Потом мы узнали: так делают всюду. В огромных суперах и в маленьких лавках. И попробуй кто-нибудь из рабочих подобрать выброшенные (совсем же хорошие!) продукты -- выгонят. Мы видели такое на базаре: непроданные помидоры вываливались на землю и -- разойдись! Колеса машины проезжали по ним туда-сюда. Колесами по этому кровавому месиву. Чтоб наверняка. Чтоб держать цену. Чтоб не падал спрос.
Вдруг разнесся слух, что Юра ушел из магазина. Слух подтвердился, и нам расхотелось ходить туда за покупками. Все в этом магазине было наряднее и красивее, чем раньше, можно купить, что надо, но я шла мимо, дальше. Здесь все было не так. Меня коробил пристальный взгляд, который преследовал меня, когда я клала продукты в пакеты. Подойдя к кассе, я сама быстро раскрывала сумку и подсовывала ее кассиру, чтобы меня не оскорбили проверкой. Но главное -- не было Юры. Его нам не хватало.
Неожиданно мы увидели Юру на улице... Он ехал на смешном, похожем на детский велосипеде, привезенном из Союза. Юра легко и быстро крутил педали и очень прямо держал спину -- ехал словно по арене цирка. Заметив нас, он тормознул, соскочил с седла и, улыбнувшись, предстал перед нами, на миг похожий на того милого мальчика, которого мы увидели месяцев восемь тому.
-- Ты куда пропал, Юра?
-- Открываю лавку. Свою. Через неделю -- милости прошу, -- он назвал адрес. Делайте рекламу.
Вот это сальто! Из мальчика на подхвате -- во владельцы собственного магазина.
-- Один -- лавку?
-- Нет, с компаньоном.
-- Деньги?
-- Деньги -- в долг. Откуда у меня деньги?
-- Компаньон надежный?
Секунду помедлил, кивнул: да.
-- Не боишься?
-- Нет. Поработал в магазине, опыт есть. Думаю, будет нормально.
Он весело вскочил на своего маленького железного конька и махнул нам рукой.
Конечно, в первый же день, что распахнулись двери магазина, мы были тут как тут. Теперь за покупками мы ходили только сюда, с полным правом называя это заведение "Юрина лавка".
Это была маленькая двухкомнатная лавчонка, где в аккуратной пестрой тесноте на стеллажах имелось все, что предлагали и большие магазины. Цены были ниже, чем в супере, и в лавку сразу же проторили дорожку не только оли? мы, но и туземное население. За лоснящуюся от жира толстобокую копченую селедку здесь платили пятерку, в супере такая тянула на все десять. Здесь можно было купить подешевле приличное мясо, палку колбасы и многое другое.
Но самое замечательное -- это был Юра. Он царил в этом мире, легко двигаясь от стеллажа к стеллажу, к кассе, весам, одаривая всех улыбкой и всякими вкусностями.
-- Хотите огурчики? Чудо огурчики! -- говорил он. -- Попробуйте. -- Юра мигом нарезал маленький соленый огурец и один кусочек отправлял себе в рот. На лице его написано удовольствие. Ну, как не купить такие хрустящие чудоогурчики?
-- Хотите печенку? Только привезли. Американская Вку-у-усная... -аппетитно говорит Юра, вынимая из холодильника пакет и подбрасывая его в руке.
-- Взвесить?
Конечно, взвесить.
В лавке он был не один. Здесь работала милая пышноволосая Ирочка, жена Юры, были их компаньоны, Миша и Светлана, совсем молодая пара, смуглые, чернявые -- с Кавказа. Они тоже отпускали и взвешивали, резали и объясняли. Миша, как и Юра, привозил продукты, таскал коробки и мешки, но все остальные владельцы магазина блекли в юрином свете. Покупатели тянулись к нему, у него спрашивали, с ним говорили. Только и слышно было: "Юра! Юра! Юрочка!"
Он как-то умудрялся всем отвечать, всех обслуживать.
-- Светик, взвесь... Сейчас Ирочка вам все подсчитает. Правда, Ирочка?
Иногда мы заходили в магазин перед закрытием. Юрина лавка закрывалась позже других, и, забыв днем купить молоко или хлеб, мы бежали сюда.
-- Устал? -- как-то спросила я его, глядя, как он медленно нарезает мне сыр.
Он молча кивнул, и я вдруг заметила, как Юра постарел. Это особенно видно, когда он не улыбается, как сейчас. Мне стало его жаль. В другой раз вот так же перед концом работы, когда в лавке было пусто, я спросила:
-- Как провел праздники? -- уж не помню, какие.
-- Ездил в Тель-Авив к друзьям.
-- Ну и как они? Тоже свой бизнес?
-- Что вы... У них все нормально -- работают. В магазинчике все еще было слышно: "Юра! Юрочка!", но все больше вперед выступал Миша. Он был красивый мальчик с усами, за те месяцы, что работала лавка, повзрослел и поднаторел в торговле, теперь он старался подойти к покупателю первым:
-- Что вам?
Появились какие-то новые люди -- постарше. Потом я узнала, что это Мишины родители. Стал приходить сюда однорукий старик с орденскими колодками на пиджаке. Он перебирал овощи и всех уговаривал купить сдобные сладкие булочки с повидлом, говорил, что вкусно и дешево -- всего за шекель. Это был Мишин дедушка.
Как-то несколько дней подряд я не видела Юры и спросила у Светы:
-- Где Юра?
-- Он больше не будет работать здесь.
-- Почему? Что-то случилось?
-- Кажется, уезжает, -- ответила Светлана небрежно, будто и в самом деле не знает, будто Юра ей едва знаком.
-- Куда?
-- Не знаю, кажется (опять "кажется"), в Эйлат. Разговор был исчерпан, но мне невозможно было не узнать что-нибудь о Юре. В другой раз, когда Светланы не было в магазине, я сочувственно сказала Мише:
-- Без Юры тебе будет труднее.
-- Как сказать, -- горделиво отрезал Миша.
-- Странно, вы так хорошо работали вместе...
-- Значит, не так уж хорошо.
И здесь разговора не получилось.
Больше всего я узнала от Мишиной мамы. Как все на свете мамы, из каких бы они ни были краев, Мишина мама, как могла, помогала детям, до упаду хлопотала в магазине. В ней чувствовалась доброта -- и не только к своим де? тям.
-- Ему было тяжело здесь, -- сказала она, когда я спросила ее о Юре. -- Это не его дело, понимаете. Ну, не его. Он хотел бы открыть цирковую студию. Но как? Нужны деньги, а денег у него нет.
В лавку мы ходим по-прежнему, там дешевле и говорят по-русски -- удобно. Покупателей там и теперь немало, но ходить стало скучно, будто что-то погасло.
Юру с тех пор я не встречала. Он исчез с нашего горизонта, может, и вправду, уехал в Эйлат в поисках Музы. Или заработка. Дай Бог ему удачи! Дай Бог! * * *
В нашем городке, в разных его концах, в течение полугода открылись маленькие магазинчики, которые мы называем "олимовские лавки" -- хозяева в них олимы. Еще раньше, чем Юра, в самом центре городка основал свою лавку Шмуль из Ташкента. Он рыжеват, веснушчат, упитан и округл. Круглый его рот замкнут в улыбке, а светлые прозрачные глаза не улыбаются. Он двигается быстро и энергично, а толстые руки поднимают тяжелые коробки довольно легко. Лавка его всегда полным-полна людьми и снедью. Здесь есть все на любой вкус, даже печень трески и шпроты: он знает, что названия этих деликатесов еще не успели забыть олимы. У Шмуля можно купить дешевые сигареты, есть и водка на любой карман.
Сначала у кассы стояла улыбчивая рыжеволосая Людочка, сестра Шмуля. Людочка убеждала покупать только у них -- здесь все самое вкусное и самое дешевое. Она знала постоянных покупателей и встречала входящих:
-- Вот ваши сигареты... Есть ваши любимые крылышки...
Неожиданно у кассы появилась другая девушка, тоже олимка, но не родня Шмулю. Девушка не улыбается, не убеждает, просто работает. Шмуль относится к этому спокойно: его лавка все равно процветает. Место бойкое, речь русская, товары чуть дешевле. Кушать людям все равно надо.
Рассказывают, что Шмуль привез с собой машину, яхту и миллион. Чего -долларов? Шекелей? Не знают. Но машину и яхту -- точно. Авто работает на развитие торговли, а яхта, прикрытая брезентом, ждет своего часа во дворе виллы, которую снимает Шмуль. Возможно, он и в самом деле открыл свое дело не в долг -- умеет парень жить. Полгода спустя он открыл еще одну лавчонку -в соседнем городке -- взял туда на работу тоже олимку.
Возле бюро по трудоустройству я встретила Люду: она пришла отмечаться как безработная.
-- Почему ушла из магазина?
-- Работала с семи до девяти. В восемь закроешь, пока подсчитаешь, наведешь порядок. И все за тысячу. Добавлять не хотел.
-- А сколько он платит новой?
-- Столько же. Она долго была без работы. Рада и этому.
-- А как же ты?
-- Я так устала. Сейчас только отдохнуть.
Самая первая из известных нам олимовских лавок появилась не в нашем городке, а на окраине соседнего, в двух километрах от нашего дома. Мы возвращались с моря, как всегда, пешком и зашли в этот магазинчик купить что-нибудь на ужин. Спросили на иврите и вдруг услышали родное:
-- Можете говорить по-русски.
Естественно, начались вопросы-ответы.
Хозяин лавки был невысокий плотный человек, по внешнему виду, похоже, лет пятидесяти, глаза умные, а лицо уныло, вроде помято. И плечи у него унылые -опущенные. Звали хозяина Иосиф, и лавку для себя мы стали называть "Йосина лавка". Это название осталось для нас и до сих пор, хотя прежнего хозяина давно уже там нет.
Я не помню, в тот ли раз или, может, позднее -- мы иногда заходили в эту торговую обитель русской речи -- Йоси показал нам свое сокровище.
-- Я купил ее сравнительно дешево -- за девять тысяч. Но работать здесь было невозможно. Прежний хозяин выжал из нее все, что мог. Место было бойкое, хозяин умел рассказывать байки, встречал приветливо, забавлял покупателя разговорчиками, забивал голову и при том обманывал безбожно. Раскусили его не сразу, ходить стали меньше, но он уже кое-что успел. Построил всем детям квартиры, купил им машины. К тому времени оборудование все пришло в негодность, хозяину выгоднее было продать лавку и купить себе что-нибудь в другом месте.
-- А почему же вы купили эту развалюху? Он посмотрел на меня с обидой. В самом деле, слово "развалюха" здесь не подходило. Во всяком случае, то, что я сейчас видела, выглядело прилично, хотя и небогато. Лавчонка была маленькая однокомнатная, перегородкой служил большой холодильный шкаф, далеко не современный, не такой, как в новых лавках. За шкафом были оборудованы закрома. Помещение не такое уж нарядное, но все чисто, аккуратно.
-- Для меня главное было, -- рассказывал Йоси, -- что дело уже существует, магазинчик открыт, зарегистрирован. Иначе все эти бюрократические формальности сожрали бы у меня куда больше денег. Но, конечно, вы бы видели, что здесь было! Пришлось делать ремонт и не только помещения. Не работали холодильники.
-- Ремонтировать старые холодильники? Не дешевле ли купить новые?
Он опять посмотрел на меня с обидой.
-- Что. у меня рук нет?
И он показал свои не очень красивые, обыкновенные мужские руки с мозолями и ссадинами.
-- Сам?
-- Понятно, сам.
-- Работают?
-- Как видите. Работают, как звери.
Время было позднее, Йоси спросил, куда нам, узнал, что нам по дороге, закрыл лавку и мы вместе побрели вдоль шоссе.
-- Кто вы? -- я не могу удержаться от своего вопроса.
-- Инженер. Вообще-то я радиоинженер. Но много лет руководил производством.
И Йоси рассказал нам свою историю. А может быть, не сразу рассказал всю историю. Скорее всего, я узнала ее по частям.
-- Лет пятнадцать назад я был начальником, номенклатурой. Меня назначили директором небольшого отстающего, совсем разваленного завода. Я сделал его краснознаменным. Мы получали первые места по отрасли, а рабочие хорошо зарабатывали. Меня приглашали в президиум. А потом мама поехала в гости к сестре в Израиль. Я просил ее: "Не надо ехать", но она не послушалась. Меня вызвали в горком, сняли с работы. Пришлось начинать все сначала. Благо, руки есть. Я пошел в цех мастером, потом стал заместителем начальника цеха. На первые роли уже рассчитывать не приходилось.
Задумчиво, словно вспоминая о чем-то давнем-давнем и таком хорошем, Йоси сказал:
-- Я люблю работать. Я мог решить любой вопрос. В последние годы я был заместителем главного инженера, -- он бегло назвал фирму, я не поняла, Йоси порылся в кармане, достал оттуда и протянул мне свою -- бывшую свою -визитную карточку. Я прочитала его фамилию и название фирмы... Вот это да! Ведь мы с ним сослуживцы! Он работал в другом городе, в России, в дочернем бюро нашего украинского объединения. Мы стали вспоминать с Йоси общих знакомых, больших и малых начальников. Мы перебирали ситуации, которые оба знали. Он говорил о тех временах с самоуважением и грустью. Он решал вопросы. Сам генеральный директор лично жал ему руку за то, что Йоси однажды нашел возможность спасти план объединения и не оставить людей без премии.
Йоси так живо рассказывал о своих поездках к нам в город, что мне начало казаться, будто я, и в самом деле, видела в коридорах нашего огромного стеклобетонного здания круглую, немного косолапую фигуру Йоси. А может, и вправду, видела.
-- Я не хотел ехать, -- сокрушенно поведал Йоси. -- Жена уговорила. Она уговаривала меня пять лет.
-- Кто она?
-- Математик. Кандидат наук. Ей легче, она еще дома освоила иврит. Сейчас ее пригласили в университет под Тель-Авивом. А мне язык не дается.
-- Как же общаетесь с поставщиками?
-- На идиш. Я хорошо знаю идиш.
-- Дети есть?
-- Дочка-десятиклассница. Она в интернате.
-- Что за жизнь -- все врозь? Он пожал плечами -- что делать?
-- Когда я согласился ехать, я думал: ну, начальником я не буду, бизнесменом тоже -- не тот возраст, чтоб начинать. Но обыкновенным рабочим где-нибудь я устроюсь. Я все могу. Но они же меня за человека не считают. Я прихожу к нему, спрашиваю работу, он даже и головы не поднимет, еще и помолчит, прежде чем скажет: "нет". Я обошел столько мест. Я для них -человек с улицы, да еще без иврита, да еще и не восемнадцати лет.
Я поняла, что "он", "они", "для них" -- это собирательный образ хозяйчика. Отношения с этим хозяйчиком не складывались.
-- А теперь вы стали самостоятельным хозяином, значит -- довольны.
Он посмотрел на меня с сожалением: какие глупости я говорю!
-- Выхода не было. Узнал, что продается лавка, назанимал денег и -- вперед.
-- Люди ходят?
-- Начинают ходить. Приучаю, чтоб поверили -- не обвешиваю и не обманываю.
-- Значит, все хорошо. Вы должны считать, что все хорошо.
Он пожал плечами: не знаю...
В нашем городке открылись лавки, где говорили по-русски, и мы перестали ходить к Йоси за два километра. Но однажды, возвращаясь с моря, заглянули сюда снова.
В помещении было наряднее и богаче, ассортимент пошире, а за прилавком у весов стояла пышная ухоженная блондинка с ярко накрашенными губами. Она улыбалась покупателям, обнажая золото коронок. Обслужили нас прекрасно.
Неужели такая метаморфоза произошла с кандидатом математических наук? Соскучилась по мужу, примчалась укреплять семейные узы, улучшать финансовые дела семьи и тренировать свои математические способности на счете денег?
Конечно, я не выдержала:
-- А где Йоси?
-- Зачем вам Йоси? Это теперь наша лавка.
Я ничего не понимала.
-- Мы купили лавку.
Ах, вот оно что! Йоси лавку продал.
-- Купили за наличные?
-- Нет, конечно. Взяли ссуду. Но мы все продумали, просчитали, расписали по чекам. Знаем точно, когда все выплатим.
Я молчала, а моя собеседница, приняв молчание за интерес к себе, продолжала свой монолог.
-- Мы ехали сюда и понимали, что никто нас не ждет, что рассчитывать нужно на самих себя, никому мы тут не нужны. Ну, сами скажите, кому нужны здесь советские инженеры?
К лавке подкатила маленькая машинка, вышел из нее худой длинный мужчина, окликнул хозяйку, стал вынимать из кузова и заносить в магазин коробки.
-- У вас уже машина есть?
-- Да, как видите. Купили старенькую. Без машины в торговле нельзя. С нами дедушка-пенсионер, живем на его пенсию, машину купили на его корзину. Выплатим ссуду, все будет нормально.