– От кого она хочет залететь? – неистовствовал Великий Капиталист.
– Да, говорит, со Смесителем пихаюсь, – объяснила Шестеренка. – Родить, говорит, от него хочу, чтобы он меня замуж взял.
– Это неправда… – шептал Максим.
– Ну, тогда сам у нее спроси.
Шаг. Второй. Десятый. Стиралка прямо перед ним. Милая девушка с нелепым пирсингом, неужели ты продала себя за материальные блага?
– Ну, и чего ты так смотришь на меня? – исподлобья взирала на него девушка. – Я понимаю, что ты в меня втюрился, но я тебе ничем помочь не могу.
– Я думал…
– Никаких надежд я тебе не давала. Ты всерьез полагал, что я стану встречаться с таким босяком, как ты?
– Но ты же ничего не понимаешь! Материальное благополучие – это иллюзия, гнусная иллюзия!
– Никакая это не иллюзия. Это твердая почва под ногами. Меня и так угораздило нищей родиться, я всю жизнь ей оставаться не собираюсь.
И упорхнула.
– Ну, чего, – скалился Великий Капиталист, – словил? Ничего, неприятности закаляют. Ну что, понимаешь ты сейчас, что если не встанешь на тот путь, который я предлагаю, то останешься никем. Ни женщин тебе не видать, ни футбола по кабельному телевидению. Прими капитализм в душу свою, смирись с ним как с необходимостью и знаешь какими ослепительными красками засверкает для тебя жизнь! Все так делают, и все счастливы.
«Борьба между рабочими и машиной, – принялся бормотать Максим, вспоминая по памяти строки из “Капитала”, – начинается с самого возникновения капиталистического отношения. Только с введением машин рабочий начинает бороться против самого средства труда, этой материальной формы существования капитала. Он восстает против этой определенной формы средств производства как материальной основы капиталистического способа производства. Средства труда, выступив как машина, тотчас же становятся конкурентом рабочего».
С проклятиями и ругательствами Великий Капиталист растворился в воздухе.
– Все, Сосиска! – шагали к Максиму два человека в спецовках. – Снимай камуфляж.
У него еще не растворились круги перед глазами после исчезновения Капиталиста. Кружилась голова.
– Почему? Что произошло?
– Обанкротилась наша забегаловка. Всех уволили. Свободен ты теперь, как птица в полете. Ищи новую работу.
И снова – на хер
Совсем мать с Вовкой заколебалась. Ну, вот совсем прям! Вроде радость краткая нарисовалась – Денис от предприятия квартиру получил по социальной ипотеке, вроде бы и раздышаться можно, да как с лежачим инвалидом раздышишься? И утку из-под него вынеси, и белье поменяй. У самой ни сил уже нет, ни желания. Ладно, Настена все делает, а как бы без нее справлялась – неизвестно.
У Дениса, пока он с семьей жил, червонец-другой можно было из кармана вытащить, а как съехал – заглох источник. Да и продукты он покупал, и за электричество порой платил. Сейчас же – ни копейки не дает. «Мамаша, я по счетам плачу, ни гроша лишнего у меня нет. Отдавай Настю в работный дом, там с двенадцати лет принимают. Шить научится, деньги приносить будет. Да и тебе можно куда-нибудь устроиться. Ты же можешь передвигаться».
Может, но с чего это она должна работать при трех живых детях да муже? Она как царевна должна жить, а все ее обманывают, все ей погибели желают. Муж без вести пропал, старший сын из дома сбежал – ни тот, ни другой о ней не вспоминают, ни рубля ей не присылают. У среднего дела хорошо идут, да тоже на мать срать он хотел. Про младшего и про дочь вообще вспоминать не хочется – обуза.
– Дениск! А Дениск! – звонит она ему из автомата на работу.
Дениска в панике трубку ладонями прикрывает, чтобы не дай бог коллеги не услышали.
– Ты устрой как-нибудь, чтобы Вовку сплавить на хер. Знаешь, как мне с ним тяжко?! – в трубке раздаются всхлипывания. – Он ведь и ссыт, и серет под себя. В квартиру не зайдешь – вонь сшибает.
– Подумаю, подумаю, – поспешно отвечает Денис. – Я сейчас не могу говорить. Не звони мне сюда больше, я сам с тобой на связь выйду.
Думал Денис неделю, соображал. И вправду, решил, надо Вовку куда-нибудь пристроить. Брат все-таки. А то мать задушит его на фиг.
Посоветовался с одним начальничком на предприятии – симпатизировал тот ему. Мужичок сообразительный. Дельный совет подкинул:
– Его просто так ни одно государственное учреждение не примет, там таких – вагон и маленькая тележка. А вот есть один пансионат в Чехии, где живут ветераны локальных войн с социализмом. Его европейские банки финансируют. Что тебе надо сделать, так это состряпать справку, что брательник твой – участник и жертва чудовищной войны справедливого капитализма с уродливым социализмом на территории Мозамбика. Директору на подпись подсунешь – тот и подмахнет, не задумываясь. А для пансионата подпись директора частного капиталистического предприятия – самый лучший аргумент.
Ого-го, вот он, выход! Да еще в благоустроенную Европу.
Через две недели Вовку отправили в Чехию. Он разнервничался почему-то и принялся кричать:
– Мама! Я же люблю тебя, мама! Не выбрасывай меня!
Вот ведь дурак! И не понял, что ему благо сделали.
– С работным домом я тоже договорился, – кинул матери через плечо Денис. – Пусть Настена школу бросает, с понедельника – на работу. Хоть колготки себе наконец-то купит.
Новые перспективы
До Саратова Максим добирался на поезде. Решил не экономить. Все-таки заработал кое-что.
Да и на книжку отложил.
«Пригодятся эти деньги, – думал. – В один прекрасный момент обязательно пригодятся».
Первым делом по прибытии на собеседование отправился: менеджеры торговой компании по продаже аудиовидео– и бытовой техники уже вовсю людей набирали.
– Что бы вы хотели продавать, – спросили его, – холодильники или телевизоры?
– Телевизоры, – ответил Максим.
– Ага, значит, на аудиовидеоотдел нацелились. А вот, скажите, молодой человек, чем принципиально отличался кинескоп «Тринитрон» фирмы «Сони» от других кинескопов?
– «Тринитрон» являлся сегментом цилиндра, – ответил Максим, – а все остальные кинескопы – сегментом шара.
– Ни фига себе! – воскликнули менеджеры. – Первый человек, кто на этот вопрос ответил. А может, вы знаете, чем “Dolby Prologic” от “Dolby Digital” отличается?
– “Prologic” – это система, которая разделяет звук на четыре канала: фронтальный, два боковых и тыловой, который в свою очередь для понта делят еще на два для создания эффекта «звук вокруг». Ну, а “Digial” – система с пятью независимыми каналами и одним низкочастотным, именуемым сабвуфер.
Менеджеры офигели.
– Вот вам еще вопрос, – выдают, – какая телевизионная система используется в Доминиканской Республике?
– Я думаю, PAL.
– А вот и не PAL, а вот и не PAL! – захлопали в ладоши менеджеры. – В Доминиканской Республике – NTSC.
«Это конец, – мелькнуло у Максима в голове. – Не возьмут меня в продавцы».
Но не тут-то было.
– Поздравляем! – трясут они ему руку. – Вы приняты.
И добавляют почти по секрету:
– Ну, парень, заставил ты нас поволноваться! Если б на все вопросы ответил – точно бы не взяли. Нам умные не нужны, потому что вся торговля на дураках держится.
Максим растрогался.
«Это лучшая работа, которая мне выпадала, – подумал. – Денежная».
Продавец или грузчик?
Принятые на работу продавцы светились от гордости. Это ж вот мы где, словно говорили их глаза и блуждающие на лицах улыбки, это ж вот мы какие! Вот как мы всех сделали! Вот мы какие счастливчики!
– Ну что, ребята! – вышел к ним просто ослепляющий лучезарным светом успеха и довольства директор. – Поработаем чуток?
– Поработаем!!! – громогласно выдали продавцы.
– До открытия магазина две недели. С сегодняшнего дня начнут приходить фуры с товаром. Надо его разгрузить, на склад определить, на витрины выставить. Работа творческая, приятная. Я думаю, такие целеустремленные люди, как вы, с ней живо справятся.
– Конечно!!! – гаркнули продавцы.
– Ну что же, ни пуха ни пера. И самое главное: поздравляю вас с приходом в нашу торговую компанию. Вы даже не представляете, как вам повезло.
– Спасибо!!!
– А будет ли оплачиваться работа по разгрузке товара? – сквозь гам и всеобщее воодушевление задал вопрос Максим.
Директор вопросу искренне удивился.
– Ну ребята, – недоуменно развел руками, – ну что за странный вопрос? Вас приняли в одну из лучших компаний нашей страны, вам честь невиданную оказали, а вы тут же какие-то нехорошие сомнения высказываете. Уверяю вас, что вашей зарплате все ваши друзья и родственники завидовать будут. А сейчас у нас одна задача – открыть магазин в срок.
И скрылся тут же. Осталось неясным – будут ли платить за разгрузку. Максим понял это для себя однозначно: не будут.
«Ну ладно, – сам себя утешил, – высокая зарплата окупит все усилия. Мир не идеален, надо привыкать к издержкам».
Пришла фура. Четырнадцать метров в длину. В фуре – телевизоры.
– Давай, братва! – закричали веселые продавцы. – В цепочку, в цепочку выстраиваемся! Прямо на склад их передавать будем.
Первый час задорно работали. С желанием, в охотку.
На второй как-то уже не так весело.
На третий – серьезность в глазах обозначилась.
На четвертый – и вовсе грусть стала проглядывать.
Через пять часов наконец-то разгрузили фуру.
– Ну что, – у администратора, шепелявой девушки в брючном костюме, спрашивают, – по домам, что ли?
– Да вы фто, по каким домам? – изумилась та. – Фейчас еще одна фура будет.
Упало настроение у продавцов.
Посидели с полчасика – новая фура едет. Такая же. С холодильниками.
Разгружают ее, разгружают. Смех затих, улыбок не видно. Пот течет по лицам и спинам.
Вот уже и вечер наступил, люди с работы домой возвращаются. А продавцы разгружают.
К десяти вечера разгрузили наконец!
– Уф, – вытирают обильный пот бледные продавцы, – сейчас уж точно по домам.
– Да с фего вы взяли это? – выскакивает из кабинета администратор. – Кто вообще выдумал про этот дом? Фегодня еще две фуры придут.
Продавцы в осадок выпали. Один на пол повалился, ногами стал дрыгать, пена изо рта пошла. Пока «скорая» приехала – скончался. Сердечный приступ.
Остальные, скрипя зубами, разгружают.
А все ли продавцы на месте? Ба, исчезла треть! Им такую престижную работу предоставили, а они сбежали! Вот ведь несознательные.
– Нифего не поделаешь, – сказала администратор. – Придется офтавшимся разгружать.
Всю ночь пахали. С каждым часом народа все меньше. Вроде только что был рядом человек, глядь, а уже нет его. Так один за одним и убегали. До утра четверо осталось. Из двадцати.
Изможденные, стояли качаясь.
– Ага, вот они, самые крепкие! – заявился на работу директор. – Ну, молодцы, парни, молодцы! Объявляю вам благодарность. А о тех, что сбежали, не беспокойтесь – мы новых наберем. После открытия вам и вовсе облегчение будет: двух грузчиков на работу примем!
Парни, кроме Максима, похоже, и не воспринимают директорские слова. А Максим – ничего, бодрячком выглядит. Все-таки опыт есть.
– Ну что, час вам даю, – продолжает директор, – выспаться, помыться, поесть. И обратно на работу! Сегодня еще шесть фур приедут.
Торговые будни
До открытия магазина продавцов набирали еще семь раз. Единственным, кто дожил до праздничного дня с разрезанием ленточки, оказался Максим. Его за это сразу же старшим продавцом отдела аудиовидеотехники сделали.
– Хорошо начинаешь, – пожал ему руку директор. – Всего две недели работаешь, а уже старший продавец. Головокружительная карьера.
Первый месяц в магазине на товар большие скидки установили. Народу – пушкой не прошибешь. Рабочий день – двенадцать часов. Целых пятнадцать минут дают на обед. Правда, тут же поторапливают, но, как поговаривают, в других торговых компаниях и за пять минут люди обедают.
«Вот такой он, капитализм, – рассуждал Максим. – Только попытаешься его понять, впустить в тело, так он сразу становится еще более ужасным, чем раньше».
Двух принятых на работу грузчиков так никто и не видел. Где-то по подвалам прятались. Ну да ладно, фуры сейчас пореже стали приходить. Всего одна за два-три дня. Ерунда.
Каждое утро и каждый вечер – планерка.
– Радостное известие у меня для вас, ребятушки! – объявил директор. – С завтрашнего дня в связи с большим наплывом покупателей продляем рабочий день на два часа. И отменяем выходные. Это даст вам возможность заработать еще больше денег.
Понуро молчат работнички.
– Неужели вы не рады? – изумился он. – Неужели вы устроились сюда номер отбывать, а не деньги зарабатывать?
– Ура… – пронеслось робко по рядам.
– Вот так-то.
Вскоре продавцы стали от покупателей прятаться. Один в холодильник залезет, другой – в стиральную машину, третий рубашку снимет и полы ей натирает – вроде как уборщик.
– Где продавцы! – носилась по магазину озверевшая толпа покупателей. – Вы продавец? – спрашивали друг у друга.
– Нет, нет, что вы! – испуганно отвечали заподозренные в причастности к торговле граждане.
Один замешкался ответить, за продавца его приняли.
– Выписывай стиральную машину! – за грудки взяли.
– Какой музыкальный центр больше басов качает? – за штанины хватают.
– Мы у вас вчера телевизор взяли, а как его обменять можно? – канючат.
– Да не продавец я, не продавец! – кричал истошно парень.
– Не ври, сволочь! Попался, не сбежишь теперь.
А Максиму совесть не позволяла прятаться. Он и так уже зол на себя до чертиков был из-за этой совести. Понимал всем нутром, что используют его капиталистические силы зла, безбожно используют, выжимая все жизненные соки, а совесть все равно не позволяла от людей скрываться.
– Я продавец! – говорил он, выходя к людям.
Те замирали, словно не веря в храбрость человека, который сам, добровольно выступил вперед и назвался продавцом.
А потом – потом неслись на него, раскинув руки и вопя о своих желаниях и проблемах.
И пахал он, пахал, пахал…
Совесть – она такая. Именно на совестливых капиталисты и выезжают.
По ночам удавалось почитать.
«Тяжелый труд малолетних, ночной труд, вредные для здоровья производства, ужасные условия жизни, низкая оплата труда – вот лицо современной мануфактуры», – писал Маркс.
Сердце отзывалось болезненным сжатием, означавшим понимание и согласие.
За свободу!
За первый месяц продавцы зарплату не получили. Даже остались должны. Потому что из магазина загадочным образом пропала стиральная машина, холодильник, три телевизора, четыре музыкальных центра, семь видеомагнитофонов и три видеокамеры.
Сами виноваты – недосмотрели. Законы капитализма – придется расплачиваться рублем.
На второй месяц – такая же история.
И на третий.
Долг каждого из продавцов уже за сто тысяч рублей перевалил. Как расплачиваться – никто не знает. Директор ввел концлагерный режим: никого из сотрудников за территорию магазина не выпускать. Даже на ночь. Все здесь и днюют, и ночуют. По пирожку в день выдает. В долг записывает.
У магазина оцепление выставил с дубинками. Стоит кому наружу выбежать, его догоняют, дубинками мочат и обратно в магазин закидывают.
– Я не продавец! – кричит несчастный. – Я покупатель! Просто у меня такая же белая рубашка, как у продавцов.
– Не ври нам! – дубасят его церберы.
– Да правду я говорю, правду! – рыдает человек.
И действительно – увеличилось количество продавцов. Ну а что поделаешь – приходилось и новеньким, случайным людям, охранниками пойманным, в работу впрягаться.
Идут месяцы, ничего не приносят карательные меры, все равно товар бесследно исчезает. Долг продавцов уже к тремстам тысячам на брата приближается. Стали люди понимать, что в вечную кабалу попали.
– Друзья! – вскочив на стиральную машину, закричал на весь магазин Максим. – Товарищи!