— А где у вас кабинет сэра Джона? — прошептала Полли. — Я лопну сейчас!
— А ты не улизнешь, как в тот раз? — спросил Мэлс, и они тихо засмеялись. — По коридору налево. Только тихо.
— Как партизан в тылу врага! — заверила Полли. Она накинула рубашку Мэлса, достающую ей почти до колен, и босиком выскользнула за дверь.
Почти тут же в коридоре раздался оглушительный грохот, звон, шум и гам. Мэлс выскочил из комнаты. Полли стояла посреди коридора, вокруг нее валялись тазы, велосипед, разбитые банки, а изо всех дверей выглядывали разъяренные соседи.
— Мэл, я заблудилась… — растерянно сказала она.
— По-ольза!.. — только развел он руками.
Катя, оглядываясь, прошла через двор фабрики. Вокруг длинными стройными рядами стояли гипсовые пионеры, горнисты, доярки и мусорные урны.
Мэлс, голый по пояс, в брезентовом фартуке, работал в набивочном цехе.
— Здравствуй, Мэлс.
— О, привет, Кать! — оглянулся он. — Опять проигрыватель сломался?.. — Он снял крышку гипсовой формы, звучно похлопал лежащего в ней ничком пионера по зыбким ягодицам. — Петрович, чего он жидкий-то еще?.. Политически незрелый, — со значением указал он Кате на пионера.
— Да не тот! — откликнулся откуда-то сверху Петрович. — Этот урод с дудкой! Ты паралитика давай!
— Подожди, я сейчас, — кивнул Мэлс Кате. Открыл другую форму и с грохотом вывалил на пол пионера с застывшей в салюте рукой. Привычно накинул ему на горло трос, кран поднял того под потолок и потащил во двор.
Катя проводила глазами раскачивающегося в петле пионера.
— Нет-нет-нет! — замахал Мэлс руками, перехватив ее взгляд. — Вожди в другом цехе!
— Не паясничай! — недовольно сказала она.
Мэлс вытащил из-за уха папиросу, ловко выстрелил с пальца вверх коробок, запалив спичку, прикурил, поймал коробок и спрятал в карман. Присел на край формы. Катя села было напротив, тут же подскочила, разглядев, что сидит на чьей-то огромной голове, и осталась стоять.
— Работаешь? — спросила она.
Мэлс развел руками: странный вопрос.
— Я по поручению комитета комсомола, — сказала Катя.
Мэлс понимающе кивнул и приготовился слушать.
— Я поговорила с ребятами и с руководством, — деловито начала она. — Они согласны — в виде исключения — восстановить тебя в комсомоле и в институте. Пока условно, с испытательным сроком, а через год восстановят окончательно. Тебе надо написать заявление и прийти выступить на собрании…
— Зачем?
— Как зачем? — удивилась Катя. — Рассказать, что ты осознал свои ошибки и заблуждения.
Мэлс вдруг засмеялся.
— Что? — спросила она.
Мэлс замахал рукой, шлепнул себя по губам — и все не мог остановиться.
— Что?! — крикнула она, сорвавшись с официального тона. — Ты хоть… ты хоть понимаешь, чего мне это стоило — каждого обойти, с каждым поговорить, просить, унижаться!..
— Извини, Кать… Просто представил… Ты, наверное, шла сюда и думала, как сижу я тут, сирота, и плачу над своей горькой судьбой?.. Да не хочу я обратно! Знаешь, Кать, я тебе даже благодарен. Нет, правда! Всех в школе в комсомол принимали — и я как все. Все в институт пошли — и я следом. А как же — отец рабочий, сын — инженер, все как положено! Если б не ты, так и сидел бы, как все, экзамены сдавал, а потом всю жизнь у кульмана стоял. Не мое это, понимаешь? Мне хорошо, Катя, понимаешь?! — вскочил он. — Здесь мужики — вот такие! С этими ребятами тоже ладим, — хлопнул он по плечу пустоглазого бетонного пионера. — Понятливые, немногословные. Вечером репетирую тут, — указал он на саксофон в футляре. — Им нравится! Стилем учу танцевать, — обнял он двух девушек с веслами. — Получается!.. — засмеялся он. — Спасибо, что зашла, Кать. У меня времени нет, извини. Работа сдельная — сколько налепил, столько получу. А мне жену молодую кормить надо!
— Жену?.. — дрогнувшим голосом спросила Катя.
— Скоро распишемся.
Катя какое-то время смотрела на него с искаженным лицом. Потом молча повернулась и пошла через двор.
Петрович спустился по лестнице с верхотуры.
— Вот это краля! — в восторге сказал он. — Твоя?
— Нет.
— Зря теряешься! — Петрович подошел к воротам цеха, глядя ей вслед. — Ох, ну и девка!.. — мечтательно покрутил он головой. — Ей бы весло в руки…
Мэл стоял со своим квартетом на «бирже».
— А ударник — ты-дыч, ты-дыч, ты-дыч… — брызжа слюной, отбивал ритм по коленям Дрын. — И тут сакс вступает: вау-у…
Между лабухами деловито сновали барыги:
— Проводы на пенсию — баян, труба, ударные…
— Утренник в женской школе — фортепиано, скрипка, кларнет…
— Может, завалимся в женскую школу? — предложил Дрын. — Косички-фартучки. Наведем шороху!
Все засмеялись.
Нолик вклинился между ними:
— Джаз-банд на первомайские… — таинственно сообщил он.
— Сколько? — обернулся Мэл.
— Тридцать рублей.
— У-у… — переглянувшись, протянули они хором.
— За такие хрусты лабухов кабацких покупай, — кивнул Дрын через плечо, и они отвернулись, оставив Нолика за кругом.
Тот побродил за спинами и снова втиснулся между ними.
— Тридцать пять! — отчаянно, будто от сердца отрывая, сказал он.
— Нолик! — приобнял его за плечи Мэл. — Имей совесть, хотя бы по праздникам.
— А сколько?
— Тридцать пять. На каждого.
Нолик сделал круглые глаза.
— Не торгуйтесь, мужчина, — гнусавым бабьим голосом протянул Дрын. — Получите удовольствие согласно тарифу!
Нолик потоптался и, глядя в сторону, протянул деньги и клочок бумаги в опущенной руке:
— Адрес… Аванс… Добираться поодиночке…
Джаз-банд расположился на сцене, Дрын сел за ударные, отбил дробь на тарелках. Мэлс вышел вперед.
— Товарищи! — объявил он. — Торжественный вечер, посвященный Международному дню солидарности трудящихся, разрешите считать открытым! — он поднял саксофон и заиграл «Интернационал».
Набившиеся в тесный клуб чуваки и чувихи молча ждали. Постепенно в зале стал нарастать недовольный ропот. Нолик за кулисами отчаянно крутил пальцем у виска и строил страшные рожи. Мэлс невозмутимо вел бравурную мелодию. Потом прервался и повторил последнюю фразу с середины, потом еще раз — все быстрее и короче, подмигнул своим — и джаз-банд грянул в бешеном ритме. Стиляги захохотали, оценив шутку, и бросились танцевать…
Мэлс увидел, как Полли, бросив партнера, выбралась из танцующей толпы и привалилась к стене, закрыв рукой глаза. Он кивнул Дрыну, положил саксофон и спустился в зал.
— Голова закружилась… — виновато сказала она.
— Может, на воздух выйти? — забеспокоился Мэлс.
— А, уже все прошло, — беспечно махнула Польза.
— Тогда хильнем двойным гамбургским?
Они закружились щекой к щеке.
— Скоро, наверное, танцевать уже не смогу… — пожаловалась она.
— Давай завтра заявление подадим, — сказал Мэлс. — А то будешь на свадьбе животом родню пугать.
— Как скучно, Мэл!.. — укоризненно протянула Полли. — А я-то мечтала: «позвольте предложить вам руку и сердце»…
— Сударыня! — с чувством произнес он. — С тех пор, как я увидел вас, я потерял покой и сон. Составьте мое счастье, будьте моею женой!
— Ах, все это так неожиданно, право… — жеманно закатила она глаза. — Я должна испытать ваши чувства.
— И долго будешь испытывать? — засмеялся Мэлс.
Польза начала с детской деловитостью загибать пальцы.
— Четыре с половиной месяца, — сообщила она.
Мэлс резко остановился.
— Мэл… — уже серьезно сказала Полли. — Я ведь не сказала «нет». Давай дождемся рождения ребенка. А потом вместе решим. Хорошо?.. — она заглянула ему в глаза и примирительно улыбнулась.
Они снова завертелись в танце…
— Атас! Чуваки, облава! — раздался вдруг крик, и стиляги бросились к дверям.
Мэлс, схватив Полли за руку, прорвался сквозь встречную толпу к сцене, схватил саксофон, и они выбежали на улицу…
Бригадмильцы цепью выстроились напротив стиляг. Стиляги, независимо сунув руки в карманы, разом шагнули вдоль стены вперед — бригадмильцы туда же. Те, пригнувшись, отступили на два шага назад — эти тоже. Две цепочки — темно-синяя и пестрая — двигались друг напротив друга в молчаливом ритуальном танце, зеркально повторяя каждый жест. Дрын вдруг, сломав ритм, метнулся в сторону — и цепочки перемешались.
Катя, расталкивая сцепившихся бригадмильцев и стиляг, оглядывалась в толпе горящими глазами. Наконец увидела Мэлса и Полли и властно указала на них. Несколько бригадмильцев оторвали их друг от друга. Семен и Степан прижали Мэлса к стене. Двое других выкрутили Полли руки за спину, заставив опуститься на колени.
— Не трогайте ее! — Мэлс рванулся, стряхнул с себя противников, но на него налетели сразу четверо.
Катя, улыбаясь, подошла к Полли и медленно, растягивая удовольствие, подняла машинку.
— Ой, девушка, как удачно! — обрадовалась та. — А завивку не делаете?
Катя сладострастно запустила машинку в ее густые волосы.
— Как раз решила прическу поменять, а кругом, знаете, такие очереди… Так удобно? — наклонила Полли голову. — А кстати, вы сколько берете, девушка? Я боюсь, у меня на модельную денег не хватит…
Катя, торжеству которой мешала беспечная болтовня Пользы, со злостью рванула машинку. Польза на мгновение сжала губы, пересиливая боль, и снова улыбнулась:
— Да-да, там покороче, если можно. А то, знаете, лето впереди, жара… Вы телефончик оставьте, по знакомству — я, когда обрасту, снова зайду… Девушка, куда же вы? — крикнула она. — А на чай? — она бросила вслед Кате монету и захохотала.
Мэлс подошел к Полли. Та еще смеялась, но губы ее дрожали и из глаз уже катились слезы. Она уткнулась лицом в ладони и зарыдала. Мэлс встал рядом на колени, прижал к себе ее остриженную неровным ежиком голову, с бессильной ненавистью глядя куда-то в пространство…
К роддому, сигналя, подъехали два таксомотора, украшенные разноцветными лентами, из них шумной гурьбой повалили Мэлс, Ким, отец с гармонью, соседи и соседки — все празднично одетые, с цветами и шампанским. Отец растянул меха и, пританцовывая, первым двинулся к подъезду.
— Ну что, волнуешься, папаша? — весело крикнул он Мэлсу. — Я вот так же мать твою тут встречал. Вон из того окна тебя показывала!
Открылась тяжелая дверь, на крыльцо вышла Полина, изменившаяся, похудевшая, непривычно скованная, со спеленутым младенцем на руках. Следом высыпал чуть не весь медперсонал, изо всех окон высунулись роженицы.
— Во как провожают! — в восторге сказал отец.
Полина остановилась, издалека глядя на Мэлса. Медленно спустилась по ступенькам, по-прежнему не отрывая от него глаз.
Встречающие обступили ее со всех сторон.
— Ну-ка, на! — отец снял гармонь и сунул кому-то из соседей. Тот тотчас подхватил залихватский мотив. — Ох, богатырь! Наша порода, бирюковская! — гордо сказал отец. — Ну, покажи внука-то!… — он осторожно поднял угол пеленки, закрывающий лицо…
Гармонь подавилась и тяжело выдохнула во всю ширину мехов. У отца вывалилась изо рта папироса. Заполошно ахнули в голос соседки. Медсестра на крыльце торопливо открыла склянку и смочила вату нашатырным спиртом…
Полина не двигаясь смотрела в глаза Мэлсу. Тот наконец очнулся, шагнул к ней, поцеловал, протянул руки к ребенку.
— Куда, руки-крюки! — оттолкнул его отец. — Уронишь еще на радостях! — он бережно взял младенца. — Спасибо, сестрички! — крикнул он. — А ты что затих? А ну, рвани меха, чтоб душа полетела!
Сосед, не попадая по кнопкам, заиграл снова.
Полина благодарно улыбнулась Мэлсу, прижалась к нему, и они пошли следом за отцом к машине…
Издалека, спрятавшись за углом дома, жадно следила за встречей мать Полины. Когда они поравнялись с ней, отпрянула за угол, привалилась спиной к стене и заплакала…
Чуваки уже толпились у Елисея. Они, как обычно, шумно поздоровались с Мэлсом.
— Мэл, когда Полли придет? — спросила Бетси.
— Признайся, чувак, — запер жену? — сказал Боб.
— Все вы такие, — сказала Бетси. — Сперва про любовь, а потом мордой в пеленки!
— Вот своего бэбика заведешь… — ответил Мэлс.
— Мэл, я согласна, — вкрадчиво сказала Бетси. — Только прямо сейчас, ладно?..
Подошел Нолик.
— Чуингам американский… — сообщил он в небеса, приоткрыв потертый портфель. — Пять рублей пластинка.
— За пять рублей сам жуй, Нолик!
— Настоящая же! — обиделся тот.
— А где наш рекрут? — отвернувшись от него, огляделся Мэлс.
В этот момент появился Дрын. Он издалека широким жестом снял кепку, шутовски приставил к свежей синюшной лысине ладонь и пошел строевым шагом.