У станций дорог и на подъемах полотна тоже работали молчаливые кашалоты, смазывая маслом рельсы.
В комнате заседания религиозного совета было оживленнее всего. Около десятка большеголовых людей аккуратно разбирали спящих, сортировали их, отмечая надписями синим и красным химическим карандашом, и записывали в книгу для почетных посетителей, теперь получившую новое назначение.
Всем распоряжался человек в шлеме, в светлом костюме, но с руками настолько черными, что рукава его пиджака казались пустыми.
— Его здесь нет, — прошептал в это время под шлемом рослый человек, осматривая дом Хольтена, — только клочки шерсти. Может быть, он пошел к Монду?
И почти бегом, поддерживая обеими руками тяжелую голову, человек выбежал к автомобилю. Машина понеслась, изворачиваясь среди спящих тел. Вот дом Монда. Но дома нет. Среди тумана незнакомым силуэтом возвышается обломок стены.
Пашка остановился.
«Погиб Рокамболь, — подумал он, — эх, земляк!»
Но что это белое виднеется в окне на фоне тумана?
Пашка вгляделся: Сусанна Монд тихо спала, положив под голову маленькие руки, над обломками дома, похоронившего ее отца.
— Положение мессинское, — сказал Пашка и отошел от дома.
Через несколько минут он вернулся, неся сверток каната под мышкой. Спокойными, привычными движениями собрал он канат крупными кольцами и бросил в воздух. Промах. Еще раз. Канат зацепился. Осторожно подошел Пашка к самой стене, внутренне выругался на то, что так много приходится терять времени, и начал подыматься с вытянутыми ногами, подтягиваясь на руках. Стена колебалась. Тихо, как акробат, карабкающийся по шесту, поднимался Словохотов. Но вот и подоконник, на нем Сусанна, и рядом с ней еще свежий букет из красных роз и георгинов.
— Любила, значит, — растроганно произнес Пашка.
Осторожно обвязал он веревкой тело Сусанны и, далеко откидываясь назад, чтобы уравновесить на колеблющейся стене тяжесть тела, спустил ее наземь, а за ней быстро соскользнул сам, уже почти не думая об опасности.
Стена постояла еще секунду, потом закачалась и, повернувшись вокруг вертикальной оси, скрутилась, как лист бумаги, и упала вниз. Матрос отнес женщину на середину улицы, подумал немного, потом пошел на развалины дома и, принеся оттуда доски, устроил вокруг нее заграждение, чтобы кто-нибудь не раздавил. Прошло уже пять минут.
Со вздохом полез Пашка в карман, вынул химический карандаш и написал на Сусанне:
ЛИЧНОЕ СЛОВОХОТОВА.
Прыгнул в автомобиль, что-то крикнул и исчез во мгле.
…………………………………
— Еще бутылку шампанского, — сказал сам себе Рек, наливая себе вино в роскошный бокал. — Конференция вздор, подождет. Негры — тоже вздор. Их еще выбелить надо. Сколько забот. Еще чашечку… хорошее вино, доннерветтер… За здоровье императора Вильгельма, наследника его принца… как его там, и бога Река… Ур-ра!..
— Ур-ра! — ответил свод блиндированного подземелья, в котором на всякий случай, чтобы не обидели коммунисты, поместили Кюрре его хозяева.
Телефон зазвонил.
— Убью! — закричал Рек, разбивая его бутылкой из-под шампанского, — убью! Но, впрочем, нужно идти. Вот напился, даже дым в глазах. И черти маленькие — в трубку величиной. Эй, черти, руки по швам! Равняйтесь!
Дым увеличился. Но пьяный Рек не чувствовал пока ничего, на него не действовал газ.
— В наступление! — закричал он, размахивая тростью, и, вскочив верхом на стул, поскакал по длинным гулким коридорам банковских подземелий.
…………………………………
— Товарищи, — начал в это время в зале заседаний Словохотов. — Гидра контрреволюции нами сломлена и систематизирована (аплодисменты). В соседней комнате вы можете увидеть всю коллекцию. Поезда, идущие по железным дорогам без машинистов, и пароходы, идущие без рулевых, нами остановлены. Решение Комитета действия и резолюции его, принятые вчера в большом котле дымооседателя, исполнены (аплодисменты). Предлагаю приветствовать товарища Хольтена, угнетенного колониального негра, вместе с нами боровшегося за нашу свободу. Предлагаю послать телеграмму всем, всем, всем. А именно:
«Совнаркому, Китайскому Красному Правительству, Временному Революционному Правительству Коммунистической Индии на гору Эверест, Азовской флотилии и водоливу Сарнову в Астрахань».
Зал огласился аплодисментами. В тот же момент туман в Восточном Лондоне рассеялся, в небе проглянуло вечернее солнце, и во главе с рабочими с дымовой станции, уже снявшими свои шлемы, толпы манифестантов двинулись в еще спящий центр. Воздух огласился музыкой. Толпа запела:
Лишь мы, работники всемирной…
ГЛАВА 50
Пока мы писали роман, наступила осень, поэтому РОКАМБОЛЬ ИЩЕТ МЕСТО ДЛЯ ЗИМНЕЙ СПЯЧКИ. Что он находится — изложено ниже
Рокамболю хотелось спать. Ему хотелось спать не на час, не на два, а так месяцев на шесть. Правда, для зимней спячки было еще рано… Но что-то в воздухе напоминало о сне. Медведь, опустив голову, обошел комнату… Неудобно, здесь не выспишься. Стуча когтями, спустился он по лестнице и носом открыл дверь. На улице было дымно и пахло сном. Медведю представился лес, деревья с вывороченными корнями, и глубокая берлога, и милые друзья — другие медведи — с узкими плечами и широкими лапами. Рокамболь нетерпеливым шагом пошел вдоль улицы.
На улице было тихо, не звенело, не шумело, не пищали мотоциклетки, и земля не дрожала под ногами, что прежде так раздражало медведя. Рокамболь прибавил шагу: надо было торопиться, а не то все берлоги могут оказаться занятыми. Вот темная яма вниз… Опустился. Неудобно для берлоги, слишком длинно и две какие-то холодные палки на полу… Пахнет капканом… Рокамболь пошел дальше… Во многих местах уже залегли на спячку люди. Все больше поворотов направо, налево. Дверь в стене. Тронул лапой. Открылась. Коридор уже другой, без холодного тонкого валежника на земле. Коридор идет вниз. Спящие люди попадаются все чаще, у них в руках ружья и пулеметы. Двери раскрыты, как в доме, из которого переезжают. Железом пахнет меньше, но все еще не пахнет сосной. Рокамболь уже начал сердиться. Он хочет спать. Где лес? Почему люди мешают спать честному медведю?
— Ррр… разорву! — рычал он.
— Еще не все потеряно, — сказал начальник банковской полиции в наглухо запертой комнате сейфов, обращаясь к своему отряду. — Нас здесь около двухсот. Лондон, очевидно, отравлен дымным газом, мельчайшие частицы которого проходят через газовые маски, как газы типа «арсинов». Восставших мало. Рабочие еще спят. Нам нужно окутать свои маски толстой материей и пройти до герметически закрытых банковских танков, стоящих в подземных гаражах. Если мы займем подземный город, то сможем сосредотачивать свои силы в любом месте. Наденем шлемы — и вперед!
— А не взять ли нам с собой бриллиантов на дорогу? — произнес один из агентов. — Мы их положим потом обратно.
— Странная, очень странная идея, — ответил начальник, машинально открывая двери сейфов…
Тяжелый, как вар, поток бриллиантов и жемчуга хлынул в комнату.
— Брать только на сохранение, — хриплым голосом произнес артельщик, — расписки мне.
— Теперь идем, — произнес он после получаса молчаливой возни отряда в горе бриллиантов.
Рокамболю очень хотелось спать. Наконец-то комната без света… И среди нее знакомый, милый пулемет. Такой, какой у Пашки. «Спокойной ночи», — подумал медведь.
Но вдруг в противоположной стене открылись огромные блиндированные двери, и толпа вооруженных людей с ожерельями, рядами надетыми на шею, накрученными на руки и на винтовки, бросилась на Рокамболя. Медведь вскочил, бросился к пулемету.
— Та-та-та-та-та-та-та-та, — заговорил пулемет, — дз-дзянь, — запищали пули, рикошетируя от стальных стен.
Крики и вопли огласили подземелье — бриллианты окрасились кровью. Наступило молчание… только слабо сопел заснувший медведь.
— Сражение, — закричал Рек, въезжая в комнату на стуле, — дым, атака…
Марш вперед, смерть нас ждет,
Черные гуса-а-ары… —
запел он…
— А, медведь! Спишь? Правильно, руку, честный зверь, позвольте представиться. Рек, бог, но на самом деле порядочный человек и корпорант, правда — высеченный, но я отомщу… Впрочем, спать лучше…
И, положив свою голову на спокойно лежащего Рокамболя, Рек заснул сном младенца.
…………………………………
В этот момент в Лондоне уже встало солнце, дым рассеялся, и манифестации шли по городу, оглашенному радиомузыкой. Хольтен принимал народ, стоя на балконе дворца.
…………………………………
— А, вот мой двойник, — произнес Словохотов, стоя над спящим Реком, — и Рокамболь здесь… Именем восставшей Англии арестовываю вас, гражданин Рек! Рокамболь, не спи. Шерстяной мешок, проверь мой мандат!
Но Рокамболю снились кедровые леса.
— Ура! — произнес Словохотов, поднимая зверя на руки и таща за собой схваченного за ворот Река, — едем домой.
Солнце ударило Рокамболю в нос, и он недовольно открыл глаза. Словохотов, слегка запыхавшись, стоял над ним. У Пашкиных ног бредил пьяный Кюрре. Сам Пашка уже переоделся в форменку. Он был все тот же, только похудел слегка, и на груди, поперек старой татуировки — якоря, были красным нататуированы строки химических формул.
ГЛАВА 51
Начало которой происходит В ЗАРОСЛЯХ ОРЕШНИКА, а КОНЕЦ В МОСКВЕ
Россия заросла орешником. По правде говоря, настолько же орешник походит на теперешний, насколько современные птицы на тех птиц, что разводят теперь в Аскания-Нова, Таврической губернии.
Известно ли вам, почтенный читатель, что в Аскания-Нова, близ Крыма, с 1924 года водятся птицы с шерстью? Неизвестно? Прочтите соответствующую книжку об Аскания-Нова и не утверждайте, что в момент нашего действия Россия не заросла орешником. Мы согласны с вами, что этот орешник приносит несъедобные орехи, что о листья его, как о шипы, можно наколоть тело и что союзники во главе с достопочтенным профессором Мондом не могли выдумать уничтожающих орешник газов. Он уничтожил границы, шел на Германию. Танки, тракторы не могли его поглотить. Его корни были тяжелее и крепче железа. Поля сражений, блиндажи и крепости давно заросли травой.
Вся Россия представляла собой громадный зеленый парк, разметнувшийся от плоских полей до берега Тихого океана, где наши желтые союзники с таким же успехом производили насаждения кустарника «ХЗЩ», первые семена которого произросли в культурно-земледельческих фермах Ипатьевского Треста.
Холодной осенней ночью по тропинке среди такого орешника, направляясь к русской границе, шла женщина.
Событие это произошло еще до восстания в Лондоне, Россия жила под землей, и только юркие мыши встречали женщину на перекрестках тропинок.
Пост империалистических солдат внезапно вырос на ее дороге.
— Ваш документ!
Женщина мертвым голосом проговорила:
— Я ищу своего мужа.
Солдат в противогазовом шлеме, делавшем его похожим на несессер, насмешливо сказал ей:
— Ваш муж, наверное, в Советской России. Не насаждает ли он там этот чертов орешник, от которого скоро сдохнет весь мир.
— Я не знаю, где мой муж. Я найду его труп. Он пошел вчера искать пищу.
— Биль, слышишь, ему стало мало общественной пищи, и он пошел искать еще, как волк.
Другой солдат нетерпеливо сказал ей:
— Нам некогда с вами разговаривать, через пятнадцать минут нас ждет шоколад. Потрудитесь, сударыня, отойти в сторону. Вон туда, поглубже в орешник.
— Зачем я буду отходить?
— Вы хотите, чтоб мы вас оттащили? Биль, она не знает, зачем ей нужно отойти! Затем, что мы имеем желание немного пострелять в вас согласно распоряжения.
И солдаты скинули автоматы с плеч.
И солдат, грубо схватив ее за плечо, толкнул к орешнику.
Но вдруг его затошнило.
— Биль, противогазы! — закричал он.
Но было поздно. Веселость пришла вслед за рвотой. И взявшись за руки, на узкой тропике трое солдат и женщина начали отплясывать какой-то бессмысленный танец.
— Гип… Гип!.. — вскрикивал мрачный Биль.
— Гип! Гип! — вторили ему остальные.
Так, обрывая одежды, забыв о шоколаде, метались они с неимоверно веселыми лицами по узкой тропике, пока из-за угла не показались другие солдаты с громадными красными звездами на шлемах. Они молча и неслышно подошли к танцующим и дали им понюхать что-то из пузырька, и пост свалился на землю. Упала и женщина. Так началось наступление русских. Мы не пишем исторический роман и не будем утруждать ваше внимание на истории похода по Германии.
Это воевали не люди, это воевали химические фабрики, и люди исполняли обязанности реактива на те или иные газы. Трест Ипатьевска выпустил газ «ЗГ». Веселящий.
Через восемь дней Америка уже прислала в Европу четыреста тысяч противогазов, защищающих от «ЗГ». Ипатьевское объединение выпустило арсины минимальной концентрации. Через месяц Америка направила в Англию арсины, в точности копирующие русские, и англичане нашли их мало действующими, потому что в это время было изобретено… И только кустарник «ХЗЩ» неустанно и медленно шел вперед, покрывая своими железными корнями все шоссе, дробя, как сыр, скалы…
Женщина, упавшая во время начала наступления русских, очнулась в госпитале. Молодое лицо в стальном старомодном пенсне склонилось над ней.
— Вы пытались пройти в Россию?
— Да.
— Редкий гость, редкий! Бумаги, которые вы несли, переданы по назначению…
Больная поднялась.
— Это от Роберта, с Новой Земли.
Но врач успокоил Наташу.
— Нам все известно. Кто Роберт и кто вы. Если бы вам было лучше, вы бы могли попасть сегодня на заседание Доброхима, где читается доклад об его изобретении веществ максимальной концентрации. Куда мы идем, куда мы идем!..
И грустно покачивая головой, врач отошел от нее. Он, как и многие теперь, многого не понимал. Что ж, стыдиться тут нечего! Это случается даже теперь. Вскоре Наташа увидала подземную Москву. В громадные пещеры были перенесены все здания, не имеющие музейного характера. Надземная Москва превратилась в музей, куда по воскресеньям, охраняемые самолетами, отправлялись экскурсии. Никакая армия не могла пробиться через орешник, а постоянная охрана Москвы аэропланами стоила дороже, чем перенести ее деловую жизнь под землю, а отдых — в деревни, на которые аэропланам не было расчета нападать.
Так война разрешила вопрос о жилищах и отдыхе.
Громадный портрет в траурной рамке, наклеенный на стену подземного Метрополя, изображал инженера Роберта.
«К сегодняшнему докладу в Доброхиме», — кричала под ним красная надпись.
И девушка в теплом платке, вся залитая светом электрических солнц, рыдала у черной рамы. Что ж, слезы в России тогда встречались чаще улыбок. И никто не спросил ее, почему она плачет. Да и нужно ли было это ей…
ГЛАВА 52
О медведях, САРКОФАГАХ И МАТРОССКОЙ ЛЮБВИ
Большой аэроплан с колоссальной быстротой несся над российской равниной. В саркофаге египетского царя Тутанхамона, привязанном к аэроплану морскими канатами, храпел медведь. Английская королевская мантия небрежно свисала с его плеч. Словохотов сидел за рулем, а позади него, связанный и сгорбленный, подпрыгивал в кабинке бог Рек. Сусанна хлопала радостно в ладоши.
— Боже мой, я не знала, что в России так зелено. Словно ковер…
Словохотов не упрекнул ее за шаблонное сравнение, мало того — в иное время оно ему, наверно, понравилось бы.
— Работы за этим ковром будет тебе уйма. Вытрясай его, стерву.
Ветер между тем увеличивался, и самолет чуть заметно зыбило. Пашка пристально глядел вниз, выбирал место своего спуска.