-- Да тут не молитва, вы поймите, - снова начал воодушевляться старик, - это же мистическое ясновидение, это же вещий сон!
-- Да, по другому и не скажешь...
-- И что ваша наука по этому поводу может сказать? Ответьте, молодой человек: как это объяснить с научной точки зрения? - Елисей Семенович поправил очки и строго посмотрел на Драгоша.
-- С научной, я думаю, никак. И вообще, моя специальность...
-- Я все знаю про вашу специальность, можете мне не рассказывать: вы закончили энергетический факультет Кишиневского политехнического института в 1982 году, работаете в "Молдэнерго"... Да все я про вас знаю...
Старик снял очки, спрятал их в мягкий кожаный футляр и вспыхнул неожиданно острым взглядом черных молодых глаз.
-- Ну и денек... - заговорил господин Драгош, - все меня сегодня знают, - ну ладно, нищая... Возможно, она меня тут видела, слышала, как ко мне кто-то обратился, вот и запомнила, но вы-то должны признаться, где мы с вами встречались.
-- Хм, - усмехнулся старик, - в том то и дело, что никогда мы не встречались, но на свете существует ясновидение, о котором я вам толкую уже пол часа.
-- Вы хотите сказать, что вы можете все узнавать о человеке?
-- Именно так.
-- Но как же вы это делаете?
-- Ну, о методах и технологиях мы, возможно, когда-нибудь и поговорим, но не сейчас. Скажу только, что мне бывает достаточно взгляда, прикосновения, - Раду вспомнил странное рукопожатие и его передернуло, - чтобы вся информация о человеке стала мне доступна.
-- М-да, верить этому трудно... Возможно, вы просто работали в Политехе, в отделе кадров, у вас хорошая память... А, может, вы у нас в системе работаете кадровиком?
-- Нет-нет, милейший Раду, я нигде не работаю, и в вашем Политехе не работал. Да и информации у меня о вас куда как больше, чем может быть в распоряжении какого-то отдела кадров, или даже КГБ.
-- Например?
-- Ну, знаете... Спросите, для начала, что-нибудь невинное.
-- Какую школу я закончил?
-- Третью, вон она, из-за забора виднеется.
-- Верно... Как звали мою классную руководительницу?
-- Маргарита Сергеевна, учительница русского и литературы, - старичок вздохнул, - А посложнее что-нибудь можно? Сразу скажу: знаю все ваши оценки за все время учебы, всех учителей, всех учеников, знаю, что именно вы сломали стул, с которого свалился несчастный Самуил, а грех приписали другому... Сказать кому?
-- Кому?
-- Валерке Щеглову, но это не беда, это еще не грех... Я другие ваши грехи знаю...
-- Какие же?
-- А вот это-то и есть самое главное. Но вы не боитесь затрагивать эту тему?
-- Ну, знаете ли, кто, как говориться, не без греха... Не думаю, что это интересно, перебирать мои ошибки и дурные поступки. Наверняка они были, но уж ничего особо предосудительного, тем более, преступного, я не совершал. И если вы ясно видите всю мою жизнь, подтвердите это, пожалуйста.
-- К сожалению, подтвердить вашу невиновность не могу. Напротив... Я пришел, чтоб очистить, или забрать вашу душу.
-- В каком смысле?
Старик повернулся боком, втянул голову в плечи и утвердился подбородком на тыльной стороне ладоней, покоящихся на набалдашнике трости и замолчал.
Порыв ветра закрутил сухие листья на асфальте, потащил их от входа в сторону церкви, поднимая пыль так, что пришлось отвернуться и зажмурится. Когда ветер утих и Раду, наклонив голову, осторожно снова открыл глаза, он увидел сапоги старика, стоящего прямо перед ним.
-- Вспомни, Раду, свою учебу в институте, вспомни все, начиная с первого дня, вспомни людей, которые учились с тобой! Говори, называй имена! - сильным, властным голосом проговорил старик.
Ему хотелось возмутиться, послать этого Елисея Семеновича к черту, но Раду внезапно охватил страх, и он не мог сказать ни слова, и от этого становилось все страшнее и страшнее. "Черт бы его побрал, что ему от меня надо! Нет, сейчас я все-таки скажу ему", - подумал господин Драгош и перевел взгляд с сапог старикашки на его лицо.
Старик стоял прямо, гордо подняв голову, и ветер развевал его длинные седые волосы, а ноги были раздвинуты на ширину шага, при этом, как римский легионер опирается на рукоять меча, старик опирался на свою длинную трость. Он, казалось, помолодел, стал выше ростом, но, главное, взор его пылал, из глаз струилась стальная воля, не подчиниться которой было невозможно.
-- Имена, говори имена! Я тебе напоминаю список твоей группы: Ангелов Петр, Антонова Раиса, Бужор Галина, Буюкли Аурел - продолжай!
-- Григорьев Саша, Гринберг Элла, - как во сне, чужим голосом начал говорить Раду, - Деркауцан Валерий, Драгош Раду, Думитраш Марчелла, Ермаков Валентин...
Он осознавал, что подчиняется чужой воле, но постепенно, проговаривая список группы, который при других обстоятельствах он ни за что бы не смог вспомнить, Раду увлекся и стал чувствовать даже некоторое облегчение и заинтересованность от того, что ему удается все вспомнить и никого не забыть. Так он дошел до конца, назвав все двадцать пять фамилий.
-- С кем ты дружил на первых курсах?
-- С Валеркой Деркауцаном и Олегом Ковалем.
-- Как вы подружились?
-- Это произошло как-то сразу, с первых дней. Когда нас отправили в колхоз на уборку винограда.
-- Где вы были на уборке винограда?
-- В Вулканештском районе, колхоз "Бируинца", село Кымпу-Маре.
-- Между вами были стычки?
-- Нет, не было.
-- Неправда! - загремел голос старика, - говори мне только правду!
-- Я не помню...
-- Вспомни, вспомни все, вспомни столовую, где вы завтракали и ужинали...
-- Помню... Мы жили в тракторной бригаде... Там была столовая... Мы там и спали...
-- Там вся группа была?
-- Да, вся, то есть, нет... Девочки были в другом месте, в самом селе...
-- Вы к ним ходили в гости?
-- Да, конечно...
-- Кто тебе нравился?
-- Зачем об этом говорить?..
-- Отвечай! Это очень важно! Говори, или я сам назову ее имя!
-- Света, Света Кузнецова.
-- Она тебе нравилась?
-- Да, очень...
-- А ты ей?
Тракторная бригада стояла на небольшом возвышении, откуда хорошо были видны виноградники, тянувшиеся до самого горизонта. За первым холмом налево был небольшой яблоневый сад, разбитый вдоль шоссе, а через дорогу - село Кымпу-Маре, типичное село юга Бессарабии. Поскольку оно располагалось с одной стороны дороги, его центр также примыкал к шоссе. Центром являлся пустырь, вокруг которого стояли: универмаг, книжный магазин "Луминица", клуб, столовая и что-то еще, относящееся к административным органам. Мощеных, тем более асфальтированных дорог в селе не было, а были разбитые, заезженные улочки и проулки, с беспорядочно разбросанными колеями, буграми и ямами, образующимися во время дождей от езды по глинистой почве на телегах и тракторах. В сухую погоду все это скульптурное многообразие становится твердым, как камень. Дома огорожены плетеными заборами, редко у кого каменными. И плетни, и заборы забрызганы засохшей грязью, а вот ворота и колодцы просто поражают своим великолепием и чистотой. Ворота у всех металлические, с узорами, раскрашенные разноцветными красками, а об украшении колодцев надо просто писать диссертацию. Каждый колодец имел высокую крышу, невероятные в своей сложности узоры из кровельного железа украшают ее, флюгер в виде петуха венчает высокий шпиль, а само ограждение колодца из бетонного кольца стоит на ухоженном и зацементированном окружении, со скамейками и каменной ванной, откуда могут пить животные.
Да, таким колодцам, где хочешь, позавидуют!
А вода, которую приходится брать с глубины тридцать, а то и пятьдесят метров, вкусна и целебна, но жители пьют ее редко, ибо, как гласит молдавская пословица "лошади пьют воду, а человек должен пить вино".
Что и делают все, а особенно ретиво студенты, присланные на сельхозработы.
В клубе каждый вечер устраивались танцы под магнитофон. Сюда сходилась и агрессивно настроенная местная молодежь, искренне желающая набить морды "этим городским". Но просто так морды бить не принято, - нужен повод, и его начинали искать с первого дня. Танцы для этого предоставляли самые лучшие возможности: можно подраться из-за девушки!
-- Ты нравился ей, или нет? Говори!
-- Нет, я ей не нравился! - закричал Раду.
-- Ты уверен?
-- Да! Да! Да! Оставь меня! Какое тебе до этого дело?!
-- Иди, иди за мной до конца? Вспоминай! Это необходимо, это надо сделать именно сейчас! Почему ты уверен, что ты ей не нравился? Она тебя отвергла?
-- Да, так было...
-- Рассказывай, рассказывай! Вспоминай!
Он очень хотел пригласить ее на танец, но боялся. Боялся отказа, боялся того, что товарищи начнут поддразнивать. О-о-о, как это стыдно, быть неудачником, как это страшно, если тебе откажет девушка...
А Кузнецова - господи, какая же она красивая!
Дотрагиваться до нее, целовать... Раздеть ее, увидеть ее обнаженной...
-- Вы танцуете, молодой человек?
Раду увидел перед собой смеющееся лицо толстушки Иры.
-- Да, конечно, - ответил Раду и обнял ее за талию правой рукой, подхватив левой рукой ее за локоть.
-- А я смотрю, стоит одинокий, несчастный Раду... Дай думаю, осчастливлю, - засмеялась Ира.
-- Спасибо, спасибо тебе, а то я совсем как-то забыл про танцы.
-- А зачем же ты сюда пришел? - продолжала флирт Ира
-- Ну да, конечно...
Так и продолжалась их болтовня ни о чем, но уже стало легче. На следующий танец Раду, осмелев, пригласил Марчеллу, потом еще кого-то, наконец, он как бы случайно оказался возле Светы Кузнецовой, пригласил ее, и она согласилась.
О чем они говорили во время первого танца? - Да так, ни о чем, несли всякую чепуху...
-- Она отвергла меня...
-- Рассказывай!
После танцев, пока еще обошедшихся без драки, все пошли провожать девушек до общежития. Кто-то уже разбился на пары, но большинство шло общей гурьбой. Раду старался держаться возле Светы, и она была не против. Правда рядом всегда была ее подруга Раиска и кто-нибудь из парней.
Раду сначала говорил об автомобилях, потом о мотоциклах, потом о типах двигателей... Она терпеливо слушала.
На третий день он не сразу отпустил Светку в общежитие, а предложил пройтись еще немного. Так они впервые оказались вдвоем...
Шли по винограднику, по широкой дороге между делянками, а вокруг было уже темно, едва различались в темноте белые столбики шпалер, и только звуки со стороны села помогали ориентироваться.
Неожиданно для Светки Раду заговорил о музыке, проявляя глубокие познания: он знал названия множества ансамблей, имена музыкантов, мог назвать все популярные альбомы... Дошло до того, что он кое-что даже стал напевать, и Свете это нравилось, и он это чувствовал.
Они поцеловались стоя возле углового бетонного столбика. Раду попытался забраться рукой под юбку, но получил отпор и странную характеристику: "А ты, оказывается, порнографист..."
Обратно они шли уже в обнимку и еще несколько раз целовались.
А на следующий день его послали в Город: одни документы надо было отвезти, другие привезти. При других обстоятельствах такое поручение Раду посчитал бы высшей наградой: побыть дома, отмыться, отъестся, отоспаться... А теперь ради этого пришлось расставаться со Светой! Но он, конечно, поехал, и на третий день к вечеру вернулся, как раз к танцам.
На нем была новая, чистая рубашка, которую он специально взял из Города, а в кармане плитка шоколада, которого в Кымпу-Маре не купишь. Танцы уже начались, но Светки пока еще не было. Раду болтал с друзьями, рассказывая им о Городе, словно о чем-то далеком, давно всеми покинутом. Потом и Света с Раиской пришли. Раду пригласил ее на танец, сразу прильнув к ней всем телом. Танец был медленный и длинный, они медленно покачивались, и о чем-то болтали, Раду закрыл глаза и был счастлив...
Вдруг Света слегка напряглась и отодвинулась от него. Раду открыл глаза, поймал ее взгляд в сторону и увидел, что она смотрит на Олега, сидевшего на подоконнике.
-- А вот и Олежка пришел, - сказал Раду, и тут танец закончился. Он проводил Свету к подругам, а сам подошел к Олегу.
-- Как там Город, еще не украли? - спросил Олег.
-- Стоит, кому он нужен, - в тон ответил Раду, собираясь еще раз для опоздавшего Олега повторить рассказ о своих впечатлениях, но Олег неожиданно, глядя поверх его головы, соскочил с подоконника и направился в центр зала. Раду обернулся и обмер: ему навстречу шла Светка, они встретились, обнялись и стали танцевать.
Потом Раду напился и заснул под деревом в яблоневом саду, ночью проснулся и пошел к общежитию девочек, но, подходя к общежитию, заметил на скамейке возле колодца Олега со Светкой. Они целовались и обнимались. Причем объятия их были такими, о которых Раду и мечтать не мог.
-- Как она тебя отвергла, говори, вспоминай!
-- Я говорил ей, что люблю ее, говорил, что она сама меня выбрала, что так нельзя...
-- А она?
-- А она сказала, что я не мужчина, что Олег умнее, талантливее, что ей с ним интереснее, и чтоб я к ней больше не приставал.
-- А потом?
-- Потом они встречались до самого четвертого курса, собирались пожениться.
-- А что было потом?
-- Потом он бросил институт, точнее, его отчислили...
-- Как отчислили, рассказывай!
-- Какая разница, я не понимаю?
-- Вот он, твой страх! Давай же, вспоминай все, вспоминай все, иначе ты погибнешь немедленно!
-- Ну, он там натворил что-то, точнее, он много пропускал занятий, перестал ходить на эти, на комсомольские собрания...
-- Почему он стал много пропускать?
-- Я не знаю...
-- Знаешь, знаешь... Говори!
-- У него умер отец, и ему приходилось подрабатывать.
-- Дальше!
-- Что дальше?
-- Говори, как его отчислили!
-- Ну, это было в комитете комсомола, он там секретарю что-то наговорил, сказал, что плевать он хотел на этот комсомол и все такое...
-- Дальше!
-- Потом было собрание группы, и его исключили из комсомола, а потом и из института.
-- А твоя роль?
-- Какая моя роль? Там было голосование, и все.
-- Но ты голосовал за что? Говори правду!
-- Да, я тоже голосовал за исключение, но и другие так голосовали!
-- Нет, именно твой голос решил исход дела: вспоминай!
-- Да, сначала, когда я болел, проголосовали поровну: двенадцать за, двенадцать против, поэтому было назначено повторное собрание, на него пришел секретарь, голосование сделали тайным...
-- Дальше!
-- Да, да, да! Его исключили из комсомола, а потом и из института.
-- Почему ты так сделал?
-- Не я один так думал.
-- Отвечай, Раду Драгош, почему именно ты так поступил, - другие сами за себя ответят! Мотивы, назови свои мотивы!
-- Я ненавидел его, я ревновал, я мечтал о мести, я хотел, чтоб он исчез!
-- Дальше!
-- Что - дальше? Дальше - все, я его больше не видел.
-- А Света?
-- Света перестала со мной разговаривать.
-- А Олег?
-- Его забрали в армию...
-- Дальше!
-- Кажется, в Афганистан...
-- Ты знаешь! Ты все знаешь, говори!
-- Да, в Афганистан! Да, он там погиб...
Раду разрыдался, разрыдался как ребенок, содрогаясь всем телом, задыхаясь от нехватки воздуха, рыдал долго и громко, не беспокоясь о том, что это увидят посторонние, не стараясь остановиться, рыдал, пока рыдания сами по себе не стали утихать...
-- Все, ты освободил и очистил свою душу, так знай же и последнее: сегодня ты подал милостыню его несчастной матери! Живи, Раду, и помни, помни, что каждый твой шаг, это шаг по чужой судьбе, по чужой жизни. А жизнь - штука очень хрупкая...
Вороны, каркая, начали размещаться на ночлег, занимая самые лучшие места на вершинах старых тополей. Тихонько ударил церковный колокол, и старушки потянулись к выходу. Вечерело.