Клычков Сергей
Серый барин
Сергей Клычков
Серый барин
Рассказ-глава
ВСТРЕЧА В РАМЕНСКОМ ЛЕСУ
Пропадал Петр Кирилыч, должно быть, года три или четыре: об нем уже позабыли совсем - пропал и пропал человек..
В Петра и Павла, в Петр Кирилычев день, каждый год Мавра ходила к Ульяне гадать: жив, дескать, Петр Кирилыч иль нет и на какую сторону в поминанье заносить его имя - за здравие иль в упокой...
Ульяна после родов совсем постарела, в волосах у нее, как по первой пороше, ложился редкий снежок, спина перегнулась к земле наперед, глядела она больше под ноги себе и другим, когда с кем говорила, и стала часто в церкву ходить. Гадала она последние годы на угольках... Долго шепчет что-то на них возле загнетки, потом положит... под образа...
Отгадает, словно вольет!..
Про Петра же Кирилыча всегда безо всяких с первого же слова говорила:
- В живости, дескать, Петр Кирилыч, только очень далеко отсюда, скоро будет чудным способом очень богат и почетен, только, когда вернется домой,неизвестно...
Но год прошел, и два прошло, а Петр Кирилыч и вести о себе никакой не подавал... Должно быть, совсем в Чертухино потерял дорогу.
Может, так и впрямь совсем не вернулся бы Петр Кирилыч, если бы не нагнал его Петр Еремеич однажды на тройке: вез он барина нашего Махал Махалыча Бачурина с Николы-на-Пестоши, куда барин ездил богу молиться, потому был большой богомол и память часто по Рысачихиной дочке творил, к тому же невдалеке, в стороне от дороги, стоит Чагодуй, где у барина были дела и большое знакомство с начальством...
Дело было под вечер, лес - одно слово: раменье, если стоят по бокам дороги, как рублевые свечи, и сама дорога по лесу идет, как темные сени в хорошем дому...
Петр Еремеич, зная, что барин не любит попусту трещать и зря толочь языком, сидел на облучке, опустивши ременные вожжи, и тихонько дремал... В ушах у него плыл еще печальный николо-на-пестовский звон и в голове все качалось на тихом вечернем ветру...
Лошади сами бежали привычной рысцой, зная эту повадку Петра Еремеича немного в дороге на козлах всхрапнуть. Впереди ветер перевивал желтые листья, падающие с редких берез на дорогу, и по всему лесу шел гуд, тихий и томный, как звон с колокольни в великом посту..
...Туманило в дальних углах, и там, где стоял молодняк, словно дымилось большое кадило...
В одном месте, почти на самой середине большого леса, где дорога дает крутой поворот, кони вдруг остановились, и Петр Еремеич, больно стукнувшись кудрявым затылком о закраек кибитки, едва не слетел с облучка... ничего вроде как сначала впереди не видать, потом в глазах проморгалось, и Петр Еремеич хорошо разглядел: за дугой стоит человек и держит коренного за повод...
- Кто там? - не своим голосом закричал Петр Еремеич...
- Да это... я... чего ты испужался, Петр Еремеич?
Голос вроде знакомый, а кто - невдомек, только шапка чудная на голове, как воронье гнездо на кусту...
- Мир дорогой, Петр Еремеич,- говорит человек и смеется...
Петр Еремеич так и уперся, не выпуская вожжей...
- Ба-а-а!.. Петр Кирилыч... откудова это тебя нелегкая пропащего несет? - засмеялся и Петр Еремеич.
- Откудова, неведома откудова! - подошел Петр Кирилыч и подал было Петру Еремеичу руку, но заглянул в кибитку и отдернул ее.- Баринка, вижу, везешь?..
Снял Петр Кирилыч шапчонку, держит ее в руке, барину кланяется, а тот из кузова высунулся и тоже Петра Кирилыча вприщурку разглядывает.
- Те-те-те... ты что это, собачий сын, божий человек, большедорожничаешь?..- закричал вдруг Махал Махалыч...
- Что вы, барин? - говорит Петр Кирилыч.- В своем вы уме-разуме? Откелева такое взяли?
- Забыл, что ли? - Барин выпятил ручку из кибитки и на Петра Кирилыча пистолет уставил...
- У меня, барин, память... девушкина... да и помнить-то надо бы больше вам, а не мне...
- Ладно... ладно... куда теперь черти несут?..
- Куда глаза глядят...
- На большую дорогу... кармашки щупать?..
- Я, барин, и так богатый... у меня эн как набита сума: не донесть до дома...
- Чего ж ты лошадям дорогу застрел?..- строго допытывается барин, не отнимая от Петра Кирилыча своего пистолета...
- Да вы бы балушку-то эту спрятали: не ровен час - бахнете в лошадь!
- Отвечай, сучий сын!..- закричал Махал Махалыч, инда по лесу так и пошло перекатным эхом: ай-ай-ай!.. будто повторили на тысячу голосов писклявый баринов голосок сосны и ели...
Петр Кирилыч отшатился от кибитки и испугался не на шутку...
- Чтой-то вы, барин... мы к Петру Еремеичу, как мы с одной стороны... на козлы попроситься хотел!..
- Человек это свойский,- поддакнул и Петр Еремеич, молчавший во время разговора барина с Петром Кирилычем, потому что мало понимал из того, что они говорили, о чем это барин должен так помнить и что Петр Кирилыч забыл...
"Ну да известно: балакирь!" - подумал только Петр Еремеич про себя...
- ...наш, барин, человек!..
- Все вы одним миром мазаны... ты, Петр Еремеич, не учи ученого, поешь сперва хлебца печеного... мало еще домысла... Все вы мазурье,- пискливо вдруг вскрикнул барин на обоих,- полезай, латрыга, я те... земскому представлю!..
- Что ж,- покорно отвечает Петр Кирилыч,- я от начальства не прочь... потому без начальства нашему брату никак не годится... на то наш брат и родится!..
- Ну-ну... заговаривай зубы... лезь весь без остатку!.. чего тут о такую пору шаландаешь?..
- Да эх, барин, мало ли у нашего брата делов: знай собирай в сумку куски, а в спину пинки!..
- Складно это у тебя выходит... лезь, подкидная сума!.. не задерживай!..
Взобрался Петр Кирилыч на козлы, а Петр Еремеич хлестнул лошадей... барин откинулся взад, пистолет в кармашек сунул и на Петра Кирилыча смотрит и улыбается...
- Чтой-то вы, барин, про меня такое подумали? - начал Петр Кирилыч, полуобернувшись назад.
Но барин ему ничего не ответил, только Петр Еремеич сказал:
- Всякий бывает народ!..
- Что говорить: наш брат Исакий бывает всякий, иной человек божий, а за пазухой - ножик!..
- Ишь у тебя как язык-то звонко привешен! - говорит барин, щупая пистолет...
- У него и способия только! - засмеялся и Петр Еремеич...
- Эх, барин... у нас и богатства всего... да и на что оно нам, это богатство... только б стыдно не было видно да голод ворот у рубахи не рвал, а с богатством пропадешь, как с чесоткою вошь!..
Махал Махалыч смотрит на Петра Кирилыча хитрющим глазком, а в глазках у него, как у дикого лесного кота, прыгают огоньки... Заметил Петр Кирилыч эти огоньки и вспомнил лесную трущобу, Буркана и медведя на цепи у ворот, и при этом воспоминанье зазвенел у него в ушах последний предсмертный стон Рысачихиной дочки, и Петру Кирилычу кажется в темноте, что поблескивают это не бачуринские глазки, а Бурканов топор, в темноте занесенный на него со всего размаху... Но и на этот раз Петр Кирилыч не испугался...
- Во, барин,- сказал он после раздумья,- как на свете бывает: иной полезет в святцы, а попадает в острог; кого как полюбит бог!
- Лучше Петра Кирилыча никто заправить не может! - засмеялся Петр Еремеич...
- Поет хорошо, где-то сядет! - мрачно ответил барин и прожег Петра Кирилыча насквозь маленькими глазками, в глазках его раздувалось костровое пламя...
- ...где-то сядет!..
У Петра Кирилыча по-за спине бежит холодок под рубахой.
- А все отчего, милый барин, так с человеком все в жизни его случается: бог больно строг!.. В строготе божией человек обжаднел и вольный дух потерял!..
- Богохульствуешь, еретик!..
- Дак ты, барин, только подумай: на что бог человека сотворил?..
- А на што?.. Ну как, скажи: интересно!..
Петр Кирилыч обернулся совсем к барину и в затылке почесал...
- Видно: на то, неведомо на што... поглядишь на нашего брата, разве правильно ответишь?..
- Ответу нету!..
- Есть, барин: живи, неведомо зачем! Иди, неведомо куда!.. Когда придешь, тогда разберешься!..
- Э-э, Петр Кирилыч... тебе меня не заговорить... земскому-то я тебя все же представлю... понял?
- Как не понять,- ответил печально Петр Кирилыч и потом всю дорогу молчал, с ушами ушедши в дырявый зипун...
Молчал и Петр Еремеич, покачиваясь на облучке покатым плечом, а барин смотрел им в широкие спины и улыбался ехидно... Коренник, не чуя вожжей, держал уши высоко, осторожно ступал в колеи и весь был исполнен заботы, чтобы не кренило набок кибитку и седока в кузову не бросало...
По лесу бежал с ветки на ветку зеленый игольный шорох и лепет от опадающих листьев; каждый листочек, падая с ветки, шепчет Петру Кирилычу свое прощанье и навевает дрему на глаза - кругом тишина безголосая и затаенная - предвестие скорой зимы!..
Проехали так по опушке, дорога пошла пустошами, потом в стороне замелькали подглазые огоньки деревень, и мимо носа с гумен поплыл на ветру паленый дымок из подовинья, где теплились чуть камельки, просушивая разопрелые на жниве снопы... запахло мужицкой едой, щами и хлебом; коренник, заслышав этот дух, метнул головою, дуга брякнула большим колокольцем, и Петр Еремеич привычно, сквозь сон, раза два или три протянул лошадей сыромятным кнутом на большом кнутовище; пристяжки рванули, и осенняя ночь полетела за ямщиком, как большая черная птица...
Хорошо бывало катить на тройке Петра Еремеича!..
Только и оставалось - сидеть себе барином да на крутую дугу над коренным глаза свои повесить: на дуге два голубка друг с дружкой целуются и, в знак обручения в духе, в клювах дуговое кольчико держат, а в кольчике серебряным звоном заходится большой колоколец, в кольчико шелковый пояс продет, по поясу, как по сарафанной каемке, рассыпаны разных голосов бубенчики, на коренном и на пристяжках в лад им брякают ошейники,- сиди себе посиживай, слушай их в оба уха, да, на хорошей накатной дороге вздремнув, думай потом, глаза на ухабе раскрывши: чтой-то, де, седнишний день малые колокола на колокольне без умолку звонят, чтой-то стоит старый чертухинский поп возле церковной ограды, под ноги строго на землю глядит, словно считает следы пришедших молиться, думает свою невеселую поповскую думу и в церковь войти не спешит!..
...Замерло у Петра Кирилыча сердце от шибкой езды...
"Вот шут попугал", - думает он сам про себя...
Скоро Петр Еремеич свернул с большака, в стороне вороненой сталью блеснула Дубна, распахнувши у всполья пушистые полы кустов, и за Пуговкой, бачуринской усадьбой, упер в черное небо черные пики высокий чертухинский лес...
У самого леса, как из преисподней, шел из черноты огонек, и в лесной черноте плыл над ним большой бачуринский дом - с высокой трубой, четко поднятой в темь, на самой вершине среднего мезонина уткнулся в облако шпиль, издали дом был похож на большой пароход, тихо плывущий вдоль зеленой опушки...
- Корабль кентимийский! - вспомнил Петр Кирилыч свою первую встречу с барином...
Петр Еремеич свистнул, заправивши в скулы два пальца, кони замолотили еще пуще копытами по хорошо убитой дороге, пристяжки еще круче откинули в стороны шеи, большой колоколец вот-вот, казалось, сорвется с дуги,- Петр Еремеич, чуть поднявшись на козлах, пригикнул на лошадей, потом весь откинулся взад, тпрукнул, напруживши вожжи, и тройка на всем скаку остановилась у большого подъезда...
Дом стоял какой-то мрачный и тихий, пугая всякого этой своей тишиной. Никто не вышел на крыльцо встретить своего барина, хотя это было мало удивительно, потому что все знали хорошо бачуринские порядки и его одинокую, после потери жены, угрюмую жизнь; только от окна к окну кто-то бегал, видно, со свечкой, то там, то тут в окнах пугливо показывался огонек и тут же потухал под чьим-то торопливым дыханием; на лошадиные крупы ложился золотистый лучик, и видно было в его отраженье, как их лосные спины дымились...
Махал Махалыч, кряхтя, вылез из кибитки на землю и уперся клюшкой в крыльцо...
- Буки, аз, ба-ба знаешь?..- спрашивает он своего Петра Кирилыча.
- Как же, барин, не знать... знаем! - тихо отвечает ему Петр Кирилыч, удивляясь, для чего это барину его ученость понадобилась.
- Расписаться можешь?..
- Могём!..
- Ну, тогда вылезай: доглядаем у меня будешь...
Не хотелось, правду говоря, Петру Кирилычу вылезать из кибитки, да ничего не поделаешь: с барином у него давнишние счеты, да к тому же и подозрение барин такое имеет, хотя Петр Кирилыч и в уме не держал выходить на дорогу щупать карманы: издалека он еще разузнал бубенцы Петра Еремеича и на радостной встрече хотел его попугать...
- Эна как, Петр Кирилыч, тебе подвалило: из попов да в лоцманы! удивленно протянул Петр Еремеич...
- Я те, Петр Кирилыч,- опять говорит барин,- по монастырской стройке пущу...
- ...А не то что... к земскому!..
- Не... раздумал... ты же вот говоришь: иной метит в рай, а угодит в острог!..
- Кого как полюбит бог!..
- Совершенно, лезь весь без остатку!
Не понимает Петр Кирилыч, что это барин для него такое придумал... Махал Махалыч сунул Петру Еремеичу в руку тяжелый целковый на чай, Петр Еремеич поблагодарил, круто повернул свою тройку и на повороте крикнул с облучка:
- Прощенья просим!..
...приподнял войлочную шляпу, махнул по лошадиным хребтам сыромятным кнутом, гикнул, свистнул, и скоро опять затопотали копыта, и под дугой печально заплакал в осенней темноте большой колокольчик...
МАХАЛ МАХАЛЫЧ
Разная осталась память после барина нашего Махал Махалыча Бачурина...
Кто говорит, что барин был большой чернокнижник, каких теперь совсем не осталось, а кто просто - мазурик!.. Будто знал барин запретное слово, с этим самым словом во рту мог все по-своему повернуть и любого во всяком деле кругом обойти и обакулить, так что тот еще и в голове почесать не успеет, как уже сидит в дураках... Теперь трудно этому верить, про разные такие слова, в самом народе жульность тогда еще начиналась; если и заводился мазурик из мужиков, так его за десять верст было видно, не то что теперь, мазурье пошло тонкое, его не сразу раскусишь!..
Конечно: барин - дело другое!.. Хоть и серый барин, из нашего же брата, а все же: жульность не барское дело!..
Была такая у барина книга... выменял он ее у мельника Спиридона Емельяныча... Сам Спиридон всего толку по темноте своей и малограмоте в этой книге раскумекать не мог, а будто по этой книге все так выходило: если в ней читать все по толковитости да по порядку, да если сильно того самому захотеть, так можно по этой книге стать любому человеку святым... если же к святости большой охоты не будет, так в книге все прописано наоборот, только надо читать ее не по белой, а по черной странице, тогда вместо святости такой читарь получает богатство...
Выходит все так: святость вся в человеке созиждется на его кошельке; ему нечистый через эту самую книгу будет лопатой за пазуху золото класть, а он должен его копить в большом окоренке и на Пасху, когда зазвонят в церкви на веселый заутренний звон, хоронить это чертово золото где-нибудь в самом темном углу на болоте, чтоб самому на него не соблазниться и других на грех не навесть!..
Вот она святость должна быть в человеке какая!..
Правду говоря, кому-кому, а нам тут понимать много нечего: в богатстве мы по своей глупой природе большого разумения никогда не имели, да и иметь, видно, не будем: сноровки нет у мужика на большое богатство!..
Известно дело: хрен да лапти!..
В то же темное далекое время всякий был рад любой небылице, чтобы как-нибудь себе объяснить большую загадку: откуда это и по какому такому особому счастью и с какого дохода Махал Махалыч, будучи по натуре своей такой же простой и серый мужик, как и все, в короткое время так растузел у всех на глазах, что и от мирского стада отбился, и в разговоре о нем стали звать его серым барином, а при встрече еще издали снимать картузы, как и впрямь какому дворянину...