"Ты на свое "вне конкурса" не больно надейся, - торопился он, когда за окном поплыл та-а-акой город, что меня даже понос пронял. - Как только в общагу аби-туриенскую поселишься, примкни к школярам, которые готовятся, и решай с ни-ми. Тот сборник конкурсных задач, что ты мне показал, штука хорошая. Но у экза-менаторов есть разные приемчики, которые вчерашние школьники и те, что зани-мались с репетиторами, знают. Лучше бы тебе, конечно, с ленинградцами гото-виться, да где тебе их встретить? Но и с периферии толковых десятиклассников много приедет. Одно слово - Корабелка. По городу не шастай - успеешь налю-боваться, если поступишь. А не пройдешь тем более времени будет навалом. Не пей вообще. Ты в этом плане парень крепкий, но мозги должны быть чистыми до самого поступления. Вот получишь студенческий билет и зачетку - напейся до зеленых соплей. Но - в компании. Никаких вытрезвителей. Девочек тоже оставь на потом. На такого витязя они сами будут вешаться со всех сторон. Только успевай стряхивать. Но не сейчас. До самого решения приемной комиссии - лениградская блокада. Все понял, Дим?" "Спасибо, Шура. Ты мне теперь как брат. На зимних каникулах я к тебе в Полярное приеду." "Все. Дай я тебя поцелую. На Галерный, - скомандовал он таксисту, закрывая за мной дверцу. - В Кораблестроительный. Запомни его, водила - Ломоносова везешь!" "Бери выше, - смеюсь, - Водолазова!" А сам только башкой верчу. Надо же - какая кругом красотища-то! Я и в кино таких городов не видел. Трамвай прошел. А потом синий автобус с усами на кры-ше троллейбус! Наяву-то. Кони скачут бронзовые по обе стороны проспекта, а за ними река в гранитных берегах - вся дворцами застроена! Шофер только по-смеивается на меня глядя. У него каждый третий в таком полуобморочном состо-янии отъезжает от вокзала. После собора в полнеба свернули в такую роскошную улицу, что лучше, я был уверен, не бывает. А тут - та-акая площадь, а на ней... Ладно, что я вам тут рассказываю? Все видели Исаакиевский собор... Потом понес-лись по набережным. Надо же, в одном городе столько рек!..
4.
Высадил он меня у строгого желтого здания с белыми колоннами, на фронтоне которого золотом было написано: Ленинградский кораблестроительный институт!
Для Димы Водолазова с целины... По путевке комсомола.
За дверью сразу приемная комиссия. Вежливые, деловые. На орден смотрят, улы-баются. Тут же полно солдат, матросов - конкуренты мои, вне конкурса. Один, смотрю, в тропической форме, то есть в желтой панамке и ворот нараспашку. И сам выглядит туземцем каким-то от нерусской кучерявости и загара. И - я глазам не поверил. Надо же! С моим орденом... Мы, конечно друг к другу. А он пред-ставляется так небрежно "Ноль Зильберглейт. Закавказский военный округ." Ну и что! Еврей так еврей. Зато парень геройский. Я тоже: "Дмитрий Водолазов. Целина." "А боевой орден за что?" - во беспардонная нация! "За бандитов." "О, - хохочет он на весь вестибюль, скалит желтые лошадиные зубы. - И я за бандитов! Я за мусульманских, а ты?" "И я за них." "Ссыльные?" Догадливые вы ребята, не отнимешь.
Ноль оказался ленинградцем, а потому меня тут же передал с рук на руки морячку с голубыми погонами - Леша Горобец, морская авиация Балтфлота. Белобрысый, от любого слова краснеющий хохол - сплошное обаяние. С меня ростом, только пополнее. Я ему тоже понравился. Он сказал, что как раз едет в общежитие, но ждет одну девчонку-ленинградку, с которой договорился готовиться к экзаменам. Я рассказал об инструктаже моего Шурика Леша покраснел и сказал, что у всех такие советы. В своем соку не подготовишься.
"А зачем им конкурентов натаскивать? - удивился я. - Конкурс же сумасшедший." "Они идут другим списком. Им другие конкуренты. Да и вообще Томка Сличенко - моя землячка с Белой Церкви. Своя дивчина." "Вон та?" спрашиваю, а у самого аж дух захватило, как утром от Невского проспекта. Вот какие, оказывается, де-вочки в Ленинграде водятся... Уж на что у нас на целине весь цвет комсомола представлен, а такие и близко не заглядывали. Вот это да!.. "Нет, - смеется Леша и запросто, как обычной подружке, подает ей руку: - Здравствуй, Таня. Знакомься. Это - Дима Водолазов. Герой Союза и мой друг. С целины. Ты не смущайся, Митя. Таня всех сначала в шок вводит. А внутри она совсем не опасная. Правда?" "Пра-вда, - смеется она, как живая, и руку мне протягивает. - Татьяна Смирнова. Сред-няя школа такая-то. Балтийский вокзал." А у меня все внутри как сжалось от восторга, так и не отпускает, даже ручку ее не посмел пожать. Надо же, какая девочка! С Балтийского вокзала...
"А вот и Тамара наша, - как сквозь брезент слышу я голос нового друга. - Очнись и знакомься." "Мама! - ахает тоже очень милая девчонка, но на фоне Тани никто. - Герой! А почему у вас звезда такая большая и красная? Я думала, что она золотая и маленькая." "Я не Герой Союза... - едва произношу я. - Это Леша пошутил. Я - кавалер Ордена Красной звезды. За один эпизод на целине." "Так вы - целинник! - ахает Таня и тут же берет меня под руку. - Я так мечтала туда поехать! Расскажите, а? Мальчики, ведь вы в Автово, в общагу? Я с вами. А устроитесь, сразу едем в Стрельну, там будем загорать и готовиться к письменной математике, ладно?" "Н-нет, - краснеет Леша. - У нас с Димой на весь период экзаменов - блокада. Никаких водки, загаров и девочек. Он и с одетой тобой чуть в обморок не грохнулся, как я, когда тебя впервые увидел, а уж на пляже и таблицу умножения забудет. Если хотите нам помочь, то только в нашей комнате в общежитии. И не жмись к нему, Таня. Пожалей Диму. Ему еще жить и жить." "К-какие мы нежные! - отпускает она меня. Не замечает, что у меня от ее звонкого смеха просто ноги подкашиваются. - Пожалуйста. Хоть в противогазах, правда, Тома?" "Нет, возражает та и сама берет меня под руку. но это со-овсем другое дело... Тут земное создание. Таких я сам завожу без стартера. - Никаких противогазов. Математика высушит мозги от любых амурных закидонов. А вот и трамвай!"
Эротические преимущества давки в ленинградских трамваях уже описал в своих монологах Феликс, применительно к той же Тане. Поскольку она оказалась со мной лицом к лицу, проспекта Стачек я не заметил, как и знаменитого Кировского завода, хотя она исправно все показывала по дороге. Чуть не час ехали, а я видел только ее ясные голубые глаза. И покрывался гусиной кожей, когда золотистые во-лосы касались моего лица. В жизни не было у меня такого счастливого часа... Леша всю дорогу приглядывался к нам и на конечной остановке что-то прошептал Тане на ухо. Та стала поспешно прощаться. Махнула мне рукой с другой стороны трамвайных путей и исчезла вместе с вагонами. Словно привиделась.
"Или институт, - строго сказал Леша, - или Таня. Середины для тебя нет. И для многих других." "А для тебя?" - едва перевел я дух. "Во-первых, я женат. А, во-вторых, для меня в женщине внешность не главное. Поэтому я никогда не теряю головы. Таня - отличная девчонка, но не в период судьбоносных событий. Забудь ее в пользу бинома Ньютона и логарифмических уравнений. Ты хоть знаешь, что это такое?"
Я знал. И еще как знал! Нас Лобик так натаскал, что я сам всяким Таням с Балтий-ского вокзала мог бы уроки давать. Только Леша Горобец прав - лучше пока без ее глазок поверх учебника. Всему свое время. Я молча пожал ему руку, и поспешил за ожидавшей уже на ступенях Тамарой.
Общежитие было огромное, на несколько тысяч студентов. Пока все это было для абитуры от Камчатки до Калининграда. Меня определили в комнату-восьмиместку - одни сержанты и старшины. Те уже знали Тому и встретили ее, как любимую учительницу.
И началась для нас страда... Это слово мне было знакомо лучше, чем любому из них, да и из вас, а потому я вцепился в математику, как в рукоятки своего трактора. Полмесяца в нашей комнате был сухой закон. Даже курить выходили к коридор. Никаких воспоминаний и амуров. Только математика и физика. Задачи и ответы на записанные одноклассниками Тамары каверзные дополнительные вопросы - по опыту прошлых экзаменов. Логика тут была простая. Человек от природы ленив, так? Преподаватель, принимающий экзамены, - человек. Эрго - он не придумывает каждый год новые каверзы. Более того, срисовывает их с вопросиков своих коллег из политеха и военмеха. А раз так, то при должной системе можно знать ответ, скажем, на такой вопрос: сколько дверных ручек в Корабелке. Вдвое больше, чем дверей - чего проще, правда? Или еще: чего сторона графина с водой, которая обращена к солнцу, холодная, а та, что от лучей, горячая? А вы его повернули...
5.
Первый экзамен - письменная математика. В Актовом зале. Огромном, как плаз Адмиралтейского завода, что за окнами. С такими же стальными стропилами вместо потолка. Нас усадили по двое. За разговоры и подглядывание хоть под стол, хоть в листок соседу - пошел вон. Как говорится, шаг влево, шаг вправо... Я попал рядом с высоким холеным брюнетом. Таких красавчиков я сроду не видел. Прямо для Тани, невольно подумал я, наблюдая, как он идет ко мне походкой царствующего монарха. На меня, вместе с моим орденом - нуль внимания. Не теряя ни минуты времени, не глядя по сторонам, он тут же начал писать на черновике, морща высокий белый лоб. Отодвинул первую задачу, перенес решение на чистовик и взялся за вторую.
Делай, как они, делай лучше их. Я в точности повторил его действия. И мы пошли с ним ноздря в ноздрю. Вокруг тишина, напряжение повыше, чем на Кустанайской ЛЭПа, только шаги преподавателей, что конвоируют нас между рядами.
Где-то на третьей из пяти задач вдруг произошло движение в зале. По проходу к экзаменационному столу шествует блондинка с листками в руках. "Что, уже сдае-тесь? - услышал я голос экзаменатора. - Подумайте. Время еще есть." "Не сдаюсь, а сдаю," - слишком громко, словно вызывающе, прозвучало в тишине. "Как? Все?" "А что тут решать?" "Как ваша фамилия?" "Смирнова. Татьяна."
Почти сразу за ней, прошла туда же стройная брюнеточка с высокой прической. Я услышал только "Элла Коганская", увидел, как ей дружески улыбаются сразу два экзаменатора, а тут поднялся с листками и мой сосед. "Феликс Дашковский," - сказал он почти так же громко, как Таня.
Я не привык, чтобы меня оставляли в хвосте, но заставил себя не торопиться. Еще неизвестно, что они там понаписали. Не время рисковать и выставляться. Тем более, что без этого Феликса мне стало спокойнее. Башкой можно вертеть. Я раз-ложил свои листики по всему столу. Перешел на свой стиль. Забыл, как учил Лобик, все, что написал в черновике, чтобы потом заново решить ту же задачу - и сравнить. Если тот же ответ, то на чистовик. Система! И - никаких мыслей о красотке с Балтийского вокзала... Никаких. Или институт, или красотки. Блокада!
Уже при разборе полетов в общаге я нашел у себя ошибку. Все, подумал я. Тут не шутят. А жаль! Я так настроился учиться...
Но в списке отчисленных не другой день меня не оказалось. То ли ошибку не заметили, то ли простили. В конце концов, непортачил я только в одной задаче. Могли и четверку поставить, а?
Через три дня учебы на износ, на устной математике меня сначала ждало горькое разочарование - по письменной тройка. Надо же! За одну неверную задачу! А все эти Смирнова, Коганская, Дашковский и прочие школяры, для которых и четверка - адью, сидят себе, как ни в чем не бывало. Не ошиблись... Вот это подготовочка!
Ладно, пришла пора и мне показать им водолазию! Дело в том, что Лобик у нас был, как потом бы его назвали, злостным диссидентом. Учебник Киселева напрочь не признавал. Каждую теорему доказывал по-своему и стократ проще. Я тут же все это применил, к изумлению столичного экзаменатора. Даже победительница четы-рех Всесоюзных конкурсов школьных работ по математике Элла Коганская таких построений не знала. Пока я у доски выпендривался, она сидела надутая и красная, словно я нанес ей личное оскорбление. Во, коза безрогая, пижонетта столичная. Сюда бы еще Фирочку из нашего класса - ты бы от зависти вообще лопнула! А ленинградский наставник этой лауреатихи покорно все себе с доски переписал, а мне влепил пятерку и даже пожал руку двумя руками. И Таня просияла мне из-за своей парты, словно это ее похвалили. Я вылетел из аудитории, обнял по очереди всех своих знакомых, ожидающих входа, а довольно откровенного поздравительного поцелуя Тамары даже не заметил. После таниной-то радости за меня!..
Вышел я из здания на Лоцманскую улицу, потянулся от души и до того мне выпить захотелось!.. Вам, моим преимущественно еврейским читателям этого генетически не понять. Я словно увидел вход в гастроном на углу канала Грибоедова, стеллаж за стойкой, а на нем - еще не пустую стеклотару. Рядом же. И деньги в кармане, а? Сейчас бы бутылочку "Московской" с горла и закусь - хоть рыбной котлеткой из кулинарии, а? Заслужил же? За здоровье Лобика, а? Ноги сами понесли меня было на нужный угол, но тут навстречу - Леша. Посмотрел он мне в глаза, покраснел как рак, затолкал обратно в вестибюль, прижал к стене и говорит: "Пятерка, Дима? Угадал? После трояка по письменной? Я те дам гастроном! Я те еще Таню в трам-вае не простил. Ждать!! Вот тут! Выйдешь на волю только со мной. Понял?" "Так точно, - смеюсь. Понял. Банкет отменяется до самого зачисления в студенты. Вместе с вами, товарищ старшина. До зеленых соплей..."
А Леша уже поздравлял спускающегося по ступеням Дашковского. Тот ослепил нас голливудской улыбкой, удостоил и меня крепким мужским рукопожатием, взмахнул потрясающими ресницами, обволакивая бархатным взглядом. Создала же природа такого красавчика, подумал я. И снова решил, что равна такому совершен-ству только Таня Смирнова. А от этой мысли такая меня тоска взяла, что видение "Московской", как приза за победу, сменилось видом ее же - по другому поводу. Уведет, решил я. Овладеет. Вместо меня... Я двинулся было на вожделенный угол нарушать приказ товарища старшины флота Леши, но тут Даш-ковский заспешил по лестнице вверх, а к нему в объяться со смехом упала Элла Коганская. Он обнял ее за талию и увлек на улицу.
У меня отлегло от сердца. Тем более, что Леша, с твердой четверкой, был уже тут как тут. У него было правило - отвечать без подготовки. Это впечатляет... Увидев направление моего взгляда на элегантную парочку, он восхищенно выдохнул: "Порода! По письменной и по устной - чистые пятерки. Тут у них целая компания вундеркиндов - Дашковский, Коганская, Литовский, Богун." "Жиды, - беззлобно пожал я плечами. - Способная нация. Нам на замену в собственной стране." "Не жиды, а евреи, - строго сказал Леша, неприязненно на меня погладывая. - И не на замену, а нам же в пример... А, Танечка! кинулся он к спускающейся по лестнице красавице. - Как?" "Обе пятерки, сияли голубые глазки и белые зубки то мне, то Леше. - Нам иначе нельзя! Мы не льготники. А тебя, Димочка, вообще считай приняли, если сочинение, английский и физику хоть на трояки сдашь. До сих пор тебя обсуждают. Надо же! Самого Дашковского обставил. Спасибо тебе." "Ах у дуба, ох у ели, насупился я. - Мы им не быдло." "Дима у нас - идейный анти-семит, - как бы между прочим сказал Леша. - Ты с ним поосторожнее." "Чего это вдруг? Мне-то что? - смеялась она. - Я может тоже к евреям неравнодушная."
К одному уж точно, обреченно подумал я. Не сейчас, так потом...
"Я безыдейная, - коснулась она пальчиками моей груди. - Мы же не с целины."
Я это запомнил!
И этого Феликса тоже. Хорош, спору нет. Я не мог даже вспомнить ему равного актера. Мне, не говоря о Леше или там Томке равных полно, а ему и Тане - нет.
И тут же ревность превратилась в ярость. Что такой наш бриллиант он присвоит...
Не обижаешься? Спасибо. И правильно. А то и писать тебе будет нечего. В конце концов, сколько голов, столько умов. И я тебе вот что скажу. В каждом русском от рождения живет антисемит. И при случае самый что ни на есть юдофил эту свою суть так или иначе проявит. Так что Водолазов - не исключение!
* 2. *
1.
Только двадцатого августа я позволил себе выйти в город Ленинград. Разорвал блокаду, этот замкнутый круг: Автово, 36-ой трамвай, Корабелка. С новеньким студбилетом и зачеткой я сел в обратную сторону и вышел на Невский прямо к тому самому Казанскому собору, что занимал пол-неба в мое первое питерское утро. Дал маме в Эмск телеграмму о поступлении. Потом подумал и накатал такую же кап-раз Шуре. Выпить, как ни странно, не хотелось. Я был пьян самим городом. Шагал и шагал вдоль улиц и каналов, пока не оказался перед великой Невой. Тут у меня дух занялся, словно в упор Танечку встретил. Такая же свободная, синеокая, а прямо напротив - золотой шпиль в голубое небо. Я вспомнил, что Таня как-то дала мне номер своего телефона, и поспешил к будке, отыскивая двошку. Ее позвали не сразу. Какой-то козел стал придуриваться, кто, мол, и зачем. Я ему по-русски все объяснил, а потому сразу услышал ее голос.