- На уток, на куропаток, а то, глядишь, принесет и фазана.
Джамиль, продолжая с улыбкой глядеть на мать Таира, решил тут же открыть ей мысль, которая занимала его всю дорогу от Баку до деревни.
- Я приехал, чтобы взять Таира с собой, - сказал он неуверенно, еще не зная, как отнесется к этому тетушка
Гюльсенем.
- Что ж, - неопределенно ответила Гюльсенем, опуская глаза, - видно, такие настали времена. Всех вас тянет туда, в Баку. Да и сам Таир недавно говорил, что вот, мол, почти все его товарищи ушли на промысла, а некоторые даже стали героями нефти. То и дело перелистывает газеты, думает...
- А скоро он вернется? - спросил Джамиль и посмотрел на проселочную дорогу.
Извиваясь змеей, дорога уходила к ущелью. Вдали виднелся белый дымок паровоза, тянувшего за собой маленькие коробочки вагонов; звук паровозного гудка был едва слышен. По ту сторону железнодорожной насыпи открывалась широкая сероватая равнина. Кое-где из-за темнозеленых зарослей камыша поблескивали маленькие озера.
- Наверно, он там, - сказал Джамиль, кивнув головой в сторону озер. Но разве сейчас время ходить на охоту? Пешком отправился или верхом?
- На коне поехал. И взял с собой длинную веревку. Сама не знаю, зачем. Как ни допытывалась, - не сказал. Ты же знаешь, какой он упрямый... Ну проходи, сынок, проходи, садись. Чего тут стоять? Где бы он ни был, все равно скоро вернется.
"Зачем это понадобилась Таиру веревка?" - подумал Джамиль и, еще раз взглянув на равнину, спросил:
- Уж не на джейранов* ли он поехал охотиться?
______________ * Джейран - газель, серна, род антилопы.
Из ущелья показался всадник. Джамиль поднес руку ко лбу и, прикрыв ладонью, как козырьком, маленькие, прищуренные глаза, стал пристально смотреть на дорогу.
- Кажется, Таир. Он что-то везет на луке седла.
Обветренное, загорелое лицо Гюльсенем нахмурилось.
- От него можно всего ожидать. Уж он доведет нас до штрафа.
- Что же, он разве не знает, что охота на джейранов запрещена? озабоченно сказал Джамиль. - Да, может быть, это и не джейран вовсе.
По мере того как всадник приближался, все яснее было видно, какую везет он добычу.
- Да, тетя, это джейран, - уверенно сказал Джамиль.
- Уж я - то знаю своего сына! Он ничего не боится.
Гнедая кобыла легко взяла подъем и рысью пошла по улице. Из всех дворов нижней части деревни выскочили злые псы и с громким лаем кинулись на всадника. Быстро перебросив джейрана через плечо, Таир встал во весь рост на седло и пустил коня вскачь.
- Гляди, что делает, озорник! - сказала Гюльсенем, явно охваченная тревогой за сына. - Сорвется с седла, собаки и куска от него не оставят.
Промчавшись галопом по улице, Таир скрылся за поворотом.
- Какой джигит! - с гордостью за друга заметил Джамиль. - Впрочем, джейран, наверное, маленький.
Иначе Таир не устоял бы с ним на седле.
- Эх, чего он только не вытворяет! Право, я была бы спокойнее, если бы он уехал с тобой.
Гнедая кобыла галопом пронеслась мимо забора соседнего двора и, вмиг очутившись перед террасой, остановилась как вкопанная.
- А!.. Джамиль! Здорово, дружище! Прославленному герою нефтяных промыслов от бесстрашного сына колхозной деревни привет! - шумно и торжественно поздоровался Таир со своим другом и спрыгнул на землю.
Он поставил спутанного длинной веревкой джейраненка на тоненькие ножки, заткнул конец веревки за пояс и, широко раскрыв объятия, прижал друга к груди.
- Добро пожаловать, Джамиль! Шашлык из моей добычи - угощение дорогому гостю!
Таир потянул джейрана за веревку и привязал его к столбику террасы.
Маленькое животное пугливо озиралось по сторонам; коричневые с поволокой глаза его были широко раскрыты; при малейшем прикосновении по его телу пробегала дрожь.
Видя, что Таир и в самом деле хочет зарезать джейраненка, Джамиль запротестовал. Вступилась и мать:
- Не надо. Совсем еще крошка! Да и какой в нем вкус?
Но Таир не хотел слушать ни друга, ни мать. Разыскав где-то брусок, он вынул из кармана большой складной нож и начал точить широкое лезвие. Между делом он говорил:
- Ты только посмотри, мать, гость-то у меня какой! Нет, нет, обязательно зарежу джейрана!
- Ты, мой дорогой, действительно очень упрям, - сказал Джамиль. - Если ты собираешься резать его только ради того, чтобы угостить меня, то я не согласен, благодарю. Ты только взгляни на беднягу!..
Перебирая тоненькими ножками и вытянув шейку, маленький джейранчик втягивал ноздрями воздух. Глаза его выражали страх и тоску. Таир сжалился наконец.
- Ладно, будь по-вашему! - согласился он, отбросил брусок в сторону и, сложив нож, сунул его в карман. Затем подошел к столу и сел рядом с Джамилем. - Ну, рассказывай, друг, как там у вас в Баку. Когда получишь звание Героя?
- Это не от меня зависит...
- Все, брат, зависит от самого человека! - перебил Таир, резко взмахнув рукой. - По правде говоря, и меня здорово тянет в Баку. Хочу стать героем нефти. Я уже кое-что читал о морском бурении. Ты ведь в море, на буровой работаешь? Как там, не трудно? Я справился бы?
- Да первое время нелегко было. А теперь я просто не знаю, как можно работать еще где-нибудь. Морское бурение, брат, - это совсем особый мир!
- А меня возьмут туда? - нетерпеливо спросил Таир.
- Почему же нет? У нас особенно ценят тех, кто идет на буровую с такой охотой.
- Значит, решено. Я еду, Джамиль! - заявил Таир. На другом конце террасы тетушка Гюльсенем хлопотала у очага, собираясь готовить обед. Она обернулась и сердито посмотрела на сына. Ее взгляд не ускользнул от друзей. "Пожалуй, не отпустит", - подумали оба.
- Чем ты так недовольна, тетя? - спросил Джамиль.
- Героем стать можно и здесь, - спокойно ответила Гюльсенем и обратилась к сыну: - А с таким характером, как у тебя, поезжай хоть на край света, все равно проку не будет.
Таир был задет за живое. Не в силах скрыть досаду, он резко сказал:
- А что я сделал плохого, мать?
- Ты еще спрашиваешь! Задира ты, вот что! Того щиплешь, этого задеваешь. Председатель на тебя сердит, бригадир недоволен...
- Дал бы мне председатель коня, если бы это было действительно так?
- Не твоя в том заслуга! Дает из уважения к памяти твоего отца... сердито проговорила Гюльсенем и, опустившись на корточки, стала раздувать огонь в очаге.
Таир ударил ладонями по коленям:
- Клянусь честью, от этой женщины мне не будет житья! Только и слышишь от нее: "Брось задирать людей, не наживай врагов!" А дело-то - сущие пустяки. Ну, спел я там в клубе частушки, поддел слегка председателя и бригадира... Так ведь это же самая безобидная критика!
- А за что ты их критиковал-то? - заинтересовался Джамиль.
- Ну, посуди сам. На днях было у нас комсомольское собрание. Я выступил и сказал, что из всех деревень молодежь едет на нефтяные промысла. Почему бы и нам не двинуться в Баку! Чем мы хуже других? Узнав об этом председатель примчался вот сюда, к нам домой. И давай! Почему, - говорит, - ты разгоняешь мои кадры? Ты что, мне враг или кто? Я ему спокойно так говорю: "Послушай, дядюшка Мурад, а разве нефть - не наше дело? Чужое? Ведь за время войны не мало рабочих ушло на фронт. Если не мы, так кто же будет помогать Баку?" Ну, поспорили мы, а потом об этом споре я спел в клубе частушки. Скажи, Джамиль, в чем я неправ?
- Конечно, ты прав, - одобрил Джамиль поведение своего друга. Нефтяные промысла сейчас очень нуждаются в рабочих руках.
Гюльсенем была на стороне председателя.
- Рабочие руки нужны и в колхозе, - возразила она. - Если Баку дает нефть, то мы даем мясо, молоко, масло...
- Послушай, мать! - прервал ее Таир. - Мяса и молока не меньше будет и без меня. Возьмем хотя бы твою работу. Одна такая доярка, как ты, справится с коровами всего нашего колхоза. А косить траву найдутся люди.
Короче говоря, я еду - и все!
После этого разговора Таир ежедневно встречался с Джамилем и не мог наслушаться его рассказов о Баку.
Из попыток Гюльсенем отговорить сына ничего не вышло. Через две недели вместе с Джамилем Таир отправился в путь.
3
В маленькой комнате общежития для молодых рабочих Джамиль и Таир спали на одной кровати "валетом". С вокзала они приехали уже ночью и, стараясь не разбудить спящих товарищей, разделись при свете, падавшем в окно от уличного фонаря, тихонько улеглись и быстро заснули.
Рано утром, проснувшись, молодые обитатели комнаты заметили рядом с Джамилем незнакомого парня и заинтересовались "новеньким". Таир, смуглый, с красноватым от загара лицом и зачесанными назад черными жесткими волосами, с тонкими, резко очерченными губами и темным пушком под прямым носом, крепко спал, скрестив на груди руки.
Ребята посматривали то на приятеля Джамиля, то на переметную сумку, которая лежала на подоконнике. В этой туго набитой и плотно зашнурованной с обеих сторон сумке могла быть и ореховая халва, и фасали - тонкие слоеные лепешки, и жареное на углях мясо молодого барашка. Молодые нефтяники жили дружно и не раз лакомились гостинцами, которые присылала Джамилю мать из деревни.
Рядом с койкой Джамиля лежал толстый, невысокого роста парень, который больше глядел на сумку, нежели на Таира. Все знали, что этот парень большой охотник поесть. Раньше других отправлялся он в буфет и позже всех выходил оттуда. Иной раз, вернувшись поздно в общежитие, когда буфет уже был закрыт, он принимался шарить по тумбочкам. А если и здесь не находил ничего съестного, с огорченным видом ложился на койку и долго ворочался с боку на бок, вздыхая и охая. Первое время товарищи потешались над его аппетитом.
Смеясь и как бы оправдываясь, он говорил:
- В детстве, когда я отказывался есть, мать так колотила меня за это, братцы, что я, наконец, покорился, привык... Ну, а теперь готов проглотить все, что попадется в руки и что окажется мягче камня. У меня, друзья, такое правило: если в моей тумбочке найдешь съестное, бери и ешь. Зато, если я у вас найду, тоже возьму, не постесняюсь.
Джамиль любил этого парня. Шутя, он дал ему прозвище "Пузан". А звали его Самандар - именем сказочной птицы, живущей в огне.
Однажды Джамиль купил несколько новых книг и принес в общежитие. Самандар с изумлением уставился на него.
- Послушай, душа моя, и не жалко тебе бросать деньги на ветер? спросил он. - Разве мало книг в библиотеке?
Джамиль только рассмеялся в ответ и аккуратно разложил книги на подоконнике. С того дня книги стали занимать все больше и больше места в их маленькой комнате.
Самандар был не охотник до чтения, он не переставал думать о еде даже тогда, когда ему приходилось держать в руках книгу. Поэтому-то, вероятно, и сейчас его внимание было приковано к сумке, лежавшей на подоконнике, и он смотрел на нее с таким вожделением, с каким кот смотрит на еще не пойманную мышь.
Проглотив обильно выступившую слюну, он отвернулся к товарищу и прошептал:
- Я заглянул бы в эту сумку, да боюсь, что она принадлежит не Джамилю. Пожалуй, осрамишься перед этим парнем.
- Неудобно, конечно. Пошли лучше умываться. К тому времени и Джамиль проснется.
Они взяли полотенца и вышли.
Летнее солнце выплывало из-за моря, видневшегося сквозь зеленоватые стекла окна. Солнце напоминало раскаленный железный диск, вынутый из горна. Джамиль, привыкший вставать в одно и то же время, проснулся и открыл глаза, как только тоненький солнечный луч упал ему на лицо. "Гляди-ка, Пузан уже встал", - подумал он, взглянув на пустые койки товарищей. Он хотел было встать и одеться, но вспомнил, что сегодня выходной день, и повернулся к окну. Ему бросилась в глаза стопка газет, накопившихся за время его отпуска. Он протянул руку к подоконнику, взял газеты и стал просматривать их одну за другой.
В газете Джамиля интересовали прежде всего заметки, касающиеся треста морского бурения, где он работал. Но, читая эти заметки, он невольно хмурился. Постоянное отставание треста начинало задевать его честь. Это было уязвимым местом и в его спорах с Самандаром: когда Джамиль упрекал товарища в пренебрежительном отношении к книге, у Самандара было чем крыть.
- Вот эти книги и губят вас! Сколько уже времени плететесь в хвосте! говорил он с издевкой. Презрительно поджав губы, засовывал пухлые руки в карманы брюк и, выпячивая живот, начинал победителем прохаживаться по комнате. При этом Самандар всегда с опаскою ждал от Джамиля какого-нибудь резкого слова или такого довода, на который нечего будет возразить. Когда приближался этот опасный момент, он принимался насвистывать песенку "Перепрыгну через высокую стену..." и с безразличным видом выходил из комнаты, давая этим понять, что говорить больше не о чем.
Впрочем, эти споры не влияли на их дружеские отношения, и как бы они ни ссорились, всегда перед сном или сам Джамиль сглаживал обиду каким-нибудь добрым словом, сказанным с виноватой улыбкой, или же Самандар, хлопнув Джамиля по плечу пухлой рукой, заливался беззлобным смехом и звал друга к примирению. Они, как закадычные друзья, вместе ходили на вечерние занятия по техминимуму, в театр или на концерт кружка самодеятельности в Дом культуры, бродили в недавно открывшемся парке или по берегу моря. Иногда их споры заходили слишком далеко и ссора забывалась не скоро. Упрямился больше Джамиль, который от природы был несколько замкнут и очень самолюбив. Случалось, что друзья дулись друг на друга весь день, а вечером, раздевшись, молча ложились на койки. Заснуть им, однако, не удавалось. Оба беспокойно ворочались, пока, наконец, Самандар не сдавался первым.
- Послушай, злопамятный ты человек! - говорил он, поднимая голову с подушки. - Допустим, я упрям, ну а ты-то что?
И достаточно было Самандару сказать что-нибудь в этом роде с добродушной улыбкой, как мир между друзьями восстанавливался.
По сравнению с Джамилем Самандар был и проще, и добродушнее. Он ничего не таил от своих товарищей. У Джамиля же была тайна, которую он ревниво скрывал от всех. С осени прошлого года любил он Лятифу - телефонистку морской буровой. Самандар каким-то образом проведал об этом и однажды, в кругу друзей, открыто намекнул на тайну Джамиля. Джамиль тогда резко оборвал его, заявив, что Лятифа совсем не интересует его. С тех пор в этой комнатке имени Лятифы никто не произносил.
Джамиль просмотрел несколько последних номеров газеты, но ни одной заметки о своем тресте не нашел. "Должно быть, дела неплохо идут", - подумал он и обрадовался.
Тем временем Самандар с товарищем, умывшись, на цыпочках вошли в комнату. Джамиль, улыбаясь, приветствовал Самандара:
- Здорово, Пузан, рад видеть тебя! Как дела?
Не дождавшись ответа, он обратился к другому парню:
- Как живешь, Биландар? Я, брат, здорово соскучился по вас в деревне. Что у нас тут нового?
- Ты мне скажи сначала, что там, в сумке? - спросил Самандар, вешая полотенце у изголовья койки. - Может ты и из деревни привез книжки вместо гостинцев?
Джамилю не верилось, что Самандар так и не заглянул в сумку. Он испытующе посмотрел на друга:
- Будто, не проверил?
- Нет, клянусь тобой, нет!
- Так тебе и поверили!
- Сумка твоя?
- Нет, Таира.
Самандар устремил свои узенькие глазки на деревенского друга Джамиля.
- Так это и есть Таир? Все-таки привез... А где его саз*? Ты же говорил, что он ашуг**.
______________ * Саз - струнный музыкальный инструмент. ** Ашуг - народный певец-сказитель.
- Не взял с собой. Если Баку придется ему по душе, то и саз будет здесь.
Вначале они разговаривали тихо, почти шепотом. Но через некоторое время, сами того не замечая, начали говорить громко. В комнате стало шумно. Разговор мог бы принять любое направление, но Самандар снова завел речь о гостинцах, которыми, как он полагал, были набиты и переметная сумка, и чемодан. Предвкушая сытный завтрак и поглаживая живот, он улыбнулся и многозначительно подмигнул Джамилю. Соскочив с постели, Джамиль быстро оделся. Затем он вынул из чемодана слоеные лепешки и куски жареной баранины и начал раскладывать их на маленьком столике, покрытом газетой.