- Сказать по правде, в деревне я не знал, куда деваться от скуки. Тишина такая, что в ушах звенит... Послушай, Таир, ты уж не тоскуешь ли по деревне?
Они подходили к трамвайной остановке. Улица была полна народу. Свет больших уличных фонарей отражался на ровной глади асфальта.
Все взглянули на Таира, ожидая, что он ответит. Но Таир только загадочно улыбался и почему-то не торопился с ответом.
- Ну как, друг? - не вытерпев, спросил Самандар.
- Конечно, - ответил Таир, указывая на многолюдную и шумную, казавшуюся бесконечной улицу, - какое же может быть сравнение? Да на одной этой улице людей в десять раз больше, чем во всей нашей деревне.
- А посмотрел бы ты, сколько тут бывает народу в большие праздники!
В это время в стороне послышались переливчатые звуки баяна, и ожидавшая трамвая рабочая молодежь, раздавшись в круг, начала хлопать в ладоши в такт музыке. На середину круга выскочил русский парень и лихо пустился в пляс, хлопая руками по коленям и выбивая ногами барабанную дробь чечотки. Русый чуб его бился над бровью, и он то и дело вскидывал голову, ни на секунду не замедляя ритма движений.
- Да это же ребята с четвертого промысла! - воскликнул Самандар и, обращаясь к гармонисту, крикнул:
Эй, Миша! Как начал выполнять план, так сразу и загордился? - Он обернулся к своим друзьям: - Подойдемте, я станцую вам нашу "гайтаги"!
- Да разве русский парень сможет играть наши танцы?
Вопрос Таира показался Самандару странным.
- Ну и что тут такого? Почему бы ему и не сыграть?
Друзья потянули Таира с собой, и все вошли в круг. Мех Мишиного баяна растягивался все шире, плясун все больше входил в азарт, стараясь показать свое искусство перед окружившими его парнями и девушками.
Вдруг он раскинул в обе стороны руки и опустился на колено перед черноглазой армянкой.
- Прошу! - пригласил он ее.
Девушка вышла к парню и, подражай русской пляске, поплыла вокруг него, взмахивая платочком над головой.
- Эй, Миша!. Жарь "гайтаги"!
Вопреки ожиданию Таира, гармонист заиграл "гайтаги", и русские ребята захлопали еще громче. Самандар выскочил на середину круга и завертелся, как резиновый мяч. Не ожидавшие такой прыти от этого толстяка, парни и девушки кричали со всех сторон:
- Браво, браво!
Прохожие останавливались, толпа росла с каждой минутой. В задних рядах люди вытягивались на носках, стараясь увидеть пляску Самандара. А тот, яростно отбивая ногами такт, приблизился к девушке, которая только что танцевала с русским парнем, и пригласил ее. Несмотря на усталость, девушка не отказала ему и снова вышла плясать.
Самандар кружился вокруг нее до тех пор, пока, запыхавшись, девушка не отступила в толпу. Довольный победой, разгоряченный танцор словно пришел в исступление. Кружась и топая, как безумный, он издавал какие-то невнятные звуки. Наконец со всего разбега он подскочил к самому центру круга, выпятив грудь и откинув голову, поднялся на кончики пальцев и замер на месте.
Громкие аплодисменты покатились по улице.
К остановке подошли пустые вагоны трамвая. Молодежь с шумом бросилась занимать места, и Таир не заметил, как очутился на лавочке рядом со своими друзьями.
"Ну и парень! Какой славный парень!" - думал он, удивляясь мастерству Самандара.
Ликующее веселье молодежи различных национальностей было непривычно новым для Таира. В далекой родной деревне он никогда не видел, чтобы русский парень играл "гайтаги", а девушка-армянка - танцевала с азербайджанцем. Все это вызывало в душе Таира чувства, в которых он и сам не мог еще разобраться. Ему казалось, что все это могло быть только в Баку, что в этом сказывается один из прекрасных обычаев города. Правда, веселая беззаботность молодых рабочих и девушек казалась Таиру несколько странной. Сам собой напрашивался вывод, что бакинскую молодежь больше всего занимают подобные развлечения. И, может быть, он сделал бы этот вывод, если бы не услышал разговора Самандара и Миши, сидевших рядом.
- Ты, Миша, - говорил Самандар, - не очень-то задавайся! Ведь у тебя всего-то сто пятьдесят процентов, а у меня двести!
- О чем это они? - спросил Таир у Джамиля.
- О выполнении норм. Их бригады соревнуются.
Таир насторожился. Самандар и Миша разгорячились.
- Если бы я на себя не надеялся, мой баян давно покрылся бы пылью. Через десяток дней у нас две скважины выйдут из ремонта. Тогда посмотрим, у кого будет больше!
- Посмотрим, посмотрим... - усмехнулся Самандар. - Так говорит, будто один он работает, а мы храпим, положив под бок подушку. Не беспокойся! Когда ты вытянешь двести процентов, у меня будет триста, не будь я Самандаром! Ты что думаешь, мы так легко выпустим из рук знамя?
Таир снова заинтересовался:
- Что за знамя?
- Уже второй год переходящее знамя Государственного Комитета Обороны в их тресте...
Молодежь зашумела. Кто-то со стороны заметил:
- Их погубил кружок самодеятельности. Да разве выполнишь план, если все время будешь думать об игре да пляске?
- А мы выполним! И не только выполним, а с песнями придем к Лалэ Исмаил-заде и скажем: "Товарищ управляющий трестом, будьте добры своими руками снять со стены знамя, которое висит у вас в кабинете, и передать нам. А то оно слишком долго задержалось у вас".
- Этого-то как раз вам и не видать!
- Увидим, увидим!..
В вагоне поднялся такой шум, что трудно было разобрать, кто и что говорит. Над самым ухом Таир услышал самоуверенный голос Самандара:
- Сколько бы они ни старались, ничего у них не выйдет. Не отдадим знамя! Шутка ли? Упустишь знамя, тогда людям и в глаза не смотри...
Всю дорогу Таир молча глядел на Самандара и думал: "Честное слово, замечательный парень".
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Когда Таир и Джамиль, направляясь на морскую буровую, подошли и стали у маленькой пристани, пенистые волны Каспия яростно накатывались на прибрежные скалы и с глухим ревом разбивались о них. Золотые лучи закатного солнца купались в морском просторе. Тяжело вздымаясь, и подгоняя друг друга, налитые багрянцем волны катились к берегу, по всему морю словно бушевал огромный пожар.
Таир стоял на берегу, как зачарованный, глядя на пламенеющие в косых лучах волны, и ему казалось, будто все, что он увидел в Баку за эти два дня, не сравнимо ни с чем, виденным им до сих пор. Но те, кто жили здесь годами, будто и не замечали этой изумительной красоты Каспия, будто их и не трогало все это богатство и разнообразие красок, разлившихся по вечернему морю. Таир был так поглощен созерцанием постоянно менявшейся картины, так восхищен и подавлен могущественным ревом моря, что даже забыл, зачем он сюда пришел и куда направляется.
Вдруг, рассекая волны, слева вынырнул небольшой моторный баркас "Чапаев" и, переваливаясь с боку на бок, подошел к причалу. Рабочие ночной смены засуетились и один за другим стали прыгать на палубу. Капитан в матросской тельняшке, размахивая мускулистой, загорелой рукой и дымя папиросой, закричал своим густым, осипшим на ветру басом:
- А ну, быстрее, ребята... Не мешкать! И без того я провинился перед стариком Рамазаном!
Джамиль объяснил Таиру, почему такая спешка:
- Наверно, "заложил" где-нибудь, вот и запоздал. По расписанию, мы должны были быть уже на буровой. Ну, мастер задаст ему - будет помнить!
Как только последний рабочий спрыгнул на баркас, приглушенный мотор снова загудел. "Чапаев" медленно отвалил от пристани и, описав широкий полукруг, лег на курс. Минуту спустя, Таир оглянулся назад и увидел казавшуюся издали уже совсем маленькой пристань и к югу от нее широкую бухту, окаймленную с трех сторон грядой сероватых холмов. Здесь было царство вышек. Они были похожи на густой лес, оголенный зимней стужей.
Заметив, куда глядит Таир так пристально, Джамиль широким жестом руки указал на полоску берега, растянувшегося у подножья холмов:
- Знаешь, вон там, где сейчас видны промыслы, когда-то было море. Люди отвоевали у него нефтеносную землю. Первая буровая там была заложена по указанию товарища Кирова. Если присмотришься, то увидишь, что вышки расположены в шахматном порядке. В прошлом так не бывало. Закладывали буровые, где и как кому вздумается.
- А почему это? - спросил Таир друга, который не так давно учился с ним в одном классе семилетки, а за какой-нибудь год работы в Баку ушел так далеко вперед, так много узнал, что на него приходилось смотреть теперь с завистью.
- Раньше промыслами владели крупные капиталисты и мелкие хозяйчики. Каждый из них думал лишь о собственной выгоде. Нефть они добывали хищнически - там, где это было легче и обходилось дешевле. Когда же установилась советская власть и к нам приехал товарищ Киров, все пошло иначе. Киров сказал, что вся земля принадлежит народу, что дело надо вести с умом, бурить скважины, как полагается. Тогда и нефти можно добыть гораздо больше...
Таир, хорошо зная цену земли и желая показать Джамилю, что и ему известна ее тайна, сказал:
- Конечно, товарищ Киров рассудил правильно. Земля - очень капризна. Нельзя ее насиловать, иначе она не даст урожая... Надо давать ей отдохнуть, питать ее минеральными удобрениями...
Джамиль отрицательно покачал головой:
- Нет, дружище, тайна нефтяной земли не в этом. Ты узнаешь это от нашего преподавателя, когда пойдешь на занятия по техминимуму. Он рассказывает очень интересные вещи. Оказывается, предприниматели грабили не только недра земли, но и друг друга. Когда, скажем, один начинал получать нефть из скважины, другой норовил заложить свою совсем рядом, чтобы высосать всю нефть из пласта соседа в свою пользу. Тут уж ни с чем не считались. Джамиль указал рукой на берег. - А посмотри-ка на эти вышки в Бухте Ильича. Картинка!
Пока Таир с любопытством слушал объяснения Джамиля, "Чапаев" поравнялся с длинным рядом морских буровых. Пытаясь что-то вспомнить, Джамиль замолк на миг, потер нетерпеливо лоб и сказал:
- В те времена и техника была слаба. Морских буровых не было и в помине. А при нашей технике мы можем добывать из-под морского дна сколько угодно нефти. Видишь?
Джамиль с гордостью указал на одну из ажурных вышек, поднимавшихся прямо из воды. На этой буровой никого не было, и несведущему человеку могло показаться, что здесь, пробурив скважину, разведчики нефти не нашли ничего и, убедившись в тщетности своих усилий, забросили вышку.
- Вот эта скважина дает до ста пятидесяти тонн нефти в сутки, продолжал Джамиль с видом опытного мастера, которому давно известны все тайны бурения морских скважин. Но, перехватив недоверчивый взгляд Таира он попытался растолковать ему, что в его словах нет никакого преувеличения: Видишь эти тонкие трубы? По ним все время течет нефть. Она бежит на берег вон в те резервуары. Бежит днем и ночью, не останавливаясь ни на минуту...
Глядя на покоящуюся на широком квадратном основании и суживающуюся кверху высокую железную вышку, Таир сказал:
- Но ведь это огромная тяжесть. Как же эта башня держится на воде и не опрокидывается?
Джамиль усмехнулся.
- А зачем ей опрокидываться? Она стоит на толстых железных сваях...
Когда баркас поравнялся с новой вышкой, Таир устремил глаза к ее основанию и увидел толстые железные столбы, уходившие в глубину моря.
- Ну, а глубоко идут эти сваи? - спросил он.
- У этой - метров на пятнадцать, а там, где стоит наша буровая, еще глубже.
Баркас стремительно промчался мимо вышек и, выйдя в открытое море, взял курс на маячившую вдали одинокую буровую. Качка увеличивалась. Баркас подбрасывало, как щепку, валило то на один борт, то на другой, и он давал такой сильный крен, что, казалось, вот-вот захлестнет его огромной волной. Видя, что Таир боится, как бы баркас не перевернулся, Джамиль сказал, стараясь, подбодрить его:
- Это еще что? Иногда поднимется такой шторм, что мы по трое-четверо суток сидим на буровой. Даже продукты подвезти не могут.
Таир вытаращил глаза:
- Это почему?
- Да потому, что при таком шторме маленький баркас может легко опрокинуть и люди неминуемо пойдут ко дну. Глубина тут не меньше семидесяти - восьмидесяти метров, а отсюда до берега не всякому молодому под силу доплыть.
Все внимание Таира было приковано к баркасу, который то взлетал высоко на гребень волны, то проваливался словно в пропасть. Судорожно глотая воздух, Таир чаще поглядывал в сторону буровой мастера Рамазана. Причиной тому был не один только страх, а и желание поскорее увидеть собственными глазами буровую-промысел, где добывают черное золото, которое прославило Баку на весь мир. Таиру почему-то казалось, что работа на буровой сопряжена с невероятным физическим напряжением, что люди там, обливаясь потом, выбиваются из последних сил, чтобы не отстать от стремительного хода машин, и у них кружится голова, темнеет в глазах.
- Послушай, Джамиль, - спросил он, - а там очень трудно работать?
- Трудно? А техника, по-твоему, на что? Сейчас сам увидишь. Всю тяжелую работу делают машины.
- А мастер сейчас на буровой?
- Наверно. В эти дни он почти не отдыхает. Ведь если вдруг случится авария, все наши труды пойдут насмарку.
- Что же может случиться?
- Мало ли что? Авария. Разве знаешь, что творится там, в недрах? Иногда, смотришь, долото вертится, а вглубь ни на один вершок не идет...
- Не берет машина?
- Всяко бывает. Упрется долото в твердый грунт, - тупится, ломается. Застрянет в забое - вот и авария. Попробуй-ка тогда вытащи его обратно!
Таир с интересом слушал друга, но многого не понимал.
Вдруг баркас стукнулся обо что-то и отскочил назад. Таир поднял голову. Стоявший на носу смуглый мальчуган, взяв толстый канат, ловко набросил его широкую петлю на выступавший из мостков конец толстого бревна. "Чапаев" с покорностью взнузданной лошади потянулся вперед, еще раз стукнулся о бревна, чуть отступил и, снова подтянувшись вплотную, пристал к мосткам буровой.
Рабочие начали подниматься на деревянный настил.
Вместе с Джамилем и Таир ступил на мостки. Все сооружение дрожало от работы мощного бурильного агрегата, пол под ногами ходил ходуном, а под ударами ветра и волн, казалось, вышка вот-вот сорвется с места и опрокинется в пучину. Таир в испуге ухватился за руку товарища.
- Ха-ха-ха!.. - весело рассмеялся Джамиль. - Да ты, оказывается, порядочный трус? Идем! Пусть себе трясется. Не бойся, под ногами крепко. Не то еще увидишь впереди. Какие только бури и ураганы не выдерживала наша буровая...
Таир глянул на уходящий ввысь железный каркас и увидел человека, стоявшего во весь рост на самой верхушке. Жизнь рабочего, казалось, висела на волоске: если вдруг ударит его порывом ветра или он случайно поскользнется, то неминуемо сорвется в пучину, и тогда вряд ли удастся его спасти. При одной мысли об этом по телу Таира побежали мурашки. Он быстро оторвал глаза от вышки и взглянул на машины и приборы, которые находились на буровой. Внимание его привлек прежде всего дриллометр - прибор, которым измеряется давление на долото в забое. Его длинная и черная стрелка застыла без движения на каком-то делении. Возле дриллометра, подперев голову одной рукой, сидел на корточках помощник бурового мастера Васильев. Увидев его, Таир подумал: "Этот, наверно, лучше всех знает повадки машины".
Подхватив Таира под локоть, Джамиль повел его к мастеру Рамазану, который стоял у ротора и внимательно наблюдал за движением квадрата.
- Уста!* Это тот самый Таир, - сказал Джамиль, представляя своего друга.
______________ * Уста - мастер.
Угрюмый старик, из-под смятого козырька серой фуражки которого выглядывали седые волосы, поднял глаза на Таира, затем, вытерев перепачканную в сероватом глинистом растворе большую мозолистую руку о толстый брезент своих брюк, протянул ее смущенному парню.
На миг взгляд усталых, казавшихся сердитыми глаз старого бурового мастера остановился на новичке. Некоторое время он молча рассматривал рослого и крепкого парня. И, наконец, спокойно произнес слова, которых ждал Таир с таким нетерпением:
- Ну и хорошо...
Как видно, Джамиль не успел еще замолвить словечко за своего друга, и поэтому мастер как бы с безразличием отнесся к появлению нового рабочего на буровой. Так думал Таир. Но мастер, дав какие-то указания рабочим, которые в стороне готовили глинистый раствор, снова обернулся к Таиру и задал ему первый вопрос: