Лукьянов Алексей
Палка
Алексей Лукьянов
Палка
Рассказ
1
Разные истории случаются. Вот, скажем, когда я в дурке лежал, на Серышева... (Ну это там, куда в девяностом году танк врезался и весь первый этаж в крошку раздавил) да, вот тогда истории были - любо-дорого! Что же там было-то?..
Как известно, Серышева, 1,- это общевойсковой госпиталь в Хибаровске, краевого масштаба учреждение, не какая-нибудь замурзанная санчасть. Именно сюда, в психиатрическое отделение, я и залетел в конце марта девяносто пятого года, едва-едва прослужив два месяца. А служил я не где попало, а в космических войсках.
Вы только не подумайте, что космические войска - это что-то из области научной фантастики. Совершенно реальный род войск, хотя и полусекретного назначения (чего стоит хотя бы тот факт, что раз в три месяца каждая рота несла по земным стандартам двухнедельную вахту на орбите Земли).
Безусловно, сразу после присяги вас никто не то что на орбиту, но даже к чистке ватерклозета не подпустил бы. Только после полугодовой учебы. Спросите, зачем на орбиту? Ну уж явно не за тем, чтобы спутники-шпионы сбивать. Это вы хрен угадали, Пелевина меньше читать надо. Да и вообще щенок он, этот ваш Пелевин, энтомолог-солипсист хренов. Скажем так - во время орбитальной вахты выполняются простейшие функции: непродолжительные пилотируемые полеты в глубины космоса с попыткой атаковать или уйти от атаки условного противника (глубины космоса, разумеется, не дальше Луны); выполнение заданий по военной картографии; военная же метеослужба... Да мало ли еще всякой белиберды! Вообще-то вахта - это кузница кадров. Именно из космических войск выходят потом Береговые, Леоновы, Гагарины и Джанибековы. Это, конечно, после двух лет службы, и отбор очень строгий - редко когда двух человек из батальона отбирали. Теперь, надеюсь, вам понятно, почему наши космонавты так долго могут находиться на орбите.
Но суть, разумеется, не в этом. Суть даже не в том, что у нас в части никакой дедовщины не было, и это потому, что у нас служили очень интеллигентные солдаты, сплошь выходцы с гуманитарных и естественно-научных факультетов. Были, конечно, и математики, и физики, но гуманитариев и естественников было больше, один только я затесался меж ними как не пришей кобыле хвост, будущий животновод из сельскохозяйственной академии. Вообще-то я из ненцев, оленевод во втором колене, Янгиргин моя фамилия. Как уж меня в эти войска попасть угораздило - ума не приложу. Нас ведь всех подряд чукчами зовут, мы для белых людей тупорезы тупорылые. Но все же приняли по какой-то причине.
Словом, прослужил я два месяца. Курс молодого бойца за спиной, пошли наряды, то да сё... А после присяги еще и увольнительные начались. В нашем взводе у меня - самая первая. Только где ее, эту увольнительную, провести? Наша часть находилась в двадцати километрах от Хибаровска, в офицерском городке Князе-Вяземское-7. И в городке этом увольнительная, прямо скажем, фиговая. Девчонки все - офицерские дочки, к таким не подступись, всех развлечений - вечерний сеанс в Доме офицеров, а до него чем прикажете заниматься?! А отдохнуть-то хочется, тем паче, что весна в этом году на Дальнем Востоке была ранняя, в шинели париться не придется, парадкой посверкать перед девчонками можно! И махнул я в Хибаровск.
Иду, значит, наяриваю по центральной улице, девчонки оглядываются, штатские пацаны рты разевают, и стоит заметить, что есть отчего: черные лаковые ботинки, голубые брюки и гимнастерка, нежно-салатовая рубаха, на голове - шикарный черный берет с кокардой в виде НЛО, пряжка на ремне надраена до зеркального блеска! Не то что бледно-бурые парадки связистов или, скажем, коричневые комбинезоны танкистов. Это - элитные войска космического назначения! В кармане кой-чего позвякивает: ребята скинулись на четыре баллона "Спрайта", присягу отметить всем взводом. Эхма, дайте в руки мне баян, я порву его к...
Вот тут-то неприятности и не преминули случиться. Потому что прихватили меня шакалы, то бишь комендантский патруль. То есть я тогда по неопытности подумал, что это комендантский патруль. И от растерянности своей (а кто бы не растерялся от внезапного гласа из-за спины: "Эй, товарищ солдат, стой, раз-два!") дал этим четверым оттеснить меня в подворотню. Тот, кто был с лычками старшины, маслянистый такой жлоб с покатым лбом, спрашивает:
- Солдат, почему честь не отдаешь старшему по званию?
Здрасьте, пожалуйста! Сами со спины зашли, как я мог их увидеть? Но не нарываюсь, стараюсь уладить конфликт миром.
- Виноват, товарищ старшина.- И отдаю честь.- Разрешите идти?
А он:
- Погоди, куда тебе спешить? Сколько служишь?
А у меня на лице написано, сколько я служу. Каждый "дед" безошибочно видит "духа", и, где бы ни был, он постарается этого "духа" унизить.
Ну, думаю я, влип. Вот они, тепличные условия несения службы! С одним бы я еще потягался, но четверо!..
- Два месяца,- отвечаю я, а сам глазами ищу, куда бы дать стрекача.
И, как назло, никакого выхода. Плотно окружили, сволочи!
- В увольнительной, значит.- Старшина аж раздулся от своей догадливости.А бабки у тебя е, дух?
- Да пошел ты! - отвечаю я, пинаю его ботинком в щиколотку и пытаюсь убежать...
...Отмудохали меня, похоже, от всей души. Очнулся я в мусорном контейнере, весь в крови, уже почти вечер. Выпал я из контейнера, распугал собак и поплелся на автовокзал. Еле-еле уговорил, чтобы меня в автобус пустили, пообещал, что садиться не буду. Приехал в часть, прохожу через КПП, а мне говорят: мол, все, Янгиргин, "губа" тебе как пить дать светит, и это в лучшем случае. А так, в худшем, пойдешь на дизель, как дезертир. А сами даже посадить не удосужились, носы воротят, воняешь, говорят. Хотел я возмутиться, но тут прибегает мой комроты, майор Коноплев.
- Ты где, мать твою, шатался?
- Товарищ майор,- отвечаю,- моя увольнительная только через полчаса заканчивается, я не понимаю...
- Вчера! - орет он.- Вчера у тебя увольнительная закончилась! Где ты был?
Я немного сбивчиво, но все-таки объяснил, что со мной произошло, а сам думаю: едрить твою в кочерыжки, как же так?! Все так здорово было, а теперь на "губу"?
Коноплев выслушал меня, потемнел лицом, бросился звонить в Хибаровскую военную комендатуру. Я остался на КПП ждать. А у них там музыка орет, аж зубы ноют. Местное "Радио "Модерн"", видимо. Я долго терпел, где-то полчаса, но потом не выдержал и сказал:
- Радио можно выключить? А то голова раскалывается...
А они на меня как на идиота смотрят.
- Ты,- говорят,- чего, пьяный, что ли? Где ты радио тут слышишь?
У нас его еще вчера забрали.
- Ни фига подобного,- отвечаю,- я все прекрасно слышу. "Модерн", последние известия, у микрофона - Елена Тараторкина.
Но наша дискуссия была прервана Коноплевым. Он вошел, поморщился и сказал:
- Пошли к комполка.
Повел он меня к командиру полка. Входим в его кабинет. Командир мне сразу:
- Почему в головном уборе?
Я хочу снять берет, берусь за него, но от невероятной, прямо-таки нечеловеческой боли падаю на пол. И, поверьте на слово, в этот момент, когда я падал на вылизанный паркет в кабинете комполка, в голове моей громко-громко раздается: "Вечерний звон, бом-бом". Вот, думаю, и пришел мне вечерний звон. Причем полный.
И тут другая музыка откуда ни возьмись, и рев зверский, сквозь который можно разобрать: "День прошел, а ты еще жив, день прошел, а ты еще жив!" И я, видимо, так разительно в лице переменился, что майор мой сразу подскочил ко мне... и сам чуть не упал. Тычет в мою голову пальцем и спрашивает:
- Что там у тебя?
Я потрогал. На темени как бы две шишечки, шершавые, на бородавки похожие. Только металлические. Да и ясен хрен - откуда на берете бородавки?
Стал я его снимать, а он не снимается. Как приколоченный. Рванул я этот берет изо всех сил - и вырубился.
Потом хирург мне говорил, что молиться я должен на моего майора. Молиться, конечно, не буду, но благодарен по гроб жизни - да. За то, что не дал еще в части сделать то, чего не сделали в госпитале, чего до сих пор никто не может сделать.
В общем, случилось так, что комендантский патруль таковым не являлся, и мой случай - не единственный. "Деды" какие-то забавлялись: изображая комендантский патруль, грабили солдат с малым сроком службы. Некоторых убивали. Как, например, меня. Один из них ударил меня молотком. А потом они приколотили мне берет к голове гвоздями на сто. Двумя штуками. По одному на левое и правое полушарие. Но личности их до сих пор не были установлены. Чем с ними дело закончилось - это отдельная история. Потом, если будет время, расскажу.
Меня же в бессознательном состоянии отправили в госпиталь, в Хибаровск. Первым делом мне в приемном покое отстригли с головы берет и обрили все волосы. С той поры хожу с гладко выбритой головой и ношу хлопчатобумажную кепочку, не снимая, дабы не смущать людей двумя гвоздями, торчащими из моего черепа (ну не торчащими, а слегка выступающими на один-два миллиметра). А когда я наконец очнулся, мне сообщили, что меня комиссуют по инвалидности.
- А я не инвалид,- говорю,- я себя прекрасно чувствую.
- Так у тебя же два гвоздя в башке,- говорит доктор.
Доктор, скажу я вам, был дядька еще тот. Не старый еще, но уже совсем седой, на Айболита похожий. У него даже поговорка была: "Ай, блин!"
- И что теперь? - спросил я.
- Как что? Положим тебя в психиатрию,- ответил доктор и посмотрел на наручные часы.- Ай, блин! Линейка скоро!
- Э, погодите,- запротестовал я.- Меня что, психом считают? Мне
что - с придурками придется?..
- Чудак человек,- улыбнулся доктор.- Да там один дурак на сто нормальных. Косят все.
Успокоил! А вдруг меня как раз с одним таким психом в палате оставят?
- А почему не в хирургию? - не сдавался я.
- Ну подумай сам.- Доктор уселся на мою койку, в ногах.- У тебя в башке два инородных тела, так? Плюс еще два сильных удара молотком. Верно? А кто даст гарантию, что это на твоей психике не сказалось или не скажется? Поживешь пару месяцев там. А мы здесь тебя как следует изучим, может, и придумаем, как из тебя эти электроды достать.
И поселили меня в психиатрии. Точнее - в одиннадцатом закрытом отделении. Чтобы враг не догадался, где психи лежат. Правда, вместо двух месяцев парился я в этом заведении полгода, и все по одной простой причине - врачи никак не могли решиться на операцию. Раз десять мне делали рентген головы в разнообразных ракурсах (я думаю, фотографы такой фантазией не обладают, как наши врачи). Первый месяц меня обследовали каждый день. С ног до головы (голову особенно), потом реже, и последний месяц я ждал оформления документов на демобилизацию, ибо в конце концов вытащить из моей головы гвозди никто не рискнул. Мол, хрен знает, неудачно шевельнем - и пропал парень, мама-папа плакать будут. Нет, брат, живи лучше так. Только лысину время от времени уксусом протирай, чтобы шляпки ржа не ела.
С психами меня тоже поднадули.
Оказалось, что из семидесяти пациентов, пребывавших на ту пору в дурке, половина (!) была частично или полностью сошедши с катушек, как выражалась вторая половина. Процент этот постоянно менялся, и к моменту моей выписки составлял пропорцию один к десяти в пользу нормальных.
Врачи успешно делали свое дело и лечили не только здоровых, но и больных. Среди нормальных, то есть косарей, суицидников и алкоголиков, которые отходили после горячки буквально на следующий день после госпитализации, я получил прозвище Маяк. И вот почему.
Если вы помните, выше я уже описал единственный побочный эффект от "инородных тел" - я стал слышать радио. Но, как оказалось, не только я. Дело в том, что сплю я с открытым ртом. И в первую же ночь, когда меня поместили в палату с Гусем, Студентом, Мальком и Ангелом, в башке у меня застряли волны "Маяка" и работали не менее получаса. И через рот, как через плохой динамик, на всю палату транслировался концерт Тамары Гвардцитедзе. Малек со Студентом тащились, Гусь устроил истерику, Ангел поставил эту мою особенность на контроль и не отходил ни на минуту полтора месяца, пока его не признали годным к строевой и не отправили в часть (впрочем, он сдунул оттуда в ту же ночь, как его привезли). Но эти полтора месяца я был секретом нашей палаты.
Несмотря на дурацкую кличку, уважением среди косарей я пользовался. Как не являющийся косарем и в то же время - не псих. Опять же - радио. Всему нашему этажу, "тяжелобольным", запрещалось наличие радиоточек и т. д., и т. п. И выходить на улицу тоже... Поэтому развлечения, кроме шахмат, шашек, нард и появляющихся иногда книжек, придумывать приходилось самим. Или самим же сходить с ума, что некоторые, а в частности - Гусь и Акула, делали. А, вспомнил - еще сумасшедшие были развлечением, но это - на десерт, когда уже ничто от скуки не спасало. Но об этом разговор еще пойдет.
А в тот день, седьмого мая девяносто пятого года, меня перевели в психушку, определили к "тяжелобольным" на третий этаж. И дежурила в тот день Олечка Охмеленко.
- "Косишь"? - спросила она.
- Нет,- ответил я.- Я оленей пасу. У Печоры, у реки. Слыхали?
2
Наше отделение, психиатрия,- здание в три этажа с решетками на окнах, но первый этаж никак не используется... не использовался. Сейчас, по прошествии нескольких лет, когда я уже женат, когда у меня родились сын и дочь и работаю я чертежником в секретном КБ, мне порой кажется, что сразу после моей выписки этот дом с небольшими окнами разрушился, погребая под своими руинами и тот танк, о котором пойдет сейчас речь. Хотя... Я до сих пор получаю оттуда открытки от Олечки.
Собственно, про танк я узнал от Малька, с которым сошелся по причине нашего с ним землячества. Малек не был ненцем, его родители строили БАМ в числе первых добровольцев. Звали Малька Романом (фамилию уже забыл).
Так вот, о танке. В девяностом году в Хибаровске произошло ЧП: из Хибаровской танковой дивизии дембель угнал танк. С какой уж там целью он его угнал - доподлинно неизвестно, ходят лишь смутные слухи, что домой на танке хотел вернуться, перед девицами пофорсить. Да не получилось. То ли танк он водил плохо, то ли клаустрофобией страдал, но устроил он хибаровцам веселую жизнь. Как понесло его по Хибаровску мотать! Рынок раздавил полностью, хотя начал только с китайских лотков. Китайцы, как бисер, из-под гусениц в разные стороны так и сыпались. Не меньше ста человек потом в травматологии лежало. О смертельных исходах слышно не было, но скорей всего и без них не обошлось. Впрочем, не о том речь. Три часа гонял ошалевший дембель по Хибаровску. А как его остановишь? - танк же, не "Запорожец". Бомбить нельзя - центр города, по той же причине и другие танки не ввести. Газом хотели, да ветрено в тот день было: потравили бы полгорода. Но нашелся-таки умелец, Кулибин девяностых. Не сам, конечно, нашелся, соседи про него стукнули. Есть, говорят, самородок один, хулиганов шугает. Ну и что, подумаешь - шугает! Может, он каратист! Да нет, говорят соседи, какой он каратист! Хлюпик, сопля. А хулиганов он тарелкой пугает. Какой такой тарелкой?! Подать его сюда на этой тарелке! Подали. "Это вы хулиганов тарелками пугаете? А ну-ка расскажите!" - "А че рассказывать-то? Обычный транслятор инфразвука. Доли секунды хватает, чтобы оголтелые подонки превратились в трусливых щенков".- "О, товарищ, такие приборы нам нужны, дайте-ка я попробую!.." - "Осторожней!" Какой там - осторожней! Пара секунд пара трупов. Отрегулировать радиус действия забыли! Кулибина с его тарелкой посадили за непредумышленное убийство, но перед этим наградили; парней, что при эксперименте присутствовали, тоже наградили, но посмертно. И подбили танкиста из инфразвуковой тарелки. Въехал он в испуге на территорию госпиталя и врезался в старое здание психиатрии. Хорошо еще, что никого там не было: за день до этого один псих из "выздоравливающих", подполковник, который по случаю Девятого мая был выпущен домой на выходные, вернулся в отделение, да не один, а с подарочком - пол-литровой банкой ртути. Как он ее умудрился пронести хрен знает, ведь шмон на входе в отделение как на российско-американской таможне в эпоху "холодной войны", но - пронес доблестный красный офицер мину, да как шарахнет ее об пол: получите дубль-раз, ха-ха! Всех психов в течение десяти минут вывели, то-то им праздник был - на травке поваляться! Вот, не успели психушку даже обеззаразить, в нее танк уже врезался. Видно, не судьба, видно, нет любви. Рвануло - будь здоров, не кашляй.