– Ну, разумеется, нет... А быть независимой... что ж, надо сказать, это очень приятно. Может быть, это даже самое важное в жизни... Во всяком случае, жизнь меня не пугает, я знаю, что как бы трудно ни пришлось – я сумею справиться сама... Помолчала и добавила:
– Жаль, что десять лет назад я... не была такая независимая. – Она взглянула на часы и сказала: – Однако пора Надю звать.
И пошла на кухню, позвала сильным уверенным голосом:
– Надя, домой!
И Наденька тут же явилась, весело затараторила с порога, захлебываясь словами:
– Ой, мамочка, ты знаешь, эта Люська такая дура, такая дура...
– Нельзя так говорить, – строго остановила ее Лиля.
– Я знаю, мамочка, я знаю, – торопливо сказала Наденька. – Я больше не буду, но ведь она и в самом деле... – Наденька осеклась и презрительно сказала: – А еще в третьем классе.
– Почему же она... такая? Наденька прыснула и объяснила:
– Мы играли в прятки, а Люська подсматривала, и я сказала, что это нечестно и я больше не буду с ней играть. А она разобиделась и кричит на весь двор: у меня есть список, в котором я пишу, с кем вожусь и с кем не вожусь. Ты, говорит, была в списке, с кем вожусь, а теперь я тебя оттуда вычеркну и запишу в список, с кем не вожусь. Ой, ну и какая же она... глупая, – нашлась наконец Наденька и радостно засмеялась, и Александр невольно улыбнулся, очень живо представив эту глупую Люську, – наверно, дочь какого-нибудь бухгалтера, – и с нежностью подумал о Наденьке: «А вот она умница...»
Наденька влетела в комнату, устремив на Александра глаза, – но тут же увидела куклу, и лицо ее стало таким изумленно-радостным, что у него защемило сердце, – он сразу вспомнил, что сын никогда так не радовался подаркам. Наденька ойкнула и, не веря, спросила:
– Это мне?
– Ну конечно, – засмеялся Александр, радуясь ее радости. Наденька вместе с куклой подошла к нему и, ткнувшись в колени, сказала:
– Спасибо, дядя Саша.
Он погладил ее мягкие, рассыпавшиеся под рукой волосы и забыл сказать «пожалуйста». А Наденька, разглядывая куклу, продолжала изумляться:
– Ой, и тапочки! А они снимаются?
– Да.
И Наденька сняла с куклы тапочки, снова надела их и спросила:
– А купать ее можно?
– Можно, только надо снять тапочки и платьице.
Наденька стала есть, то и дело поглядывая на куклу, сидящую на диване, и когда Лиля стала укладывать ее спать, Наденька умоляюще попросила:
– Мам, и Настя со мной.
– Какая Настя? – не поняла Лиля.
– Ну кукла!
– А... Сегодня можно, – разрешила Лиля и сказала Александру: – А мы еще на кухне посидим.
Было уже девять часов, и он неуверенно сказал:
– Наверно, мне пора идти...
– Ну, не выдумывай. Никуда ты не пойдешь, здесь ночевать будешь, – сказала Лиля как о чем-то само собой разумеющемся. – Мы с Надей вместе ляжем, тебе постелю на раскладушке.
– А может, лучше в гостиницу пойти?
Лиля засмеялась.
– Наивный ты человек. Как будто тебе там место приготовили. Да и зачем тебе гостиница, все равно ведь завтра придешь сюда. А здесь места всем хватит.
И Наденька попросила:
– Дядь Саш, оставайтесь.
И он согласился, с радостным изумлением подумал: «Неужели я буду спать в одной комнате с ней?»
Они до одиннадцати часов сидели на кухне. Разговор шел спокойный, Александр рассказывал ей о своей работе, – Лиля молча слушала, смотрела на него большими внимательными глазами. А потом он заметил, что лицо у нее усталое, и спохватился:
– Ну, хватит на сегодня, тебе спать надо.
– Да, пожалуй, – просто и необидно для него согласилась Лиля. – Наговоримся еще. Ты посиди, пока я постелю тебе.
Через несколько минут она позвала его:
– Иди ложись, я сейчас тоже приду.
И он вдруг поразился тому, что услышал от нее. Так часто говорила ему жена – но какая же разница была сейчас между этими словами... Раздеваясь, он подумал о том, что эти же слова могла говорить – и наверняка говорила – Лиля своему мужу, и впервые почувствовал ревность к нему.
Он был спокоен, дожидаясь ее возвращения, но когда услышал, как она раздевается в темноте за его спиной, – у него так бешено заколотилось сердце, что он испугался, и потом с мучительной сладкой болью вспоминал тот душный июльский день, первые мгновения их близости, – а она, помнила ли она об этом? Но сейчас Лиля наверняка ничего не вспоминала – дыхание ее было таким же спокойным и движения – он чувствовал это – размеренными и точными. Но она еще долго не спала, и это обрадовало его, и он наконец решился спросить:
– А ты знаешь, зачем я приехал?
– Да, – сразу сказала она. – Но не надо сейчас об этом.
– Хорошо, – покорно согласился он, обрадованный этим «сейчас». Если не сейчас – значит, потом. Просто, как дважды два.
Лиля наконец уснула, – он понял это по ее дыханию, – а он еще долго смотрел на светлую ровную поверхность потолка, – только это и видно было в комнате, – потом осторожно оделся, пошел на кухню и долго стоял, курил, смотрел на освещенную тусклым фонарем непроницаемо черную землю двора с редкими светлыми пятнами луж и думал.
3
Утром его разбудил тихий шепот Лили и капризный сонный голос Наденьки, которая никак не могла проснуться. Он осторожно повернул голову и чуть приоткрыл глаза. Лиля, уже одетая, ласково уговаривала Наденьку:
– Ну все, доченька, вставай, а то опоздаешь в. школу.
– Ну ма-а-м, – тянула Наденька, – еще немножечко...
– Никаких немножечко... И говори тише – дядя Саша спит.
И Наденька затихла, посидела немного с закрытыми глазами и шепотом сказала:
– Я уже все, мамочка, проснулась, только чуть-чуть осталось.
– Никаких чуть-чуть.
– Ну вот столечко, – показала Наденька на мизинце, все еще не открывая глаз.
– Нет, Надя, все.
– Встаю, – тяжело вздохнула Наденька, и Александру стало жаль ее и чуть-чуть стыдно за себя – ведь сам он мог спать сколько угодно. Он закрыл глаза и притворился спящим. Но когда Наденька оделась и они все еще продолжали говорить шепотом, даже на кухне, и старались не греметь посудой, – он откашлялся, и тут же пришла Лиля, с улыбкой сказала:
– Доброе утро.
– Утро действительно доброе, – весело сказал он, показывая на острый яркий луч солнца, протянувшийся от щели в шторах до стены. – Давно у вас такая погода?
– Дней пять.
– А у нас дожди.
– И у нас еще будут, – пообещала Лиля. – Мы сейчас уходим, а ты поспи еще. Я тебе оставлю ключ, можешь уходить и приходить когда угодно, У Нади есть свой. Еда в холодильнике, не поленись и разогрей. Я приду как обычно, в пять.
– А Надя?
– В час. Чем ты собираешься заняться?
– Да надо, наверно, город посмотреть.
– Ну, смотри.
И они ушли. Наденька перед уходом серьезно сказала кукле:
– А ты сиди смирно, не шали, пока меня не будет.
И чуть-чуть смутилась, оглянувшись на него.
Но Александр даже и не пытался больше спать, – хотя и заснул ночью около четырех, – сразу встал и, увидев на кухне в раковине горку грязной посуды, с непривычным удовольствием принялся мыть ее, – чего никогда не делал дома, даже если у него и бывало свободное время. А потом, выпив чаю, – он никогда не завтракал, – вышел во двор, мимо любопытных взглядов двух женщин, стоявших на лестничной площадке, с ног до головы осмотревших его. «Ну, теперь будет работы их языкам», – весело подумал он, не сомневаясь в том, что Лиле глубоко безразличны пересуды соседей.
Он прошелся по близлежащим улицам – но все вокруг было незнакомо, чуждо ему. Он даже не мог точно определить место, где когда-то стоял его дом, проданный старшим братом после смерти матери. Подошел к школе – и удивился тому, какая же она маленькая. В воспоминаниях она почему-то представлялась большой, как обычная современная школа. Войти он не решился – просто не знал, о чем станет говорить с теми немногими учителями, оставшимися со времени его ученичества. Да и оказалось, что он не может вспомнить всех даже по имени – запомнилась только Валентина Георгиевна. И Александр поехал в центр – и хотя здесь почти ничего не изменилось за десять лет, но память лишь механически отмечала знакомые места. Взволновал его только вид сквера около театра, где они однажды с Лилей просидели до глубокой ночи и потом возвращались домой пешком по тихому ночному городу. И ему захотелось поскорее вернуться домой, – он так и подумал – «домой», и даже не удивился этому, – увидеть Наденьку и вместе с ней дождаться возвращения Лили. Он накупил цветов, конфет, взял такси, – так велико было его нетерпение, – заранее разогрел обед и, когда Наденька пришла из школы, весело, по-хозяйски скомандовал:
– Ну, раздевайся, мой руки, сейчас будем обедать.
– Ой, как хорошо, что мы вместе будем обедать! – воскликнула Наденька.
– Одной-то скучно? – улыбнулся Александр.
– Конечно... И есть совсем не хочется... Ой, вы и посуду вымыли! – обрадовалась Наденька. – Хорошо, мне не возиться.
– А разве ты моешь посуду? – удивился Александр.
– Конечно, – со снисходительной важностью ответила Наденька. – Я ведь уже большая, а мама приходит с работы усталая, надо же ей помогать.
– Надо, – с улыбкой согласился Александр.
Обедали весело – Наденька беспрерывно щебетала, с детской непосредственностью рассказывала о школе. А когда кончили, Александр сказал:
– Иди делай уроки, а я вымою посуду.
– Сейчас, – со вздохом сказала Наденька. – Я только немножко поиграю с Настей, можно?
– Можно, – сказал он, стараясь говорить безразличным тоном.
Наденька играла с полчаса, и потом Александр напомнил ей:
– А не пора ли браться за уроки?
– Пора, – с сожалением сказала Наденька и, усадив куклу, неохотно стала раскладывать тетради. Александр спросил:
– Тебе не нравится делать уроки?
Наденька потупилась.
– Нет.
– Почему?
– Скучно, – пожаловалась она. – Заставляют одни и те же слова писать по десять раз. И читать тоже. А я все это еще в прошлом году выучила. Мама хотела отдать меня сразу во второй класс, но меня не пустили.
– Тогда действительно скучно, – согласился Александр. – Но раз велят – надо делать.
– Я делаю, – опять вздохнула Наденька.
– А какие у тебя отметки?
– Пятерки, – сказала Наденька таким тоном, словно других отметок вообще не существовало.
И когда он смотрел, как Наденька старательно выводит буквы, высунув язычок и склонив голову набок, – он подумал о том, как хорошо было бы остаться здесь навсегда и каждый день видеть, как Наденька готовит уроки. О том, как это могло бы произойти, он старался не думать, зная, что тотчас же возникнут вопросы тяжелые и вряд ли разрешимые, а ему ничем не хотелось омрачать свое радужное настроение. Просто приятно вообразить хотя бы на минуту, что такое возможно...
Пришла Лиля, и снова был вечер спокойных разговоров, но когда наступила третья ночь, Александр, простояв на кухне два часа и выкурив множество сигарет, понял, что не может больше вынести этой неопределенности. Он тихим, но решительным шагом вошел в комнату и уверенно сказал:
– Ты не спишь.
– Нет, – ответила Лиля, и он присел на край ее постели и осторожным движением взял ее руку, приятно пахнущую чем-то душистым, и прижал ее к своему лицу. Рука Лили безвольно касалась его губ. Она молчала – и когда Александр выпустил ее руку, попросила:
– Не надо, Саша. Иди спи.
– Почему не надо?
– Завтра у меня свободный день, и мы обо всем поговорим.
– Хорошо, – не сразу сказал он. – Спи.
И, не удержавшись, он легким движением коснулся ее плеча, смутно белевшего в темноте, и ушел на кухню. И опять, как и в предыдущие ночи, смотрел в темноту и много курил. А потом услышал, как осторожно встает Лиля, и замер от тревожного предчувствия: «Сейчас...»
Было два часа ночи.
Лиля, не глядя на него, зажгла плиту и поставила чайник, сказала, не оборачиваясь:
– Если хочешь, могу сварить тебе кофе.
– Не нужно.
Она вытряхнула пепельницу и сказала:
– Ты очень много куришь.
– Извини.
– Я не потому. – Лиля наконец-то улыбнулась. – Кури, сколько хочешь, но ведь это же вредно.
– Зато я не пью, – вымученно улыбнулся Александр. – А курю действительно много, особенно во время работы. Когда прохожу рентген, у меня даже не спрашивают, курю или нет. Сразу в лоб: «Сколько курите?»
Лиля села напротив него и спросила:
– Ты часто вспоминал меня?
– Да, – солгал он, отводя взгляд от кружевного выреза на груди Лили.
– А почему раньше не приезжал? Почему не писал?
Он промолчал – что он мог сказать? Как объяснить, что он забыл ее, а когда вспомнил и приехал сюда – понял, что любит ее и любил всегда? Любил всегда, несмотря на долгие годы разлуки?
– Чего ты хочешь, Саша?
– Тебя, – выпалил он и впился в нее глазами.
– Вот как, – сказала она, не удивившись его словам. – Ну, допустим на минуту, что это случилось – и что же дальше?
– Я разведусь с Леной, мы поженимся, и вы переедете ко мне, – медленно и твердо сказал он свое решение, принятое за последние дни и ночи.
И этому она как будто не удивилась.
– А что же будет с ними? С твоей женой, твоим сыном? Что будет с нами, наконец?
Александр, не вдумываясь в ее слова, – их заглушили усиленно подчеркнутые ею «твоей», «твоим», – поспешно сказал:
– Я думал об этом. Можно устроить все так, что никто не будет в обиде. Мою квартиру легко разменять на однокомнатную и двухкомнатную, и работа тебе там всегда найдется.
Она подняла брови.
– Ты не понял меня. Я и не сомневаюсь в том, что ты сделаешь все так, что им будет удобно. А я не боюсь неудобств, если бы они и были. Я о другом говорю. Вы прожили вместе восемь лет – это очень много, Саша. И прожили, как я думаю, неплохо. И потом... Ведь у твоего сына не будет другого отца.
– Да-да, я понимаю, – заторопился он. – Все это не так легко и просто, как может показаться из моих слов. Но ведь я... люблю тебя.
Лиля молчала, сложив руки на груди и глядя прямо перед собой.
– Что же ты молчишь? – робко сказал Александр.
– Мне кажется, – Лиля прямо взглянула на него – большими и строгими сейчас глазами, не умеющими лгать, – что ты слишком поспешно все решил.
– Нет, – быстро сказал он и с досадой подумал, что эта торопливость может только усилить ее ощущение о поспешности его решения. Лиля ничего не сказала, стала заваривать чай, размеренными движениями нарезала лимон аккуратными дольками. «Почему она так спокойна?» – тревожно думал Александр. Сам он волновался до того, что под коленом задрожали мышцы, и, выкурив сигарету, тут же взял другую, даже не заметив этого.
Лиля дала ему чай, стала медленно размешивать сахар в своей чашке.
– Я люблю тебя, – повторил Александр. – Ты не веришь мне?
Она отставила свою чашку, с непонятным отчаянием взглянула на него.
– Господи, Сашенька, о чем ты? Да как же я могу не верить тебе?
«Верит», – сказал он себе, еще не смея верить в ее веру и тому, что не нужно ничего объяснять, – а для него сейчас важно было только это – его любовь к ней и ее вера в нее, – и чужим голосом, эхом отдавшимся внутри него, спросил:
– Тогда что же нам может помешать? Что может помешать нашей любви?
Он сказал «нашей», но Лиля словно не заметила этого и недоверчиво спросила:
– А ты не понимаешь?
– Нет, – сказал он, действительно ничего не понимая, и Лиля откинулась на спинку стула и убежденно сказала:
– Но ведь этого не может быть!
– Чего?
– Что ты не понимаешь. Ты же просто не о том говоришь!
Он растерянно смотрел на нее – а Лиля вдруг засмеялась, и таким странным показался ему этот смех, что его растерянность сменилась изумлением – над чем тут можно смеяться? А Лиля внезапно оборвала смех и, дотронувшись до его колена рукой, очень серьезно сказала:
– Да ведь все очень просто, Сашенька. Нашей любви не то что может – должна помешать наша же любовь, та, что была у нас двенадцать лет назад...
– К... К-как это понять?
Лиля молчала, давая ему время осмыслить ее слова. И он вдруг с ошеломившей его ясностью понял ее – и тут же поразился своему только что окончившемуся непониманию, провел по лбу дрожащей ладонью и сказал первое, что пришло в голову:
– Ну вот...
А Лиля, помолчав, поднялась и осторожно, словно боялась причинить ему боль, коснулась губами его волос и с неожиданной, поразившей его нежностью тихо, почти шепотом, сказала:
– А теперь тебе надо спать. Завтра мы продолжим этот разговор... Хочешь, я дам тебе снотворное?
– Давай, – покорно согласился он.
Александр выпил таблетку и, подождав, пока Лиля уляжется, пошел к своей постели.