Так они и ночевали рядом. Пьетро Мира в спальне Марии, а сеньор Арайя в комнате рядом. Дюжие же лакеи дежурили под окнами, дабы сеньор Пьетро в них не пролез.
Дорио и дала ему дельный совет в благодарность за ночь бурную и страстную.
Во время утреннего приема у императрицы Пьетро решил испытать судьбу. Просыпалась Анна обычно в 11 часов и в спальне, когда царицу одевали в халат и приносили ей кофе, начинался утренний прием, на котором присутствовали избранные придворные, шуты, карлы, карлицы, арапчата государыни.
Бирен стоял у самого кресла императрицы и что-то шептал её на ухо.
Шуты Лакоста, Кульковский и Балакирев тузили друг друга, и вызывали тем смешки фрейлин государыни.
Фигуры для партии расставлены. И Пьетро Мира пошел в "атаку". Он приблизился к креслу государыни, хотя сие запрещено было. Никто вторгаться в разговор Бирена и Анны не имел права.
Он поклонился и едва не толкнул графа Бирена плечом.
— Позвольте, Ваше величество, обратиться к обер-камергеру вашему его светлости графу Бирену.
— Ты чего это с утра поганых грибков поел? — строго спросила императрица. — Как смеешь мой разговор с графом прерывать?
Придворные услышав "раскаты грома", затихли. Притихли и шуты.
— Если бы поел, Ваше величество, — продолжил Мира смело. — Но, увы, у меня нет и поганых грибков. Мне совершенно нечего есть.
— И чего же ты хочешь, наглец? — спросила Анна.
Мира снова низко поклонился:
— Прошу выделить мне на прокорм 200 рублей в месяц!
Снова поклон.
Услышав такое императрица опешила, но затем залилась громким смехом. Вслед за ней стали смеяться и придворные.
— А не много тебе будет 200 рублей в месяц? На такие деньги полк солдат можно прокормить.
Современнику возможно не будет понятно отчего люди тогда смеялись над этим. Но потребовать тогда на прокорм одного человека в месяц 200 рублей, это тоже самое, что потребовать сейчас на еду в месяц сумму в 100 000 долларов.
— Но даже целая армия не сможет вас так насмешить государыня! И потому шут стоит этих денег!
— А не лопнешь от такого? — снова спросила императрица.
— Не лопну, государыня милостивая. Не лопнул же Балакирев от того перстня, что вы ему подарили неделю назад. Стоил он не менее 5 тысяч рублей. А Балакирев сказал, что пропил его в трактире и ни копейки более от того подарка у него нет. И не лопнул!
Бирен оценил шутку и сказал:
— Станешь получать от меня по 200 рублей ежемесячно сверх жалования тебе положенного и содержания твоего при дворе!
Всем было известно, что шуты государыни получали помимо жалования и столовые припасы мясом, рыбою, хлебом, солью, икрой и т. д.
Год 1735, март, 26 дня, Санкт-Петербург. Дворец императрицы. Вопрос о питье. Дом банкира Либмана.
На следующее утро ситуация повторилась. Пьетро Мира решил идти даже дальше чем ему советовал Лейба Либман.
Он снова приблизился к императрице и Бирену и снова попросил денег. Еще 200 рублей в месяц и не больше того.
— А ты разве не дал ему вчера денег, друг мой? — императрица посмотрела на Бирена с улыбкой. — Слово моего обер-камергера дорогого стоит.
— Он получил от моего поверенного Либмана ровно 200 рублей серебром! Мне то точно ведомо.
— Али мало тебе, плут? — Анна обратил свой взор к шуту.
— Но его сиятельство пожаловали мне 200 рублей, ибо мне нечего было есть, — высказался он.
— И что? — императрицу уже стал разбирать смех.
— Но теперь мне совершенно нечего пить, ваше величество.
Смех мог бы сокрушить стены дворца. И Пьетро Мира получил еще 200 рублей ежемесячно. Либман понял, что не ошибся в этом человеке. Он был умен, и с таким можно будет делать дела. Теперь у них с Биреном был свой человек в кувыр коллегии!
Банкир приблизился к Пьетро в темном коридоре дворцового перехода, чтобы никто не мог их увидеть.
— Сеньор, — тихо похвал он. — Вы, сеньор.
Мира оглянулся, и его рука легла на рукоять шпаги.
— Кто здесь? — спросил он.
— Уберите руку с эфеса. Я — друг.
— Либман? — Пьетро узнал того, кто стоял в темноте по голосу.
— Тише. Подойдите ко мне и никогда не произносите имен. Здесь могут везде быть уши.
— Запомню на будущее. Но сейчас вокруг нас нет никого.
— Думаю что это так. Вы отлично справились со своим заданием, Петер. И сейчас я дам поручение посложнее.
— Поручение?
— Вы же говорили, что Эрнест ваш друг?
— Да. И сейчас скажу тоже самое.
— При дворе нужно все тщательно взвешивать и предугадывать поступки своих врагов. Бирен этим не занимается, потому что этим занимаюсь я. И сейчас против него может возникнуть альянс опасный. Это нужно предотвратить. Готовы ли вы мне помочь?
— Если это в моих силах.
— Будь все иначе, я бы не предложил это вам, Петер. Слушайте внимательно. Рейнгольд фон Левенвольде, обер-шталмейстер двора, готовиться жениться на княжне Варваре Черкасской, дочери кабинет министра князя Алексея Черкасского. Если это произойдет, то против Бирена возникнет альянс опасный. Ибо брат Рейнгольда Карл фон Левенфольде метит на место Бирена в спальне императрицы. Понимаете про что я?
— Понимаю, но что я могу сделать?
— Стоит расстроить этот брак. Не допустить его.
— Но я только шут. Как же я его растрою?
— А только шуту это и под силу. Но действуйте не сами, а используйте иного шута. Например, Ивана Балакирева.
— Но он работает на Левенвольде.
— Иногда. Но вы плохо следите за шутовскими баталиями при дворе. Он нынче зол на Левенвольде. Тот с ним недавно дурно обошелся.
— Но мы с Балакиревым не в дружбе.
— Так подружитесь с ним. Сейчас самое время…..
Либман покинул дворец и отправился к себе домой. Там его ждал приезжий из Курляндии. Старый знакомый банкира с которым они часто обделывали разные прибыльные дела.
Либман был умным человеком. Еврею было трудно прожить без ума и хитрости, а у Лейбы их хватило бы на десять человек. Он был из тех, кто чувствует золото словно волшебник, и оно само тянулось к нему и оседало в его сундуках.
"Деньги сделали евреев сильными, но они и предмет нашей слабости, — размышлял он. — Мы евреи с древних времен знаем, как заработать и как накопить. И именно за это нас так ненавидят. А русские живут в такой богатой стране и не видят своего богатства. Ведь в той же Германии нет и одной десятой тех богатств, что есть в России. И если бы они смогли только осознать свою силу. Если бы они стряхнули со своих плеч своих продажных правителей — они бы стали самым сильным народом Европы. Самым сильным и богатым. Но, пока они пребывают во тьме. Здесь сочетаются уникальные богатства и уникальная же бедность. И то и это в Европе невиданны".
Либман прибыл в свой дом и в кабинете увидел того, кого ждал. Старый товарищ Георг фон Штемберг, чем-то похожий на самого Либмана, низкорослый и узкоплечий. Вся его сила была в его уме. С ним можно было делать дела.
— Георг!
— Лейба! Рад тебя видеть, друг!
— И я рад.
Друзья обнялись. Затем они уселись у камина в креслах.
— Страшная страна, Лейба. Здесь холодно даже в марте. А морозы в этой стране какие! Говорят можно себе нос отморозить. Хорошо хоть я приехал весной, а не зимой. Как тебе здесь понравилось, не могу понять.
— Морозы проходят, Георг. А это страна сказочных богатств. И ты мне нужен.
— Зачем? Твой Бирен не помогает тебе?
— Помогает. И я беру взятки вместо него. Сам Бирен денег не берет и ничего в денежных делах не понимает. Мараться не желает. Не понимает, что не возьмем мы, возьмут другие.
— И зачем я тебе, Лейба?
— Взятки это унизительно для меня, Георг. Да и что такое взятки, если я могу заработать здесь в сто раз больше! Я здесь немного разобрался в экономике России, и скажу тебе — какие деньги здесь можно зарабатывать, а не воровать. Я обер-гофкомиссар двора её императорского величества и многое могу понять.
— Но зачем тебе я? — настаивал на воем фон Штемберг.
— Ты знаток горного дела.
— И что с того?
— Берг-коллегия большие прибыли приносить может. Самому мне некогда вмешиваться в эти дела, но ты это сможешь.
— Что это значит, Лейба?
— Я добьюсь того, чтобы тебя назначат генерал-берг-директором всех казенных заводов России. И главная твоя цель — Урал! Горы каменные и богатства несметные! Там сейчас властвуют Демидовы, Турчаниновы и еще несколько смей. А отчего мы с тобой не можем зачерпнуть оттуда? Там хватит на всех, Георг.
— И какую сумму можно заработать? — спросил Штемберг.
— Там, на Урале, 18 казенных заводов! Понимаешь, Георг? И столько же частных. Это как я тебе сказал заводы Демидовых и Турчаниновых. И только Демидов дает около двух миллионов пудов чугуна в год!
— Сколько? — изумился Штемберг.
— Два миллионов пудов!
— А казенные заводы?
— Не дают и одной десятой. Но дело не в этом. Мне нужен толковый знаток горного дела. И деньги потекут в наш с тобой карман.
— Я могу возглавить дело, но не станут ли мне мешать?
— У нас есть Бирен! Он обеспечит для нас поддержку при дворе.
— Его доля?
— Бирен не интересуется деньгами. Потому какая там доля. С этого будем иметь только мы с тобой.
— И императрица согласиться на это? Не могу поверить, Лейба!
— Императрице сейчас требуются деньги. Сейчас. Она готовиться воевать с турками. И тот, кто ей их даст, получит все что пожелает. И тогда мы с тобой займемся горными делами.
— И ты хочешь сказать, Лейба, что найдешь деньги для императрицы? — спросил Штемберг.
— Найду. Вернее уже нашел. Я ведь банкир и у меня связи по всей Европе.
— И они дадут русской царице в долг?
— Зачем в долг? Эти деньги нам отдадут безвозмездно.
— Что? Банкиры? Ты шутишь, Лейба?
— Я не люблю шутить, Георг, когда говорю о делах. Совсем недавно я сумел принести русской казне немалую экономию.
— Экономию?
— Я стал закупать свинец для военного ведомства по 1 рублю 10 копеек за пуд. Идет он из Европы, и на том я имею лично для себя около 40 тысяч рублей.
— Неплохой барыш, Лейба. Но что имеет с того русская казна? — спросил Штемберг.
— До того свинец шел из Неречинска из восточной Сибири. И обходился тот свинец казне государыни нашей по 3 рубли 60 копеек за пуд. И получается, что прибыль идет казне, моим поставщикам в Европе и лично мне.
— А кто страдает от этой твоей сделки, Лейба? — с улыбкой спросил Штемберг.
— Воры-чиновники, что руки свои на том свинце грели. И все они природные русские. И зашипят они, что от немцев де житья не стало русскому народу. Можно подумать что народ от их воровства богател.
— Так деньги на войну пойдут от сих сделок?
— Нет. Тех денег будет мало для войны, Георг. И я нашел еще один источник.
— И где он?
— Я узнал, что в Лондоне, хранятся денежки покойного светлейшего князя Александра Даниловича Меньшикова. Все что у него было в России, у него изъяли еще при императоре Петре II. А был Меньшиков генерал-губернатором Ингрии, Карелии и Эстляндии, губернатором Шлиссельбурга, губернатором Санкт-Петербурга, герцогом Ижорским, светлейшим князем, герцогом Ингерманландским, первым статс-министром и первым генерал-фельдмаршалом армии. Но делом его занимались крайне безалаберно. Тогда все средства князя прикарманил князь Алексей Долгорукий. Но его помощники много чего упустили. Если бы я вел дело, то докопался бы до всего. Тогда у Меньшикова изъяли собственности на 15 миллионов. Но я проштудировал его документы и могу сказать, что у светлейшего было не менее 25 миллионов, а то и поболее! Спрашивается где остальные? И я выяснил где — в Лондоне. Меньшиков опасался царя Петра I. Он боялся, что государь прознает про его воровство, и часть денег вывез из России тайно.
— И что с того, что они в Лондоне? Меньшиков то умер.
— Но его сын жив. И проживает он сейчас в ссылке в Березове. И наверняка, отец, рассказал сыну о том, как взять эти 10 миллионов в лондонском банке.
— И что с того?
— Я отдам эту информацию Бирону, он императрице, и они получал деньги Меньшикова. Вот и средства для войны с турками. А ты получишь пост генерал-берг-директора. И потому при твоей помощи и мы с тобой заработаем миллионы.
— Ты умнейший еврей в мире, Лейба! И я готов мириться с холодом этой страны….
Год 1735, май, 16 дня, Санкт-Петербург. При дворе. Бирон и Шут.
Эрнест Иоганн Бирен вышел из покоев императрицы, держа под руку своего нового протеже Пьетро Миру которого при дворе по должности его шутовской стали называть Адамка, или Адам Иваныч.
На графе был великолепный парчовый камзол и голубой кафтан с золотыми позументами. На его туфлях блистали драгоценные камни на пряжках.
Одежда шута императрицы также была не мене роскошна. Красный кафтан с золотом, камзол с позументами, и только одно отличало его от придворного — полосатые чулки. Эта особенность мужского туалета показывала, какую должность при дворе исполняет её носитель.
— Императрица была тобой довольна! — проговорил Бирен. — А ты говорил, что должность не для тебя.
— Я представлял себе шутовскую службу иначе, Эрнест. В России даже шутовство не такое как везде.
— Я не даром просто так не давал тебе денег, Петер. Хотя мог бы. Но ты сам заработал сумму большую, чем платят русскому генералу! И все благодаря своим шуткам и своему уму. Не даром Лейба тебя так ценит. Либман же умнейший человек в Европе. Но по твоему виду я вижу, что ты желаешь что-то попросить?
— Не попросить, а спросить, Эрнест.
— Давай, спрашивай.
— А скажи мне, граф, не ты ли вчера, отобрал кнут у своего старшего сына в присутствии всего двора?
— Об этом уже говорят? — с удивлением спроси Бирен.
— Еще как. Но я так и не понял, что случилось. Я не был свидетелем этой сцены.
— Мой старший сын Петр рожден от моей жены Бенингны. Ты знаешь её?
Еще бы не знать. Все знали отвратительную и скандальную горбунью — жену графа. Но Мира скромно промолчал.
— Что? Не по нраву тебе, Петер, моя жена? — Бирен усмехнулся горько. — Мне самому она не по нраву. Но тогда в 1718 году, когда я стал камергером двора Анны герцогини Курляндии и Семигалии, мне срочно потребовалось жениться.
— Ты не знатного рода, Эрнест. И рыцари и бароны Курляндии потребовали…
— Да, да. Я вынужден был жениться на девице Бенингне Трота фон Тройден, из знатного рода. И мое место при дворе герцогини стало закреплено. Но девица эта — горбунья. И Анна взяла её к своему двору в качестве статс-дамы. Но теперь она не просто статс-дама, но первая статс-дама императрицы всероссийской. И одних бриллиантов на её платье на 2 миллиона французских экю. И мой первый сын, и моя дочь, также горбунья, от неё.
— Ты выполнял супружеские обязанности с этой? — Мира был удивлен.
— Пришлось.
— Тогда ты не просто мужчина, ты Голиаф! У меня бы ничего с такой не получилось. Прости, что говорю так о твоей жене.
— Ничего. И она родила мне дочь и сына.
— Твоя дочь также горбата, Эрнест? Прости, но ты сказал…
— Да. Она горбунья. Сын, же мой от Бенингны, нормальный внешне, но характер у него под стать характеру его мамаши. Вчера он стал лупить кнутом придворных по ногам. Барон Рейнгольд фон Левенвольде успел подпрыгнуть, молодой и верткий. А вот старый князь Волконский, тот который шут, не успел. Я увидел это, и мне стало жаль старика. Вот я и вырвал кнут у Петра.
— А при дворе говорят иное. Говорят, что это ты все устроил, дабы князя унизить.
— Вот так всегда. Сделаешь что-то хорошее, а они все переврут. Не я сделал старого Волконского шутом, Петер. Это воля самой императрицы. Анна пожелала так, и старик согласился.
— Он древнего рода? — спросил Пьетро.
— Очень древнего. Аристократ.
— Но почему тогда императрица пожелала его в шуты определить?
— Все из-за его жены. Жена Волконского в молодости была крайне на язык несдержанна. И до сих пор тем же страдает. Он постоянно издевалась над Анной, когда та еще молодой принцессой была. И вот Анна стала императрицей и все ей припомнила. Таковы эти русские. Они мстительны. И даже в нашей государыне это есть.