Такое оружие, примененное с умом, делает жертву калекой, лишая ее жизненно важной способности что-либо покупать. Яд проникает в ее финансовую систему. Единственный способ вылечиться – убедить кредитование в ужасном состоянии ваших финансов, что трудновато сделать, пока все операции парализованы. Каждый отдел, пораженный приостановкой, неизменно погибал – что, по утверждению отдела кредитования, вполне оправдывало упомянутую санкцию, предусмотрительно против него использованную.
Ставились большие деньги на то, кто одолеет в последней схватке. Кредитование удушит кадры или кадры сократят кредитование? Битва гигантов назревала давно, и предупредительные выстрелы производились с обеих сторон. В прошлом месяце кредитование послало кадрам предупреждение относительно раздутых расходных ведомостей; кадры в ответ урезали кредитованию две штатные единицы, оставив в отделе двадцать шесть человек. Давление нарастало. В темных совещательных комнатах создавались коалиции. Прошел слух, что администрация намерена сделать приостановку кредита чисто совещательной функцией. Эта перспектива превратила войну в неизбежность: она вынуждала кредитование атаковать кадры, пока не поздно. Работники обоих отделов спешно уходили в ежегодные отпуска.
Теперь все это стало историей из-за двухсот пропавших печатных бланков. Бланки исчезли в понедельник утром сразу после выхода из отдела снабжения. Пропажу можно было возместить доллара за три, но кредитный менеджер заявил, что это не просто кража, а покушение на самое святое – работу в команде, и потребовал вернуть похищенное. Началось следствие. Служащих по одному вызывали на собеседование. Изучались служебные досье. Ящики столов выдвигались, их содержимое пристально рассматривалось. Высказывались беспочвенные обвинения. Моральный дух кредитчиков, и без того уже подорванный противостоянием с кадрами, упал ниже некуда.
В этот день придя на работу, они нашли на столах меморандум своего менеджера. Трем сотрудницам выносилось порицание за плохую работу, что вскрылось благодаря расследованию. Подчеркивалась важность завершения двух ключевых проектов. В конце мимоходом упоминалось, что менеджер обнаружил недостающие бланки: он сунул их себе в стол, а потом забыл. Словом, дело закрыто.
Возмущенные кредитчики штурмуют кабинет менеджера. Тот вовремя успевает запереть дверь и прячется за столом. Пока подчиненные кричат и колотят в стеклянную стену, он набирает номер отдела кадров. Он хочет, чтобы уволили весь его отдел, всех до единого! Отдел кадров счастлив удовлетворить его требование. Через пару минут из лифтов высаживается десяток охранников в голубых рубашках.
Когда последнего из бунтовщиков вытаскивают за дверь и охрана начинает зачистку, кадры рассылают всей компании голосовое сообщение. Отдел кредитования, объявляют они, в целях сокращения затрат решил уволить всех своих служащих, оставив только одного человека. А поскольку группа менее десяти человек не может считаться отделом, отдел кредитования аннулируется. С этого времени право приостановки кредитов переходит к отделу кадров.
– Ты где был? – спрашивает Фредди. – Один парень приходил смотреть твой компьютер. Мы думали, тебя выгнали.
– Смотреть мой компьютер?
– Ну да. Охранник. Но он вроде бы только поставил новые драйверы.
– Откуда ты знаешь?
– Он так сказал.
– А тебе он тоже что-нибудь ставил? Или Холли?
– А Фредди-то прав, – говорит Холли, идущая к кулеру. – Ты становишься параноиком.
– Тебе не кажется странным, что… – Джонс умолкает. – Да. Ты прав. Извини.
Фредди ждет, пока Холли пройдет обратно.
– Кстати о странном. Я слышал, ты ездил кататься с Евой Джентис? – Его улыбка вызывает жалость.
– А, да.
– Ну надо же! Не пойму, как это ты ухитрился.
Джонс понимает, что напрямую Фредди ни о чем не решится его спросить.
– Да мы, понимаешь, заговорили об этих цветах. Она подумала, что их послал я, а я сказал, что нет, ну и…
– Она на тебя подумала? Я посылал ей цветы, когда тебя тут еще и близко не было.
Джонса прошибает пот.
– Да. Странно.
– Как же она могла подумать, что цветы от тебя?
– Не знаю. Короче, я сказал, что цветы не мои, но я, может быть, знаю, кто их послал. А она: скажи да скажи. Я, конечно, не говорю, – поспешно вставляет Джонс, видя, что Фредди на грани сердечного приступа, – а она все допытывается, вот проехаться предложила… ну и вот. – Фредди молчит, и Джонс добавляет: – Эти цветочки ее по-настоящему интригуют. Думаю, тебе лучше сознаться.
– Да. Надо с ней, наверное, поговорить.
– Вот именно. Познакомишься с ней поближе, а она и так уже знает, что ты клевый парень, раз букеты ей посылаешь.
Фредди медленно кивает.
– Спасибо. Спасибо, Джонс. Знаешь, сначала я подумал, что ты сам клинья к ней подбиваешь, – смеется он.
– Да брось ты!
На этот раз Фредди улыбается от души.
– Хороший ты мужик, Джонс.
– Перестань.
7:15. Раннее утро. Окна «Зефира» светятся в тумане, как иллюминаторы тонущего корабля. Рассвет уже просачивается в ночное небо, но «Зефиру» все равно: там внутри благодаря вечно горящему «дневному свету» всегда девять утра. Выключить электричество значило бы навести служащих на мысль, что они работают не круглые сутки. Поэтому свет в «Зефире» горит всегда, независимо оттого, есть кто-нибудь в здании или нет.
Джонс, хрустя гравием, шагает через автостоянку. Для этого времени суток он удивительно бодр, хотя еще не пил кофе, – это потому, что он спешит на свое первое тайное заседание «Альфы». Он входит в вестибюль, ботинки поскрипывают. Все четыре лифта открыты и ждут его.
Он заходит в кабину, ставит кейс на пол. Ева проинструктировала его, как попасть на тринадцатый этаж: 1) выбрать лифт, где больше никого нет; 2) сунуть в прорезь свое (усовершенствованное) удостоверение; 3) нажать кнопки «12» и «14» одновременно; 4) когда лифт, по твоим расчетам, поравняется с тринадцатым, нажать кнопку ОТКРЫТЬ. Ничего вроде бы сложного, но Джонс предполагает, что долго будет болтаться между этажами, пока не отработает четвертую стадию. Он потому и пришел на пятнадцать минут раньше. Однако все получается с первой попытки: в окошке вспыхивает «13», двери открываются, впереди синий ковер и приглушенный свет. Джонс немного гордится собой.
Следуя по стеклянному коридору на звук голосов, он находит комнату для совещаний. Там уже собрались с полдесятка человек, включая Еву Джентис – она опирается на дубовый стол размером с квартиру Джонса. Стол никак не может быть сделан из одного куска дерева, это просто смешно, но похоже, что так и есть. Поверхность теплого коричневого оттенка не столько отражает мягкий свет, сколько рассеивает. Это так красиво, что невольно привлекает внимание Джонса, хотя Ева стоит прямо здесь, перед ним, в коротенькой черной юбке и блузке на пуговицах.
– Джонс, – говорит она, – ты мне выигран пятьдесят долларов. – Она показывает на ряды мониторов за стеклянной стеной. – Тринадцатый с первой попытки! Том думал, нам придется тебя вызволять.
– Привет, – говорит Том, мужчина средних лет в ярко-голубом галстуке, берущий что-то с фуршетного стола на другой стороне комнаты.
Джонс кивает.
– Я как-то попробовала этот трюк в нью-йоркском «Хайятт-отеле», – говорит Ева, – нажала «12» и «14», а потом ОТКРЫТЬ на тринадцатом – и всполошила кучу фэбээровцев. Честное слово.
Все посмеиваются. Джонс тоже снимает с лица ошеломленное выражение, заменяет его улыбкой и смотрит, куда бы деть кейс.
– Под стол, – говорит Ева. – И возьми себе что-нибудь вкусненькое.
Это, а также знакомство с другими агентами «Альфы», занимает его следующие пару минут. Все довольно общительны, но видно, что мозги у них – первый сорт. Ему, похоже, придется какое-то время бежать в хвосте.
– А, вундеркинд! – Джонс оборачивается – с порога ему улыбается Блейк Седдон, человек «Альфы» в администрации. Возраст – под сорок, темный загар, костюм в мелкую полоску, зубы сверкают так, что Джонс щурится. Интересно, его родители просто поставили на то, что он вырастет амбалом с квадратной челюстью и густой шевелюрой, или на это как-то повлияло имя, которое они ему выбрали? [3]Вечный вопрос о роли среды и наследственности. – Ну, раз ты у нас самая горячая новость, не мешало бы справить себе новый костюмчик.
До Джонса доходит, что ему нанесли оскорбление. Он смотрит на свой костюм, купленный два месяца назад и стоивший ему четыреста долларов.
– Отвали, Блейк, – беззлобно говорит Ева. Седдон смеется, Ева садится и ест круассан. – Занимай место, Джонс, – с набитым ртом произносит она.
Он так и делает. Стул, уступающий одним частям тела и поддерживающий другие, изумляет его. Дорогой стульчик, сразу видно. Джонс экспериментирует, ерзает туда-сюда, выгибает спину. Становится еще удобнее. Он понятия не имел, что стулья на такое способны. Подумать только – всю свою жизнь он ориентировался на комфорт стандартного уровня, в то время как элита наслаждалась вот этим.
– Не обращай на Блейка внимания, – советует, не понижая голоса, Ева. – Его просто завидки берут.
– Почему?
– А ты не знаешь? Пупсик ты мой.
И как на это реагировать, спрашивается? Джонс останавливается на чем-то среднем между улыбкой и сомнением.
– Прекрасное утро! – восклицает, входя в комнату, Дэниел Клаусман.
Судя по общей реакции, здесь это служит обычным приветствием. На Клаусмане его рабочий комбинезон, к чему Джонс еще не совсем привык. Он занимает громадное кожаное кресло во главе стола. Агенты воспринимают это как сигнал к началу, но не очень торопятся – не то что, например, в отделе продаж, когда Сидни устраивает собрание. Значит, Клаусмана протокол не слишком волнует.
Босс, перегнувшись вправо, рассматривает десерт, лежащий на салфетке перед молодой женщиной в элегантных очках.
– Это что, Мона? Пирожное?
– «Тысяча лепестков». – Мона проглатывает, деликатно прикрыв рот рукой. – Французский рецепт. Слоеное тесто, заварной крем и, кажется, чуточку миндаля.
– Вкусно?
– Очень.
– Это хорошо. Цены, конечно, бешеные, но они обещают качество.
– И обеспечивают, – вставляет Ева. – Я на той неделе от одной такой штучки прямо оргазм поимела.
– Стало быть, они превосходят ожидания. – Клаусман обводит взглядом стол. – Ну что ж, начнем?
– Проект 3811, – с ходу стартует Блейк. – Отдел тренингов. Проводится эксперимент по установке пределов выносливости в условиях отодвигаемого крайнего срока. Мы отобрали четверых добровольцев для решения чрезвычайно важной задачи, как им было сказано, поместили их в комнату для совещаний и каждые несколько часов меняем мелкие, но существенные параметры этой задачи, чтобы вынудить их продолжать работу.
– Гм-м. Едой-питьем они обеспечены?
– Да-да. Они заказывают пиццу и все такое. Очень интересный опыт. Они сидят там уже двадцать восемь часов, и ни один не ушел. Видимо, никто не хочет подводить остальных, хотя домой хочется всем. Нет нужды говорить, какой в этом заложен потенциал. Имеются, однако, и побочные эффекты: выкрики, повышенная агрессивность, растущее пренебрежение к дресс-коду компании, в таком вот роде.
– Спорим, что больше двух суток ты их там не продержишь, – говорит Ева.
– Принимаю, – вскидывает брови Блейк.
– На бутылку «Дом Периньон»?
– Ты мне одну уже проспорила.
– Значит, получишь две.
– Так я и поверил. Одну зажала, а две выставишь.
– Туше.
– Дети, – укоряет Клаусман, – перенесите это в оффлайн, пожалуйста. Как у тебя с деперсонализацией, Том?
– Результаты смешанные, хотя… – Том откашливается, глядя на Джонса.
– Ах да, конечно, – говорит Клаусман. – Вы, мистер Джонс, сами того не ведая, входили в этот проект. Мы не указываем имена на беджах, побуждая служащих называть друг друга по фамилиям. Вот, например, как на вашей.
– Надо же, а я и не понял.
– Моя теория состоит в том, что это фокусирует внимание на рабочих качествах объекта, а не на личных, – объясняет Том. – Практика наподобие армейской. Можно узнать, что на этот счет думали вы? Судя по моим наблюдениям, вы как будто не возражали.
– Да вроде бы нет… Находил это странным, но после стал принимать как должное.
Том удовлетворенно кивает.
– Эксперимент начат недавно, однако мы уже отметили тенденцию к сокращению нерабочих разговоров у кулеров и по телефону.
Слышен одобрительный гул. Джонс, видя, как Ева улыбается Тому, чувствует укол глупой ревности.
– Очень хорошо. Ты записала, Мона?
– А как же. – Она наговаривает что-то в прибор, похожий на диктофон, – можно не сомневаться, что заодно он служит ей телефоном, органайзером и отпирает ее машину.
– Идем дальше. Джонс?
– Да, сэр.
– Что ты для меня приготовил?
Все взоры теперь обращены к Джонсу.
– Вы имеете в виду новый проект?
Раздаются смешки. Блейк, сидящий напротив, смеется чуть громче и дольше, чем кажется необходимым Джонсу. – Да, – говорит Клаусман. – Именно для этого ты и здесь. Джонс откашливается.
– Все это, конечно, для меня ново, и общая тенденция мне не совсем ясна… но я бы занялся курильщиками. – Он делает краткую паузу на случай, если кто-нибудь скажет: «У нас уже такой проект есть» или «И этот туда же». – Вам, разумеется, известно, что среднестатистическая компания теряет пять целых семь десятых рабочих дня в год на каждого курящего служащего – из-за дополнительных перерывов. Дискриминировать курильщиков незаконно, но компания, которая борется с курением, может добиться значительного подъема. Не говоря, конечно, о пользе для здоровья работников.
– Точно, – говорит Том. – Из-за курильщиков у нас увеличиваются страховые выплаты.
– Да, и это тоже, – соглашается Джонс. – Поэтому я, во-первых, предложил бы дать некурящим дополнительное свободное время – скажем, один день в год.
– И отнять тот же день у курильщиков, – добавляет Блейк. – Или обязать их отрабатывать сверхурочно.
– Нет, это было бы незаконно. – Джонсу не хотелось бы связываться с Блейком, поэтому он воздерживается от слов типа «всем нам ясно, что».
– Бац! – говорит Ева.
– Мне думается, – продолжает Джонс, – это обеспечит нам поддержку со стороны персонала. Многие служащие недовольны перекурами, которые устраивают себе их коллеги. Решение о дополнительном дне отдыха сделает их недовольство оправданным и усилит общественное давление на курильщиков, поощряя тех отказаться от вредной привычки. Ход довольно рискованный, но учитывая, что это делается для блага самих же курильщиков, попробовать, думаю, стоит.
– Ничего мальчик, а? – улыбается Ева.
– Во-вторых, – обретает уверенность Джонс, – предлагаю устроить для курения определенное место. Сейчас они все кучкуются по двое и трое у выходов.
– Погоди, – говорит Том, – чем это поможет в борьбе с курением?
– Установим загородку с надписью «Загон для курящих». В виде общественного порицания.
Вокруг стола прокатывается смех.
– Мне нравится, – говорит Клаусман. – Похоже, ты тут на месте, Джонс. – Выждав пару секунд, он продолжает: – Займись этим. Только не объявляй о добавочных отгулах официально. Пустим слух, что руководство об этом подумывает. А загон можно поставить у аварийного генератора, как думаете?
– Я могу дать поручение хозяйственникам, – говорит Блейк.
– Вот и отлично. – Клаусман складывает губы трубочкой. – От этих разговоров мне самому курить захотелось.
– И мне, – сознается Ева, – а я уже год как бросила.
– Значит, объявляется перекур, – встает с места Клаусман. – В десять продолжим.
Меган, секретарша отдела продаж, тяжело входит в спортзал на семнадцатом этаже. На ней обвисший спортивный костюм, приклеенный к телу, как ей кажется, целым галлоном застывшего пота. Сердце бьется так, что стук отдается в ушах. В это утро она решила идти на работу пешком. Когда вдали показался «Зефир», она прибавила шагу, а под конец побежала трусцой. Она не делала этого со времен средней школы, и пробежка чуть не доконала ее.
Тем не менее она счастлива. Вчера вечером, переключаясь с одного дурацкого телешоу на другое, она наткнулась на мотивационную речь. «Достигнуть желаемого в ваших силах, – сказал ведущий с не допускающей возражений квадратной челюстью, и палец Меган задержался на пульте. – Единственное, что вам мешает, – это вы сами».