И вот, вернувшись домой с похорон Ицика, я позвонил этому Илье: на семинар приехали ученики и друзья Григория Соломоновича, неужели никому из них не интересна многолетняя его работа? Вдова оставила мне материалы... Разговаривал Илья по телефону нетерпеливо и хамски, но я решил не обращать на это внимания, и он наконец согласился встретиться на следующий день у входа в кампус математического факультета.
Как я и думал, он не пришел в назначенное им самим время. Я ждал на нежно-зеленой лужайке перед кампусом. На траве, как в американских колледжах, валялись студенты с книжками. В центре лужайки красовалась модернистская статуя, справа возвышался, как храм, Музей Диаспоры.
Лужайку пересекал, шаркая волосатыми ногами в сандалиях, толстяк в темной майке и шортах. Он ел на ходу питу с шуармой, неся ее перед собой в правой руке, потом помогал левой, чтобы поднести к лицу, и вгрызался, стараясь захватить одновременно и овощи, и мясо, и тесто. Губы и щеки блестели жиром. Курчавые волосы слиплись от пота. Человек внезапно остановился, переложил питу из одной руки в другую и почесал толстую ногу. Его отвлекла пробегающая кошка, и он замер, скособоченный, с полуоткрытым ртом. Распрямился, впился губами в питу и пошел, поглощенный едой, не имея привычки проверять себя сторонним взглядом, не зная, что это такое. Шаркая, он поднялся по мраморным ступеням и исчез за дверью математического кампуса.
Шесть или семь лет назад мы с оператором Витей снимали на этой лужайке фильм о приехавших из России, и каждому я задавал вопрос:
- Зачем вы сюда приехали?
Один математик тогда сказал:
- Я здесь, потому что у этой страны есть будущее.
Витя похвалил:
- Нарядно сказано.
Может быть, мы ехали не за будущим, а за прошлым. Тоже нарядно сказано, но это, скорее всего, так.
Передо мной возвышался суровый Музей Диаспоры. Я мог войти в него и оказаться в прошлом, на улочках средневековых гетто, в бедных еврейских местечках Волыни и Литвы, среди текстов, написанных язычками черного замерзшего пламени. Мне не хотелось. Мое прошлое - детские книги, мушкетеры господина де Тревиля, алмазные подвески, Версаль и Лувр. Пусть всего этого никогда не было нигде, кроме как в воображении, но ведь и прошлое лишь там, и променять Версаль на бедное местечко? Даже те, кто вышел из них и не знал ничего другого, стали называть рестораны "Версалями". В каждом городке - свой "Версаль", ампир и барокко, мебель под какого-нибудь Людовика...
Мне не хотелось вникать в этот мир униженной нищеты, но когда мы с Витей кончили съемку и не знали, куда деть три часа до прихода машины, я предложил зайти в музей - вот же рядом, надо же знать свое прошлое, - и Витя, злой с похмелья, сказал:
- Зачем мне, на хрен, прошлое, я и с настоящим-то справиться не могу.
Когда-то, когда меня унижали разговорами о корнях и предках, я ответил: "Вам важны предки, а мне - потомки, моя дочь, мои корни не в прошлом, а в будущем".
Витя бы посмеялся: "Нарядно сказано".
Колыхнулась дверь математического кампуса, и я увидел свои корни. На крыльце стояла Дашка. Она повернулась к отражению в дверном стекле, осмотрела себя и приняла небрежную позу. Я окликнул.
- Папа? - Дашка насторожилась. - Ты что здесь делаешь?
Она подумала, что я тут из-за нее. Поняв, что из-за Векслера, подошла, присела рядом, откинула волосы, задумалась: сказать мне все, не сказать... Решила не говорить:
- Тут напротив дешевая студенческая забегаловка, булка с рыбой и гарниром - три шестьдесят.
Из кампуса вышел Илья. Сумрачный, с выражением брезгливой иронии на худом лице. Вместе с ним вышел второй, мне не знакомый, бородатый, пошире в плечах и поплотнее. Оба - в джинсах и распахнутых на груди теннисках. Они подошли к нам.
- Удрали? - спросила Дашка.
- Там нечего слушать.
Илья и не подумал представить бородатого. Тот был культурнее, испытывал из-за этого неудобство, предупредительно улыбался.
- Это мой папа, - сказала Дашка.
Парень назвался:
- Боря.
Илья объяснил ему:
- Господин Волков, друг Векслера, хочет привлечь внимание мировой общественности к трудам великого математика. Наш скорбный труд не пропадет. Ничто на земле не проходит бесследно. Векслер много работал последние годы. Вдова бережно собрала наследие.
- Может быть, в университет сдать? - предложил Боря.
- Да я уже сдал туда в архив. Кто там будет читать?
- Болдин приехал. Может, с ним поговорить? - снова предложил Боря и счел нужным сообщить мне: - А мы вышли перекусить что-нибудь, я, понимаете, толстый.
- Боря, сбегай, забегаловка рядом, - сказал Илья, - принеси на всех.
- Почему я?
- Потому что ты американец. Вы должны оказывать нам материальную помощь. Мы тут за вас кровь проливаем, противостоим мусульманскому миру.
Мимо нас прошли спортивный мужчина и высокая девушка. Илья взглядом показал другу на них:
- Видел? Вот какие математики требуются. Будь же логичным. Мы не требуемся не потому, что нас оттирают, а потому, что для нас нет задач. Если задачу может решить девчонка с куриными мозгами и длинными ногами, Штильман возьмет на работу ее, а не тебя с...
- Ну, ну, договаривай.
- Договариваю: куриными ногами.
- Думаешь, у нас не так?
- Да, но есть разница между маленькой страной и большой.
- Я не замечаю, - сказал Боря, - хотя три года прожил в Израиле, а теперь вот живу в Штатах.
Я подумал, в самом деле, где он мог заметить разницу между континентами? На работе, глядя в компьютер? На автостраде по пути домой, где в машине работает кондиционер и даже хиты в магнитофоне те же самые? Дома, за едой из супермаркета или перед телевизором с американскими фильмами? Что для него прошлое?
По аллее, занимая всю ширину, медленно подкатил туристский автобус с затемненными стеклами высокого обзора. Остановился у входа. Из двери кампуса высыпали математики. Среди них был Володя, и Дашка, вскочив с травы, замахала ему рукой.
Мне показалось, за шесть лет он не изменился.
- Очень рад вас видеть, - он пожал мне руку. - Как Ира Николаевна?
- Спасибо.
- Как жару переносит?
Безупречный был малый - ничего лишнего и все, что требуется. Я начал поддаваться его обаянию. Все-таки Гай очень был похож на отца.
Румяный дядька в российской велосипедной шапочке выскочил на крыльцо и что-то кричал. Все подтянулись поближе, чтобы слышать. Мы тоже прислушались.
- В нашей программе произошли изменения! - кричал человек в шапочке. Запланированная экскурсия в Старый город и к Стене Плача, к сожалению, не состоится в связи с опасностью террористических акций! Вместо нее мы решили предложить вам не менее интересную экскурсию в Яд ва-Шем, Музей Катастрофы европейского еврейства! Господа, кто не был там, я очень рекомендую поехать! Эта трагедия нашего народа запечатлена в оригинальном незабываемом проекте! Те, кто уже был там или не может поехать по состоянию здоровья, могут посетить выставку художественной фотографии "Эротика цветов"! Напоминаю, что вечером, в семь часов, мы все встретимся на общем ужине в ресторане гостиницы! Желающих поехать в Яд ва-Шем прошу занять места в автобусе! Перекусить мы можем там, к вашим услугам великолепные буфеты и кафе!
- Кто это? - спросил я Дашку.
- Краснопольский. Он делает сборник памяти Григория Соломоновича.
- Ничто на земле не проходит бесследно, - повторил Илья. - Вот и оригинальный незабываемый проект у нас есть.
- Что ты вдруг? - недовольно сказал Боря. - Яд ва-Шем тебя не устраивает?
- Меня не устраивает эта незабудка в шапочке.
Он начинал мне нравиться.
- Ты едешь? - спросила Дашка Володю.
Тот пожал плечами:
- Вообще-то сегодня я не настроен...
- Зачем ему, - сказал Илья. - У него есть Дахау. Ты хоть был там? спросил он Володю.
- Был, - ответил тот спокойно.
- Ну и как тебе проект?
Володя сделал вид, что не услышал.
- Посидим в кафе, - предложила Дашка. - Там прохладно, выпьем чего-нибудь.
Она привела нас куда-то, где за плечами буфетчика поблескивали бутылки спиртного. Я знал, что Володя не пьет, но Дашка заказала водку, и он пил со всеми. Илья опьянел и стал приставать к Володе.
- Как тебе здесь?
- Жарко, - Володя все время был начеку.
- Это еще май.
- Представляю. У нас тоже бывает жарко.
Мы все отметили "у нас". Илья начал раздражаться, но не знал, к чему прицепиться.
- Ну а... как тебе все остальное?
- Грязновато, - Володя понимал, что его провоцируют, и старался не давать повода.
- Я был в Йене, - вставил Боря, - у них там брусчатку на улицах шампунем моют. По ней еще Гете ходил.
- Наверно, плюнуть негде?
- У них мостовые чище, чем этот стол, - не успокаивался Боря. - И эта чистота - несколько веков.
- Да плевать я на них хотел.
- Ну, здесь ты можешь плевать, где угодно, - сказала Дашка. - Но не надо так уж злоупотреблять. Чистота - это тоже не так плохо.
- Я не понимаю. Грязно, жарко - чего сюда было ехать?
- Друзей повидать, - сказал Володя. - Тебя, например.
- А там друзей нет?
- Есть.
- Представляешь, - громко сказала мне Дашка, отвлекая разговор на себя, с первого дня, как они приехали, их стала опекать одна старая немка. Едет в Италию - берет их с собой, в Испанию - тоже берет. Да, Володя?
Их - то есть Володю и его жену. Мне стало жалко Дашку.
- Эта немка считала их русскими или евреями? - спросил Илья.
- Антисемитизма сейчас нет, - хладнокровно ответил Володя. - Даже наоборот.
- Что значит, наоборот?
- У нас есть приятель, в теннис вместе играем, он когда узнал, что я еврей, знаешь, что спросил?
- Ну?
- А вы не боитесь, спрашивает, что все снова повторится?
- Потрясающе, - сказал Илья. - Беспокоится за евреев?
- Нормальный культурный человек.
- Представляю чувства того немца. Ладно, думает, Гитлер - чудовище, но проблема снята, все это ужасно, но мы хотя бы уверены, что этого больше не повторится - нет в Германии евреев. И тут здрасьте - давно не виделись.
- Ты считаешь, может повториться? - снисходительно улыбнулся Володя.
- Но вот он же спросил тебя. Видит, знающий человек, дай, думает, спрошу.
- Кончайте, - сказал Боря. - Чего это вы тему нашли? Илья, кончай про немцев.
- Разве я про них? Кто говорит о немцах?
- Ты, - сказала Дашка.
- Ладно, - сказал он. - Уговорила. Кто сегодня заказывает кофе? Американцы или - извините, в последний раз, - немцы?
- Кофе мы пьем в Яффо. Настоящий арабский.
- Ты что, на машине?
- Мы едем к морю, искупаемся.
- Что ж ты пьешь, если за рулем? - возмутился Боря. - Я в твою машину не сяду.
- А я тебя и не приглашала, - сказала Дашка, поднимаясь.
Вокруг сидели студенты, было несколько солдат с оружием, два или три столика занимали математики. Среди них был москвич Болдин. Илья, столкнувшись с ним, когда мы входили, сказал, что у меня архив Векслера, и Болдин предложил, когда перекусим, встретиться у входа. Я видел, как он что-то обсуждал за столиком с коллегами, как отодвинул тарелку, положил блокнот и стал чиркать карандашом.
Ожидая его в вестибюле с цветными витражами, я сел на диван. В нишах стояли огромные аквариумы, было тихо. Болдин вышел из кафе и остановился, в смущении ероша рукой короткие, седые с желтизной волосы. Я понял, что он забыл про меня, но помнит, что кому-то что-то обещал, и пытается вспомнить, кому и что. Увидел, вспомнил, обрадовался и пошел навстречу:
- Извините, закрутился, сумасшедший день, ничего не соображаю, вы - друг Григория Соломоновича?
- Я слышал вашу фамилию от Векслера, - сказал я.
- Это отец. Они были друзьями. Значит, - Болдин уточнял во избежание недоразумений, - в семь вы меня доставляете в ресторан, так? Полагаюсь на вас.
- Хотите выпить?
- В такую жару?
- Кофе.
- Это с удовольствием.
Илья и Боря еще не уехали, и я попросил подбросить нас в старый Яффо. В машине Илья сказал:
- Туда я бы тоже не ездил. Те же арабы, что в Иерусалиме.
- А куда бы ты ездил? В Нетанию? - спросил я.
- Тоже верно. Кто-нибудь знакомый погиб?
- Да, - сказал я и удивился: как быстро ко всему привыкаешь.
- Такая страна, - заметил Илья. - У каждого есть знакомые погибшие и каждого хоть раз показывали по телевизору.
Болдин копался в бумажнике, вытаскивал какие-то записочки.
- Меня просили купить нательный крестик... со Святой Земли, понимаете... на... - отставив руку, как дальнозоркие старики, прочел: - вот: Виа Долороза.
- Это Иерусалим.
- Купите в Яффо, - сказал Илья. - Все святое делается...
- На Малой Арнаутской в Одессе, - докончил Боря за друга.
- Молодец, - похвалил Илья. - Не забыл в своем Принстоне... географию.
...Мы сидели под тентом за грязным столом. Кафе примыкало к древней крепостной стене, и совсем рядом с нами качались на море парусные яхты. Вокруг кричали торговцы, и по узкой полоске между стеной и морем медленно двигалась толпа. Если Дашка с Володей и были где-то тут, едва ли мы бы встретились, да я и не хотел - зачем?
-...у него тогда были неприятности. Мой отец был академиком, он хотел взять его к себе в институт, обком не разрешал, помните, какое тогда было время, пятый пункт, отец поехал к министру обороны Устинову, тот в этом смысле тоже был тяжелый человек, но позвонил прямо при отце, сказал: "Сегодняшним числом оформишь, завтра доложишь об исполнении". Он тут работал?
- Недолго. Понимаете, - решил я осторожно предупредить разочарование, кажется, это не совсем математика...
- А что?
- Не знаю.
- Я посмотрю то, что вы мне дали. А вечером в ресторане поговорим еще с одним человеком, он сейчас в Штатах. Я все время боюсь забыть, вы мне напомните, пожалуйста, купить крестик.
Спросив дорогу у хозяина кафе, мы дошли до магазинчика неподалеку. Болдин выбрал крестики, я поторговался и купил еще какие-то сувенирчики, которым Болдин обрадовался. Мне нравилось, как ответственно он относится к самым мелким поручениям. Проверив записочки в бумажнике, остался удовлетворен. По узким переулочкам мы выбрались в еврейский район. У светофора переходила улицу молодая парочка: солдат в форме ел на ходу мороженое, девушка в короткой юбке и майке со шлейками несла на груди его автомат. Ремень его был перекинут через голову девушки. Она была такой хорошенькой, что Болдин засмеялся от удовольствия:
- Жаль, оставил фотоаппарат в гостинице.
Мы остановили такси и поехали в гостиницу. У себя в номере Болдин пошел в душ, а я включил телевизор. Работал кондиционер, уличная жара не проникала сквозь закрытые окна. По израильским каналам шли фильмы, я переключил на CNN. Новости начались с нас: с воем промчался "амбуланс", тенистую улицу перекрыла полосатая запретительная ленточка, полицейские склонились над кем-то или чем-то... Не зная английского, я ничего не понял. Болдин прошлепал босиком, обмотанный полотенцем и мокрый, вслушался.
- Плохо понимаю, - сказал он. - Фарасаба? Палестина?
- Кфар-Саба. Это рядом с Нетанией.
- По-моему, теракт, но жертв нет. Легко раненные.
Показывали следующий сюжет, выборы где-то в Европе.
- Чем, по-вашему, все тут кончится? - спросил Болдин.
Я пожал плечами.
- Вы извините, что я так, голышом? Может, и вы душ примете? Посидим, остынем. Мой сосед только вечером появится. Вы его видели - с бородой.
- Боря.
- Он жил в Израиле. Говорит, арабов надо задавить.
- Он не сказал, как это сделать?
- Но ведь и так, как есть, нельзя. Честно говоря... вы не обидитесь?
- Нет, конечно.
- Их ведь тоже можно понять, правда?
- Всех можно понять, - сказал я.
- Уничтожить палестинцев невозможно, значит, нужна нормальная граница. Как может существовать государство без границы?