-- Что ж ты нам-то... - проговорил Максим. - Вид такой делал, будто не помнишь.
-- Я и не помню, - сказал Борька. - Это все как прошлая жизнь. Это вы все в сладкие воспоминания детства играетесь. А я не помню ничего. Я, смешно сказать, как сына зовут, не знаю...
Он замолчал. Максим потянулся было за сигаретой, но потом вспомнил, что не надо, и отдернул руки от кармана.
-- Могу сказать, - проговорил он.
-- Не надо, - негромко ответил Борька.
Кто-то вышел из подъезда и хлопнул дверью. Низкорослая пузатая фигура медленно приблизилась к лавочке. Максим увидел, что это давешний владелец таксы. На нем была все та же футболка - если сзади был гимн, то спереди на пивном животике у него красовался герб СССР.
-- Здорово, мужики, - спокойно сказал пузатый.
Он подошел вплотную, сунул Борьке руку, и Борька, не удивляясь, ее пожал, как старому знакомому. Следующим по очереди был Максим, и он тоже послушно пожал протянутую ему руку, гадая, с кем его спутали на этот раз. Возражать не хотелось. Максим украдкой понюхал свою ладонь после липкого рукопожатия. Ладонь пахла кислой капустой. Это летом-то... Он постарался незаметно вытереть руку о лавочку. Пузатый сел рядом, вытащил сигаретную пачку и закурил.
-- Э, - возражающе сказал было Максим, но пузатый тут же заверил, словно заранее знал, о чем идет речь:
-- Я в сторону.
И действительно, он выпустил дым куда-то чуть ли не под мышку.
Все трое сидели молча. Было тихо в округе, только время от времени далеко стреляли петарды и заливисто перекликалась сигнализация. Максим разглядывал светящиеся окна. В одном, на втором этаже - большой красный абажур... На третьем - в кухне темно, а в комнате на подоконнике высокие стопки книг и старых журналов... На четвертом - в два ряда горшки с цветами. Там, наверное, и света днем не видно... На пятом - открыта форточка, и на фоне желтых стен виден коричневый угол шкафа...
Со стороны детской площадки послышалось негромкое подростковое ржание. Потом резкий скрип качелей. Все трое вздрогнули.
-- Эй, там, - выпустив дым, коротко сказал пузатый в темноту. - Сейчас встану, головы откручу!
Ржание затихло, и скрип прекратился. Очевидно, сказанное прозвучало убедительно. А может, пузатого тут знали хорошо. Максим попытался припомнить... нет, не было такого. Пришлый, наверное, женился на какой-нибудь местной...
-- Вот черт его знает, - проговорил пузатый задумчиво. - Смотрю я на своих... Да все они какие-то странные сейчас... То ли у них мозгов нет, то ли били их мало... Всему верят. По телевизору какой козел чего скажет - верят. Уши развесят... Их же как хочешь, так и поверни... Да разве мы в их годы кого слушали? Или телевизор смотрели? Отцов-командиров на них нету... Я-то своих только сейчас забывать стал...
Пузатому никто не ответил, да и он, кажется, не собирался завязывать разговор.
- Стареем... - проговорил он как бы самому себе. - Захожу тут как-то в магазин. Смотрю - вино "Анапа"! То самое. Я аж обалдел... Сразу все вспомнилось... И шестнадцать лет, и подъезды, и подворотни... Не мог не купить!.. Попробовал - оно! Оно самое... Тот же вкус, один в один отрава, без обмана. Лучше не стало со временем...
Помолчали еще.
-- А что ты сегодня не пришел? - спросил Максим осторожно, не зная, как лучше сформулировать. - Обострилось... то есть заболел?
-- Да нет... - Борька усмехнулся. - Я не такой уж стеклянный. Я уже научился форму держать. Не распускаюсь... Просто, - он вздохнул, - Про должок мне напомнили. Есть у меня долг...
-- Кому? - спросил Максим.
-- Никому. Себе. По большому счету. Я ребенка должен вырастить. Вырастить и воспитать. Своего-то не видел... Я про этот долг никогда не забываю... Вот вчера мне про него особо напомнили.
-- Блажен, кто верует, - сказал пузатый, сплетая пальцы рук. Золотистым бликом сверкнуло обручальное кольцо на безымянном. - Такой долг ты век не отдашь. Себя не обманывай... А впрочем... - он помолчал. - Хоть долю малую, и то неплохо...
-- Вот и я подумал, - продолжал Борька. - Да мне время от времени такое приходит... Вернуться. Попутешествовал, и хватит. К себе пора. На исходную. Взять свое имя, которым мама с папой назвали... Сделать нормальный паспорт... В общем, стать собой... Не мальчик уже, чтоб, как Штирлиц, с чужими фамилиями шататься, как в цирке... Устал...
Максим снова вздохнул и полез во внутренний карман.
-- Твой паспорт я тебе могу хоть сейчас отдать, - сказал он.
Он развернул корочки и вложил в Борькину руку.
-- Не бойся, настоящий, - сказал он. - Тут даже фотография на тебя похожа. Долго подбирали в честь умершего друга... Даже кастинг объявляли... Чтобы твою память не оскорблять несходством. Как же! Покойный друг для нас святое... то есть извини, тьфу-тьфу, - он сплюнул. - Так считали... Только пользоваться им не советую. На нем, - Максим постучал пальцем по фотографии, - лет на десять будет всякого... А тебе к своим блужданиям еще только ходки недостает...
Борька молча разглядывал в темноте фотографию. Двойник смотрел в объектив круглыми оторопелыми глазами, и выглядел, как стукнутый мешком.
-- Ты же наш талисман, - продолжал Максим. - Наша звезда путеводная... Без тебя, можно сказать, весь наш бизнес никуда... - он махнул рукой и замолчал.
-- Ох, господи! - выдохнул наконец Борька.
Он резко встал и прогнулся назад, как будто у него заболела спина.
Максим и пузатый подняли головы и дружно смотрели на него снизу вверх.
-- Ну, значит, не судьба, - сказал Борька негромко, словно самому себе.
Максим молчал.
- Так мне все и казалось, - проговорил Борька, адресуясь не ему, а куда-то в пространство и напряженно морща брови, словно припоминая какие-то ускользающие подробности. - Не хотел я вас искать. Боялся... Мне все время что-то чувствовалось...
-- От корешков верных, - добавил негромко пузатый. - Упаси бог... Это оно так всегда бывает...
Он отбросил окурок и быстро сплюнул в сторону.
Борька все покачивался, расправляя плечи и морщась.
-- Ну? - спросил он кого-то невидимого. - Ты чего?
-- Мужики... - робко произнесли из темноты, и неяркий свет заслонила темная фигура в тренировочных штанах с пузырями. Фигура беспокойно разводила руками. - Десятки не будет?.. Я тут... это...
Пока Максим разглядывал своего недавнего знакомого Васю, гадая, узнал ли он его, и как реагировать правильно, пузатый снова очень убедительно и мрачно сказал:
-- Иди отсюда.
Вася замер с явным намерением немедленно исчезнуть, но тут его остановил Борька.
-- Подожди, - сказал он. - Пойдем, у меня будет... - он тронул Васю за плечо и, обернувшись, сказал. - Судьба... Ладно, увидимся. Когда-нибудь...
Максим смотрел им вслед, как они выбрались на асфальтированную дорожку и направились все к тому же магазинчику. Потом убрал паспорт. Пузатый, не двинувшись, сидел и разглядывал какое-то из окон. Наверное, свое.
- Не люблю я, когда так говорят, - передразнил он. - "Судьба..." Это бабам можно только... - он назидательно поднял палец. - Но и ему тоже. Ему можно.
Потом он поднялся.
-- Бывай, - бросил он через плечо и пошагал к подъезду.
Максим остался сидеть. Закурил. С Борькиным уходом Борька как-то сразу улетучился из его мыслей, и тяжелая обида взяла его за горло. Тварь... из-за нее я еще семью бросил... И что теперь? В мозгу у него уже метались один за другим планы раздела имущества, один другого ловчее. Отдавать не хотелось. Выгнать бы ее вообще к чертовой матери. Нет... с ней такой номер не пройдет. Суд? Тут больше денег уйдет на адвоката, да и Серега ей своего даст, у него адвокат еще та сволочь. Юрий Германович... Максиму вспомнились жирная улыбка Юрия Германовича, бриллиантовые гайки на пальцах и галстук-бабочка, и стало противно. Квартиру жалко, хорошая квартира, дорогая. И район... может, припугнуть?... Да она сама кого хочешь припугнет... С нее станется... Какому-нибудь любовнику-водопроводчику тесак в руки сунет... Сядет потом, но от этого самому не легче. Башни-то нету, мозгов тоже... Что на работе? Обязательств на мне нету... права подписи даже нету, слава богу. Оформить, конечно, могут задним числом, чего-нибудь повесить... Надо Тольку предупредить, чтобы следил... И Коляна тоже. Могут ведь, все могут, в том-то и дело... И главное, за что она его так? Что, Серега денег ей, что ль, давал? Чушь, у него снега зимой не выпросишь... Погоди... - подумал он удовлетворенно. - Еще локти кусать будешь... Счета... Ну до счетов никто не доберется, ни Серега ни она... Ладно... Пусть устаканится для начала.
Он посмотрел на часы, полюбовавшись ими лишний раз, и поднялся. Правильно я их тогда купил... Сегодня - к родителям, подумал он. Правда, не в гостиницу же ехать. А завтра разберемся...
Он вышел к остановке. Рядом стоял продуктовый киоск, какой-то мужик буднично писал на стенку, словно так и надо, а киоскерша, высунувшись по пояс наружу, кричала: "Сволочь! Пошел вон отсюда!". Однако почему-то не выходила. Максим усмехнулся и тормознул "Жигули" почище.
-- На Щукинскую, - бросил он водителю.
Тот кивнул, но, когда Максим залез внутрь и захлопнул дверь, протянул ему бумажку и карандаш. На бумажке криво было написано "Куда?". Боже, подумал Максим и хотел уже вылезти, но машина уже тронулась, орать глухому водителю было уже бесполезно, и он смирился. Ладно, подумал он. Главное, чтоб не слепой и не безрукий. Зато не станет приставать с разговорами за жизнь... Борька ж вот тоже такой...
Он послушно нацарапал на бумажке требуемый адрес и ткнул водителю в лицо. Тот покивал, соглашение было достигнуто, и они молча поехали. Только фиг я тебе лишнего заплачу, думал Максим. Надоели вы мне все, больные и увечные... и вообще все надоели.
Родительский подъезд неприятно удивил. Дурными запахами и грязью. Максим уже успел у себя дома от этой экзотики отвыкнуть. Эк, как тут, подумал он. Стоило переезжать из родных пенатов. Но ничего. Я ненадолго. Он позвонил в дверь, и отцовский голос весело закричал из-за двери:
-- Славочка, я сейчас!..
Здрасте, подумал Максим. И тут не ждали. Славочку какого-то ждут... В общем, надо было, конечно, позвонить... Но это ж родители все-таки, не кто-нибудь.
Открылась дверь, и отец - Николай Георгиевич - ахнул:
-- Батюшки!.. Что такое? Что случилось?
-- Ничего, - ответил Максим хмуро. - Войти-то можно?
-- Да входи, входи... Что, с Валей что-нибудь? Или поругались?.. Нина!..
Но мама - Нина Максимовна - уже мчалась к двери, на ходу вытирая руки о фартук.
-- Что, что такое, в чем дело? Ты какими судьбами?
Изучив за несколько секунд лицо сына и составив себе представление о причине его появления, она произнесла:
-- Ночевать будешь? Эх, говорили тебе, дураку... Есть, небось, хочешь?
Максим тут обнаружил, что есть хочется чрезвычайно. С утра во рту крошки не было... Чего ж удивляться, что так фигово...
-- А я-то думал - Слава... - проговорил Николай Георгиевич, суетясь и мешая проходу. - Сейчас Слава обещал заехать. Брат Александра Арсеньевича... Помнишь Сашу, он в Америку уехал, а Слава до сих пор в институте работает...
-- Ай, к черту твоих всех Слав, дай сыну-то войти, - отрезала Нина Максимовна, приговаривая вполголоса. - Говорили дураку, говорили... Не слушал...
Вот, приперся, подумал Максим. Сейчас все дружно вспомнят, как ему не советовали уходить от первой жены, сейчас заявится еще этот Слава из института, будет жаловаться на нищую жизнь, и я еще окажусь виноватым за то, что развалили страну... Интересно, сестра дома или нет, еще и она добавит... В коридоре мелькнула худая и очень некрасивая девочка-подросток, и Максим даже не сразу понял, что это племянница, которую он года два как не видел. Господи, вот уродину вырастили...
-- Сейчас я все приготовлю, - сказала Нина Максимовна. - В гостиной тебя положим. Если звонить будет, твоя-то, чего сказать?
-- Скажите, нету, - объяснил Максим и молча пожал руку своему лысому зятю, тоже появившемуся в коридоре.
-- Может, помыться хочешь? У вас вода горячая есть? Слышишь, - Нина Максимовна обернулась. - Катьке скажи, трубку будет брать, так его нету.
Горячая вода у Максима была, но он решил, что это, пожалуй, оптимальный вариант - отсидеться полчасика в уединении. Заодно и душ принять...
-- Да, - сказал Максим, - я уж сразу в ванную...
-- Полотенце сейчас чистое дам! - прокричала Нина Максимовна и скрылась.
Максим прошел в ванную и присел на бортик. В атмосфере уверенного присутствия матери ему стало немного легче. Натравить бы ее на Вальку, подумал он мечтательно. От той бы, пожалуй, перья б полетели, так что любо-дорого... Ладно... не хочется мать втравливать... Сам мужик, сам разберусь... тем более что действительно все говорили, и обо всем предупреждали... Он услышал звонок, раздавшийся в прихожей, и голос Николая Георгиевича:
-- А вот он и Слава! Проходи, Слав!
-- Здравствуйте, - ответный голос действительно очень напоминал и по тембру и по интонациям хорошо знакомый голос отцова сослуживца, Александра Арсеньевича. Они на рыбалку все раньше вместе ездили. Громкий такой был мужик, веселый... этот вроде потише... но и времени сколько прошло, не все до пенсии веселиться... - Я ж на минуту - на охоту еду... Это вот к чаю... с гарантией, что съедобно. Даже вкусно. Сам надзирал за исполнением... сам заставил этих лишенцев руки помыть. Так что этим точно отравиться нельзя.
-- Проходи, Слав, проходи...
Голоса проследовали мимо двери ванной в сторону кухни, и Максим включил воду. На охоту он еще едет. Тот был рыбак, этот охотник... Хотя что ж ему еще остается, в институте-то работая... Странно, что к брату не уехал. А впрочем, семья, наверное... А впрочем... какой у него еще институт... может, он какую-нибудь историю КПСС изучал... нет, эти-то ребята сейчас все в шоколаде, это народ изворотливый...
Постояв немного под теплым душем, Максим пришел в себя. Ничего, подумал он, случалось и не такое... Утро вечера мудренее... завтра встану, там будет видно, что к чему. Подумаешь - жена. Не первая и не последняя. Подумаешь - друг-приятель. Одним меньше, одним больше... Раз живой, значит, все в порядке. Вон Борька как... и тот не рыдает... Взять бы сейчас того же Борьку, мы б с ним таких дел наворочали... Ладно, об этом завтра лучше думать...
Когда Максим вышел, Нина Максимовна крикнула откуда-то из комнаты:
-- Иди на кухню, я тебе положила! - вслед за этим послышался энергичный хлопок, как от знамени на ветру, очевидно, Нина Максимовна встряхивала пододеяльник.
Максим вошел на кухню. Там на одном краю стола был сервирован чай с то ли кексом, то ли пирогом, облитым глазурью, а на другом краю - ужин, предназначенный Максиму. Вячеслав Арсеньевич сидел к нему спиной, обтянутой китайской байковой рубашкой в невообразимую клетку и говорил:
-- Да мне она на самом деле такая на фиг не нужна. Я бы, понимаешь, лучше бы вездеход купил. Все эти их машины на нашу грязь все равно не рассчитаны. Или завязнешь... или подвеску поломаешь. Но у нас же не думают о родной промышленности, наоткрывали этих дурацких автоцентров, вот и покупай, чего дают. А на вездеходе даже если и поедешь, то это до первого мента, на взятки больше потратишь. Да и девать его некуда... плохо. Все говорят, поддержка отечественного производителя, а где она?..
-- Да, да, - подтверждал Николай Гергиевич. - Совсем о своих не думают.
Точно, убито подумал Максим. Началось... Поздоровавшись, он посмотрел на Вячеслава Арсеньевича. Оно самое. Обнищавший инженер. Грошовая рубашка. Жиденькие седые волосы домиком. За толстыми стеклами очков лукавые-лукавые глаза. Наверняка в КСП когда-то участвовал. Сейчас начнут рыдать о судьбах родины... Он решительно взял в руки вилку.
-- Помнишь Вячеслава Арсеньевича? - спросил Николай Георгиевич. - Это брат Александра Арсеньевича, - Максим уже слышал эту информацию раньше, но покорно кивнул. - Как там Саша-то, Слав?
-- Так, ничего, - лукавые глаза Вячеслава Арсеньевича еще заискрились от чего-то, кажущегося Вячеславу Арсеньевичу очень смешным. - Он там совсем от жизни отстал. Уезжал-то он, когда мы тут спирт "Рояль" хлебали, ну ему все так и кажется...что мы тут милостыню в метро собираем. Он как-то посылку прислал. А в посылке бутылка бренди, такого, что в нем только носки полоскать, и водолазка, сделанная в стране, которой не то что на карте, а и в природе-то, по-моему, нету. Юморист...
-- Что ж, - вздохнул Николай Георгиевич. - Оторвался от корней... Ты ему, Слав, привет от меня передавай.