На другой день она предложила ему пойти посмотреть пострадавшие от бомбежки кварталы, но он отклонил приглашение, — и она не могла понять, то ли он опасался идти с ней вместе после вчерашних рассказов о ее «приключениях» (она посмеивалась над этим), то ли, как он утверждал, ему действительно было неприятно превращать в зрелище несчастье других. В конце концов Сандра ушла одна, а Сент-Роз остался, уверенный, что приглашение было сделано не без задней мысли.
В тот же вечер после ужина Сент-Роз и Сандра в обычный час снова сидели у камина в гостиной; Луиджи в соседней комнате слушал радио, а София помогала маркизе совершать вечерний туалет. Огонь в камине угасал, так как дров оставалось немного, их следовало расходовать экономно. Сент-Роз читал какую-то книгу об этрусках; внезапно Сандра бесцеремонно заметила:
— Надеюсь, вы не приняли за чистую монету все то, что я вам вчера наговорила. Я имею в виду мои откровенные признания.
Если такая женщина, как Сандра, вдруг отказывается от своих слов, ясно, что она долго над этим размышляла.
— Да нет же, — ответил Сент-Роз. — Я понял, что бомбежка подействовала на вас угнетающе, и сделал выводы.
Несколько минут она молча глядела в огонь, потом добавила:
— Вы много говорили о войне да к тому же утомили меня своими нелепыми фокусами.
— Простите великодушно.
— Глупости! Любой другой мужчина в подобных обстоятельствах принялся бы за мной ухаживать.
— Налет и на мои нервы подействовал.
Она улыбнулась. Порой улыбка настолько меняла выражение ее лица, делала его таким хитрым, что это приводило собеседника в замешательство.
— А ведь я считала, — сказала Сандра, — что война и опасности обостряют эротические инстинкты!..
— Это заблуждение девятнадцатого века. Наука его не подтвердила.
Она не подозревала, что ее неподвижный взгляд наркоманки лишает его разума, словно она прикладывает к его лбу кончик раскаленного железного прута. Боже, как бы он хотел убежать в сад, побродить среди деревьев, насладиться ночным покоем!
— Извините, я должен подняться к себе, — сказал Сент-Роз.
— Серьезно? Я начинаю думать, что вы не похожи на остальных мужчин.
Он смотрел в огонь, на пылающие пещерки в груде горящих углей, пораженный вульгарным тоном, каким это было сказано.
— Может, и в самом деле не похож. Откровенно говоря, я не думаю, что все человеческие поступки одинаково важны, ибо, будь оно так, ни один не имел бы значения, а мне необходимо, чтобы одни поступки значили больше, чем другие.
— А вот я, — ответила Сандра, — я должна иногда заблуждаться. Отвратительно, если бы все сразу было ясно. Какие же мы разные с вами, правда?
Говоря это, она встала и приблизилась к Сент-Розу скользящей походкой. Склонившись над ним, она в упор посмотрела на него, потом приникла в долгом поцелуе, и он ощутил ее горячие трепетные губы, ее проворный язык, но в эту минуту скрипнула дверь на лестнице. Сандра легко отстранилась и уже стояла, прислонившись к камину, когда Луиджи с лестницы объявил, что советские войска окончательно освободили Крым. Сент-Роз повернулся к Луиджи. Видел ли он, что между ними произошло? Ничто в его поведении и выражении лица не позволяло предположить это. Он казался абсолютно спокойным и сказал еще что-то относительно войны на Тихом океане. Для отвода глаз Сандра, опустившись на одно колено, стала помешивать угли в камине, и тут обнаружилось, что нога у нее босая, ибо, отстраняясь от Сент-Роза, она потеряла туфлю. Огонь в камине внезапно разгорелся, и в ярком свете казалось, что волосы Сандры пылают. Луиджи медленно спустился с лестницы. На его лице и в самом деле ничего нельзя было прочесть. Когда он вошел в комнату, Сент-Роз забеспокоился, не оставила ли Сандра на его щеке следов губной помады. Он был смущен и в душе негодовал. Черт побери, этот Луиджи мог бы построже следить за своей женой! Но Сандра спокойно подошла к мужу, сказала ему, что приятно слышать такие новости, добавила что-то еще по поводу «военной машины», которая слабеет, и все это самым естественным тоном. У Сент-Роза сильно стучало сердце — удары его отдавались в горле. Немного погодя Сандра, улыбаясь, добавила с той же непринужденностью:
— Ну ладно, пора спать, ночью снова может быть воздушная тревога.
Сент-Роз заволновался, опасаясь, что останется с Луиджи наедине, однако все обошлось: Луиджи тоже пожелал лечь.
Когда Сент-Роз остался в своей комнате один, погасил свет и лег в кровать, он впервые заметил, что крылья бабочек на противоположной стене фосфоресцируют, напоминая — но почему? — макеты вражеских самолетов, которые были подвешены в Виллачидро к потолку той комнаты, где летные экипажи проходили инструктаж. Он закрыл глаза. Было очень холодно. Недавний эпизод больше, чем история с немецкими танкистами, убедил его, что рано или поздно, вольно или невольно, Сандра поставит его в опасное положение. Мысль о том, что какая-нибудь экстравагантная выходка этой женщины может помешать побегу, была для него невыносима. Он еще раз мысленно взвесил все трудности, которые придется преодолеть, чтобы выехать из Рима и перейти линию фронта через Абруццкие горы и завалы снега. Во сне его мучили кошмары. Ему чудились приводящие в ужас стальные гладкие стены без единой щели, сквозь которую можно было бы выбраться наружу.
На другой день после полудня Сандра медленно поднялась на верхний этаж. Внизу, в маленькой гостиной, маркиза принимала своих старых приятельниц, угощая их сладковатым эрзац-кофе с привкусом солода и печеньем из фасоли. На улице шел дождь. Сандра прошла в комнатку, где прежде жила прислуга, а затем был устроен склад всякого старья. Здесь стояли сундуки, большая клетка для птиц, деревянный манекен, принадлежавший, видимо, маркизе — с тонкой талией и торчащим задом, какие создавал модный когда-то тугой корсет, — и невольно наводивший на мысль о молодом, нежном и горячем теле. Рядом за стенкой Сент-Роз включил радио, и Сандра услышала эхо гигантской грозы, опустошавшей землю. Со вчерашнего дня она ощущала себя словно на вершине пирамиды чувств, воспоминаний, вокруг которой простиралась серая пустыня. Через несколько минут Сандра постучала в соседнюю дверь. В тусклом свете комнаты она увидела Сент-Роза, который с удивлением смотрел на нее, словно пытаясь угадать ее намерения. Возможно, он уже не сомневался, что ее прекрасное шелковое кимоно с изящно вышитыми цветами надето прямо на голое тело. Глаза его слегка щурились. Он был в синей шерстяной фуфайке с засученными рукавами.
— Я вам помешала?
— Нисколько! — сказал он и тут же приглушил радио.
— Мне хочется поговорить с кем-нибудь.
— В таком случае вы правильно сделали…
Он говорил искренне, но казался встревоженным.
— Идет дождь, — сказала Сандра, — и в доме у нас полно старух.
— Понимаю.
Она подумала о другом человеке, с которым должна была встретиться в это самое время в Париоли.
— Да садитесь же, — сказал Сент-Роз.
Она опустилась в кресло. Пока он загружал печурку дровами, она думала о том, что Сент-Роз ничем не сумеет помочь ей и что ей никак не удается заставить людей понять ее.
Она хорошо сознавала, что ритм ее жизни похож на череду набегающих волн, отделенных одна от другой глубокими пустотами. В эту минуту огромный вал нес ее к катастрофе. Наклонившись вперед с сигаретой в руке, Сандра смотрела на Сент-Роза, внимательно следя за его движениями.
Он казался до странного сдержанным.
— Неужели вы меня боитесь? — спросила наконец Сандра.
— Что вы! Я себя боюсь! — ответил он иронически.
Она думала о том, что порой он ведет себя по отношению к ней неприязненно, враждебно. Как бы ей хотелось ласково погладить его лицо, вызвать то невидимое существо, которое таилось в нем, — деликатное, способное на нежность, умеющее преодолеть страх, пугающую пустоту мира! В конце концов, она была не намного его старше; но вместо того чтобы уступить своему желанию, она вся съежилась и сухо сказала:
— Вы очень щепетильны в некоторых вопросах, но вот если бы надо было убить сотни невинных людей вашими бомбами…
— Воевать — это всегда убивать невинных.
— Вчера утром я ходила взглянуть на жертвы последнего налета. Среди них были и дети. Я говорила с матерью девочки, которой оторвало ноги.
Она сознавала, что говорит не о том, что заставило ее прийти к Сент-Розу, и все-таки не могла остановиться. Ей это было так же трудно, как остановить бег фантастического животного простым поднятием руки. Стоя у окна, прижавшись лбом к стеклу, Сент-Роз озабоченно смотрел в сад, исхлестанный дождем.
— Вам лучше вернуться к себе, — сказал Сент-Роз, и Сандра заметила, что глаза у него блестят, а щеки пылают.
— Надеюсь, вы меня отсюда не выставляете?
— Нет.
— Благодарю вас, — ответила она с наигранной покорностью.
И так как он опять повернулся к окну, приняв прежнюю позу, она спросила:
— О чем вы думаете?
— Об одном самолете, который, отстав от своей эскадрильи, возвращался с задания. Он получил сильные повреждения и шел на некотором расстоянии от других машин, потому что не мог их догнать. И никто не в силах был ему помочь. А потом самолет объяло пламенем.
Она понимала, что он отвечает на ее упрек, и почувствовала усталость. Девочке, о которой она говорила, грозила смерть, об этом ей сказал врач, и ничто в глазах Сандры не сможет оправдать такую чудовищную несправедливость. Она вспомнила, что не могла даже плакать, — в точности как восемнадцать лет назад, когда смотрела на окаменевшее лицо своего ребенка. При этом воспоминании сознание ее словно захлестнуло бурным потоком, низвергнувшимся со скал.
— Это был ваш самолет?
— Нет. Но все очень схоже.
Узнает ли он когда-нибудь причину, которая привела ее к нему? Это преследующее человека чувство одиночества, против которого бессильны любые уловки? Сандру охватило желание бросить ему вызов, спровоцировать, завладеть его разумом, заставить забыть обо всем, повернуться только к ней.
— Знаете, мы с мужем просто хорошие друзья.
— Однако не думаю, чтобы он обрадовался, увидев вас здесь.
— Я тоже не думаю. Он не так равнодушен, как мне иногда кажется. Но как бы то ни было, супружеская измена в моих глазах — вовсе не грех.
Сент-Роз не реагировал на ее слова, но Сандра была убеждена, что он слушает с напряженным вниманием.
— И я спрашиваю себя, — продолжала Сандра, — что же такое настоящий грех? Можно ли, например, считать, что грешно убивать маленьких девочек? Это послужило бы мерилом.
Прижавшись лбом к стеклу, Сент-Роз продолжал смотреть в сад, словно там, внизу, среди тощих деревьев, его подстерегала какая-то опасность.
— Как бы то ни было, — заметила Сандра, — похоже, будто я родилась прежде, чем было придумано понятие греха. Моя душа, я в этом уверена, возникла во времена сотворения мира, еще до того, как начали искупать наши грехи и нести нам спасение. Словом, у меня душа в некотором роде доисторическая.
Дождь прекратился. Ветви деревьев под окном блестели от влаги. Сент-Роз не спеша вернулся на середину комнаты и подошел к Сандре, заложив руки под мышки, будто он озяб; под его взглядом у нее перехватило дыхание, но она продолжала улыбаться. Потом быстрым движением бросила сигарету в пепельницу.
— Вы ни во что не верите, — грустно сказал Сент-Роз. — Ваша маленькая душа бежит куда-то не останавливаясь, как ночью светлячки на кладбище.
— Я верю только в одно: вот в эту минуту я жива. Вчерашнего дня нет и никогда не было. Точно так же, как и часа, который должен наступить, пока еще не существует. Вне этой минуты все — лишь паскалевская тишина, астральная пустота, гипнотический сон — словом, все что угодно, по вашему выбору.
Теперь он стоял около кровати, и по лицу его видно было, с какой силой желание овладело им. Это было, наконец, то, чего она так хотела, и что-то в ее существе, давно уже очерствевшее, затрепетало, раскрылось, ярко расцвело в волнах мужской страсти, постепенно обволакивавшей ее. Словно какая-то неведомая молния пронзила глубины ее существа, ранила ее, освободила, избавила от страхов. Когда Сент-Роз, протянув руку, сорвал с нее кимоно и обнажил ее грудь, Сандра запрокинула голову и закрыла глаза. Она еще улыбалась, когда он положил ее на кровать и тесно прижался к ней.
6
В пятницу в середине дня Сент-Роз пошел к Филанджери, чтобы встретиться с Лукой. Он предупредил маркизу, что вернется домой только на другой день утром. Она ни о чем не спросила, но сказала, что в случае срочной необходимости он может позвонить ей по телефону, говоря о себе в третьем лице. «Будем считать, что ваше имя — Тиберио. Был такой Тиберио, когда мне было семнадцать, моя первая любовь!» Она обещала также не говорить ничего Сандре и Луиджи, кроме самого необходимого: что он останется на ночь у партизан, чтобы условиться насчет побега.
— И все. Вы знаете мою невестку. Очень взбалмошная. Я в молодости была на нее похожа. И я ее понимаю. Она мне, впрочем, куда ближе, чем Луиджи, хоть он и мой родной сын. Поэтому я часто прощаю Сандре ее выходки.
Сент-Роз осторожно вышел на улицу. Опять объявление: «Римский муниципалитет! Запрещается…» Можно подумать, что в городе свирепствует эпидемия! Но опасней всего полицейский кордон! Сент-Роз шел, припадая на раненую ногу, на душе было тревожно, но жизнь казалась захватывающей и прекрасной! Ощущение, что он находится в сердце большого города, замкнувшегося в себе, волновало его. Каждый сквер, каждая улица, каждый фонарь казались ему исполненными нерушимой гармонии, как все предметы на борту корабля, одиноко плывущего в открытом море. Тусклое солнце пряталось меж туч. Сент-Роз равнодушно поглядывал на проезжавшие по улице немецкие грузовики с солдатами и думал о Сандре и о волнении, охватившем его при встрече с Луиджи за ужином — всего через час после того, как он обладал его женой. Боже, какой она была пылкой. Он вспоминал ее стройное тело, трепетные бедра, истомленное страстью лицо. Он ни о чем не жалел и все-таки был недоволен собой, осуждал себя за внутреннюю раздвоенность и за то, что вынужден теперь притворяться, пока не покинет Рим. В конце улицы стремительно текла река. С тех пор как Сент-Роз ушел из палаццо, время ускорило свой ход, и он понял, что, в сущности, у него только одно желание: бежать в Абруццкие горы. Со дня прибытия в Рим он жил лишь ожиданием побега, и мысль об этом, как спрятанный бриллиант, не переставала сверкать где-то в тайных глубинах его существа. Ну что такое Сандра? Одна из многих женщин, встреченных им на жизненном пути! Но пока эта мысль зрела в его сознании, инстинкт предупреждал о том, что он напрасно пытается обмануть сердце, что это не просто любовное приключение и что в этой женщине таится страшное зло, которое может поразить его.
Полчаса спустя Сент-Роз входил в дом, где жил Филанджери. Скульптор встретил его так же приветливо. Он был одет в свой обычный черный свитер. В доме было холоднее, чем на улице.
— Пойдемте в мастерскую. Я сейчас затоплю печь. Хотите вина или горячего молока?
— Вина.
В ожидании Луки они говорили о войне и о последних новостях, переданных по Би-би-си. Печь начала гудеть, и от тепла запотели оконные стекла. Глиняная статуя, накрытая покрывалом, походила на привидение. Против Сент-Роза стояла отлитая из бронзы кошка, подстерегающая добычу. Казалось, что тело ее — сгусток электрической энергии и что вся она готова к прыжку за чем-то жизненно необходимым. И кошачья морда, и торчащие уши предвещали неминуемую схватку. Эта напряженность пленила Сент-Роза больше, чем изящество и чистота форм, словно он увидел в ней пластическую интерпретацию своего собственного внутреннего напряжения. Живая модель бронзовой кошки, зябко свернувшись клубком, лежала в корзинке. Филанджери предложил сыграть в шахматы и расставил на доске фигуры, которые сам выточил из черного и лимонного дерева. Прежде чем начать игру, он задернул занавеси на окне. Окно это как бы обрамляло скопившиеся над крышами лиловатые тучи, которые, казалось Сент-Розу, весьма подходили к тому, что он называл «океанским безмолвием» города. Погруженный в это безмолвие, он представил себе ожидавшую его Сандру, ибо она его ждала, он был уверен и не мог не признаться себе, что эта мысль доставляет ему удовольствие.