, казалось, с интересом рассматривал гобелен, изображавший Гектора и Андромаху. Привести двух немецких офицеров в дом, где скрывается летчик союзнических войск, — от этой шутки Сандра многого ждала, эта затея, безусловно, должна вызвать со стороны ее свекрови, Луиджи и самого Сент-Роза забавную реакцию. Но пока ничего не происходило, и оба гостя, видимо, чувствовали себя столь же неловко, как и их хозяева.
— Значит, вы танкисты, — сказала Сандра. — Наверно, в увольнении?
Варнер-Вальтер сделал жест, который мог означать все что угодно. Затем все со странно серьезным видом осушили бокалы, и Луиджи заговорил о недавнем воздушном налете и разрушениях, которые он вызвал на виа Остьензе.
— Папа настойчиво ратует за то, чтобы Рим был объявлен открытым городом.
— Отказываются союзники, не мы, — ответил Гельмут.
— Союзники, без сомнения, согласились бы, если бы в Риме не находилось такого количества ваших войск, — возразил Сент-Роз так нервно, что Варнер-Вальтер посмотрел на него не без удивления, и тогда Сандра заметила на лице немца шрам, который, начинаясь от левого уха, уходил по вертикали куда-то под воротник. Он был молод, но волосы его уже поседели. Фигура немца показалась ей излишне прямой, словно он носил ортопедический корсет, но в жестах его была изящная гибкость. Это он в автомобиле поглаживал ее колено. У него был тяжелый лоб, плотоядная челюсть, загорелое лицо, как у людей, подолгу находящихся на свежем воздухе.
— А вы знаете, — спросил он, — на что больше всего похож запах крови?
Сент-Роз слегка пожал плечами, как бы давая понять, что его это мало интересует.
— Однажды на Украине мне пришлось буквально искупаться в крови, в огромной лужи крови. Своей собственной. Мой танк наскочил на мину. Так вот, запах крови — несколько сладковатый и в то же время чуть горький, точь-в-точь как у хорошего вермута.
Сент-Роз поднес бокал к носу, понюхал содержимое и на сей раз спокойно сказал, что находит замечание справедливым, потом откинул голову и выпил все до дна.
Немец тоже выпил, потом устало произнес:
— Впрочем, что вы можете знать об этом, именно вы?
Другой офицер, Гельмут, не отрывал взгляда от огня в камине. Медленно, настороженно, как это делают иные хищники, издалека почуяв приближение опасности, он повернул голову к Сент-Розу. Глаза, сощурившиеся от смутного подозрения, внимательно оглядывали Сент-Роза, его негнущуюся ногу, перевязанную ступню. У офицера были очень бледные губы — похожие на два тонких глиняных валика.
— Завтра, — продолжал его спутник, — завтра мы снова будем в бою. Близится весна. Это пора больших наступлений.
В каждом зрачке у него горел маленький белый огонек, тревожная искорка, и Сандра вдруг поняла, что парень этот скоро погибнет и что он сам уже предвидит свою гибель. При этом у нее возникла не жалость, а скорее чувство гадливости, будто речь действительно шла о какой-то заразной болезни. Еще ребенком в Цюрихе Сандра не могла видеть больных или инвалидов, не столько из-за чрезмерной впечатлительности, сколько из-за внутреннего отвращения ко всему, что грозило изуродовать человеческое тело.
Но Луиджи снова вернулся к затронутой теме.
— Воздушные налеты на Рим — это форменное безумие, — сказал он. — Кто может поручиться, к примеру, что купол святого Петра, шедевр Микеланджело, уцелеет при новых сотрясениях?
Куда он клонит, подумала Сандра. Она считала мужа человеком недалеким, который только в сфере цифр чувствует под собой твердую почву. Разве он не видит, что гостей все это вовсе не интересует? Но тут вмешался Сент-Роз.
— Я полагаю, — сказал он на своем несколько необычном итальянском языке, — что памятников и произведений искусства много и в Варшаве, и в Ленинграде, и в Лондоне, и даже в Белграде.
Луиджи, сидевший напряженно и прямо и еще более чем обычно напоминавший грифа — лысый череп на длинной шее, — не без горечи возразил:
— Я имею в виду Рим не только как самый прекрасный и самый крупный музей искусства и культуры человечества, но и как духовную столицу христианского мира. И этому городу наносится невиданное оскорбление.
Его остановил взгляд матери. Повернувшись к нему, она смотрела на него с ледяным презрением. Сандра вдруг поняла, что Луиджи страшно и что он пытается укрыться за этой наигранной горячностью, хотя он и был искренен и судьба его города была важна для него по тем самым причинам, которые он назвал.
— Синьор, — сказал Гельмут, держа одну руку в кармане, а другой подняв бокал, — разве само христианство не стало ныне тоже музейным экспонатом? Еще недавно, например, мы, немцы, подставляли левую щеку, когда нас били по правой. Но эти времена прошли безвозвратно.
— И тем не менее, — сказал Варнер-Вальтер, — синьор прав, осуждая союзников, которые, разрушив без всякого основания аббатство Монте-Кассино, теперь так же безжалостно разрушают прекраснейший в мире город.
Сент-Роз встрепенулся, хотел вмешаться, но промолчал. Однако Гельмут еще не покончил с Луиджи и атаковал его снова:
— Христианство, синьор, — религия расслабляющая и инфантильная, она годна лишь на то, чтобы утешать и успокаивать стариков. Через несколько лет она исчезнет, по крайней мере в Европе, уступив место доктрине молодой, динамичной, которая возбуждает энергию и смелость, а не зовет к глупой безропотности.
Эти два атлета в зловещих черных мундирах с изображением черепа и скрещенных берцовых костей, развязность их движений, отрывистый голос, сила, которая угадывалась в их руках и торсе, — все это напоминало о первобытной жестокости, не знающей моральной узды.
Но Луиджи покачал головой, давая понять, что не согласен с Гельмутом. Он был бледен, под глазами у него залегли коричневые круги. Что касается маркизы, которая до сих пор сидела в своем кресле неподвижно, как манекен, такая нелепая, с подведенными веками и набеленными щеками, то Сандра увидела, как она вдруг встала и хриплым голосом, будто у нее что-то застряло в горле, произнесла:
— В глазах всех людей — кроме нацистов, разумеется, — христианство имеет хотя бы ту заслугу, что оно провозглашает великую истину: любая человеческая жизнь священна. — Наступила тишина. В эту минуту в камине громко затрещали поленья. — И это, — злой взгляд на Гельмута, — поверьте мне, заслуга немалая.
Ни с кем не попрощавшись, она направилась к лестнице. Луиджи последовал за ней, чтобы помочь подняться, мать движением руки отстранила его.
— Сожалею, — сказал Варнер-Вальтер, обращаясь к Сандре.
Опять воцарилась тишина, но уже более тревожная, прерываемая потрескиванием искр, вылетавших из камина.
— Прошу вас, извините, — сказала Сандра с очаровательной улыбкой, хотя в глубине души считала, что эта комическая сцена была удачной. Потом, подняв палец и требуя внимания, она спросила Сент-Роза: —Синьор Гуарди, если прикажут, вы сможете бомбить Рим?
— Конечно, — ответил он.
Сент-Роза, казалось, удивил ее вопрос: он стоял напротив Сандры, положив обе ладони на рукоятку трости.
— Вот видите! — с легкой иронией заметил Гельмут, обращаясь к Луиджи. — А ведь он итальянец и, как я полагаю, добрый католик.
Сандра взяла бутылку вермута и сама стала наполнять бокалы по кругу. Ее забавляла и нервозность мужа, и замешательство Сент-Роза, которое угадывалось за его невозмутимым видом. Лицо его чуть заострилось. Единственное, что она сразу в нем оценила, — это бархатистые печальные глаза. Она понимала, что из-за него пыталась разжечь этот спор в надежде на какую-нибудь слабость с его стороны, над которой можно будет потом поиздеваться. Но Сент-Роз вел себя сносно и, когда первые минуты волнения прошли, вполне овладел собой. Она подумала о том, как обернулось бы дело, если бы сейчас она, Сандра, бросила вызов прежде всего маркизе, чтобы лишить ее преимуществ этого чересчур театрального ухода, весьма сомнительного с точки зрения вкуса, и сказала бы немцам: «Послушайте, этот человек, который с вами сидит, — французский летчик, и мы его прячем. Когда он поправится, он уедет и снова будет сражаться против вас». Вероятно, этих нескольких слов было бы достаточно, чтобы все разом изменилось, кончилось наконец сонное однообразие этих дней, нарушился медлительный ход времени. И так как она слишком долго смотрела в сторону Сент-Роза, Гельмут вдруг обратился к нему.
— Вы ведь молоды, — сказал он. — Почему же вас не мобилизовали?
Все тот же резкий голос, лишающий довольно правильный итальянский язык, на котором он говорил, его обычной звучности.
— Когда поправлюсь, я вернусь в свою часть, — сказал Сент-Роз и концом палки показал на перевязанную ногу.
— В каких вы войсках?
— В авиации.
— Летный состав?
— Да.
— Ранены в бою?
— Нет. По оплошности, когда копался в своем саду.
В эту минуту Сандра почувствовала, как сладостный жар объял ее тело, хлынул к груди. Луиджи стоял возле нее, под самой люстрой, словно окутанный пеленой света, который струился из множества хрустальных подвесок и светящихся шариков, странно высветливших его веки, щеки, переносицу.
— Ах! — мечтательно сказал Варнер-Вальтер. — И мне очень нравилась авиация, больше всего истребительная.
Гельмут по-прежнему смотрел на Сент-Роза.
— И вы бы бомбили Рим, скажите?
— Он этого безумно хочет, — ответила Сандра, на этот раз понимая, что подобный диалог может плохо кончиться. — Он ведь родом из Неаполя, а все неаполитанцы нас ненавидят.
Рослый танкист перевел взгляд на Сандру и, видя, что она приближается к нему, улыбаясь и подмигивая, тоже решил улыбнуться. Потом взглянул на часы и быстро сказал:
— Уже поздно. Нам пора. Пожалуйста, извинитесь за меня перед пожилой дамой. Я вовсе не хотел ее обидеть.
— Я передам ей ваше сожаление, — сказала Сандра. — Но это не страшно.
Оба офицера распрощались на прусский манер, быстро наклонив голову и щелкнув пятками. София уже торопилась подать им шинели и фуражки. Луиджи проводил их до крыльца.
Пока его не было, Сандра подошла к Сент-Розу.
— Вы на меня сердитесь? — спросила она.
— За что? Ведь вы же меня предупреждали!
— Я?
— На днях вы сами сказали мне, что на вас нельзя положиться. Золотые слова!
— Значит, вы испугались?
Он пожал плечами, и она отошла. Появление Софии помешало ей продолжать разговор. Сандра бросилась в кресло у камина, закурила сигарету. Из всей этой сцены она запомнила только ту минуту, когда ее снова начала терзать прежняя неотвязная мысль. Нет, неумолимый поток времени не остановить ничем, кроме обмана, который сулят сигареты с опиумом. Ей хотелось бы яростно спорить с Сент-Розом, крикнуть ему в лицо, что никогда у нее не было иного богатства, кроме собственного тела, иного врага, кроме страха перед безразличием к ней мужчин и старостью. Но вернулся Луиджи. С глухой ненавистью она прислушивалась к его шагам в прихожей.
4
В последующие дни Сент-Роз больше не встречал Сандру. Чтобы избежать упреков со стороны родных, а быть может, и по какой-нибудь иной причине, она отправилась к сестре на виа Солариа. Если верить Софии, то Сандра всегда поступала так, когда была не в духе. Возможно, после тревоги, вызванной приходом танкистов, муж устроил ей семейную сцену. По складу своего ума Сент-Роз был склонен в каждом человеке искать главную его страсть. Он наблюдал Сандру и признался себе, что не в состоянии точно определить ее сущность. Должно быть, балуется наркотиками. Должно быть, легко идет на любовные связи, не считая, что они к чему-либо ее обязывают. «Еще одна загадка». Он угадывал в ней не столько неудовлетворенность, сколько отчаяние, впрочем — как знать? Ко всему еще порочное желание оскорблять людей. Очень многое могла бы объяснить личность ее мужа. Во всяком случае, после появления немецких офицеров и отъезда Сандры атмосфера в палаццо сделалась тяжелой. Сент-Роз предпочел бы одиночество, но, с тех пор как маркиза заметила, что он стал бодрее, она каждый вечер приглашала его ужинать, и он садился между нею и Луиджи, правда, без особого удовольствия, так как угрюмость последнего тяготила его. Он узнавал таким образом этот тесный мирок с его постоянными перешептываниями, секретами, внезапным молчанием, скрытыми раздорами. И ему казалось, что странный дух Сандры витает ночью вокруг дома, натыкаясь на его стены, как летучая мышь.
— Вы собираетесь в город? — воскликнула София, когда однажды Сент-Роз попросил ее принести ему какие-нибудь ботинки Луиджи или Джакомо. Для раненой ноги ему нужна была низкая обувь, которая полностью освобождала бы лодыжку.
— Да, решил прогуляться, — весело ответил он.
— А вы сказали маркизе?
— Разумеется.
Это была правда. Накануне он предупредил синьору Витти, что хочет встретиться со своим товарищем, другим уцелевшим летчиком, чтобы обсудить с ним, как вместе совершить побег. Маркиза ни о чем не спросила и только пристально посмотрела на Сент-Роза своими сильно подведенными глазами. Одобрила ли она его замысел? Это не имело значения. На плане Рима он нашел улицу, где жил скульптор; она находилась не так далеко от палаццо, туда можно было добраться пешком и обойтись без трамвая и электроавтобуса («филобуса», как называют его римляне), пользоваться которыми было опасно, так как полиция часто производила в них проверку документов, а спрятаться там негде. Эта улица находилась на берегу Тибра за мавзолеем Августа в тридцати — сорока минутах ходьбы.