А х м е д. /Надевает фуражку, подкручивает усы/. Ручка есть в доме?
Д е д. Откуда?! Сроду кляузы писать не приучен, с чего бы ей взяться.
А х м е д. Нет ручки? Да, говоришь? Думаешь, не найду, как протокол написать, понимаешь? Плохо участкового Ахмеда Садыкова знаешь. Так говорю?/Подходит к онемевшей Дарье и вырывает из хвоста гусыни перо, берет со стола нож, очинивает перо, оглядывается по сторонам, видит пузырек с йодом, удовлетворенно хмыкает, ставит перед собой, достает новый лист протокола/.
Д а р ь я. /Приходит в себя, наливается злостью/. Тебе, ирод проклятый, кто позволение давал над Шуркой моею издеваться? Ты ее растил? Кормил? Холил? Да она может после твоих рук поганых и вовсе нестись перестанет, а то еще и помрет вовсе. Черт усатый! Распустил ручище-то!
А х м е д. /Снисходительно/. У нас на Кавказе все мужчины усы носят, да.
Д а р ь я. Вот и сидел бы на своем Кавказе. Какой леший тебя к нам заманил? И морозы не держат. Хоть бы отморозил себе все хозяйство поскорее, да обратно убрался. Мало наших девок перепортил?
А х м е д. Ты, бабка, чего шумишь, понимаешь? Я тебя трогал, да? Будешь ругаться, то оформлю на пятнадцать суток, не обрадуешься. За оскорбление должностного лица...
Д а р ь я. Давно должностным-то стал? Не ты ли прошлым летом на базаре гнилыми помидорами торговал, нас обвешивал? А как фуражку надел, то и нос выше бани задрал...
А х м е д. Ты, понимаешь, нос мой не трогай, а то точно оформлю.
Д а р ь я. И оформляй, понимаешь! Коммунисты нам ничего сделать не могли, а вам, чер...нявеньким и вовсе не одолеть. Обкакаетесь! Коль Господь за нас не заступится, то черти вам житья все одно не дадут.
Д е д. Вот, блин, расшумелась баба, что твой самовар. А ведь правильно говоришь, Дарьюшка. Не тревожь лиха, пока лежит тихо. Мокрый дождя, а нагой разбою не боится. Мы свое пожили, на старости лет и помирать не страшно.
А х м е д. Чего орете?! Убогонькие!
Д а р ь я. Так и есть, убогие мы, потому что при Боге живем, а таким чертенякам как ты хода не даем. Хватит! Натерпелись! Костьми ляжем, а своего последнего не отдадим! То уполномоченные разные ездили-шастали, из амбаров последнее выгребали, нас на голодную смерть оставляли. Мы-то верили, государству хлебушек свой сдаем, а вышло как? Таких как ты, востроносеньких, прикармливали, на свою голову нянчили! Потом в одну деревню принялись сгонять-укрупнять, химией травить! Все мало. Теперича принялись наших гусей щипать! Не дамся! /Прижимает гусыню к себе/.
Д е д. Ты бы, Ахметушка, пришел ко мне как человек к человеку, сели, по рюмашечке бы выпили, потолковали обо всем и, глядишь, спору-драки никакой не было бы...
А х м е д. Чтоб я к тебе, дед, пришел твою вонючую самогонку пить?! Тьфу! Сроду не бывать этому. Я - власть, а ты кто?
Д е д. Вот именно. Ты во мне человека не видишь, и видеть не желаешь. Тебе что Иван, что Аверьян, все одно. Обычаев нашенских не знаешь, не почитаешь, и знать не желаешь. Тебе бы лишь кусок пожирнее урвать, а там хоть трава не расти. Поперек горла тебе деревенька наша встала?! Мешает?! Из ста домов остались лишь мой, да дарьин. Так ты на спички-то, /подает ему коробок/, запали и дело с концом. На, бери, не стесняйся. Только смотри, сам не сгори как нас палить станешь.
А х м е д. Ну, хватит, разговорился....
Д е д. А ты думал, мы немые? Как скотинка, которую только запрягать, да взнуздывать можно. Ладно, с нами ты может быть и совладаешь, справишься, а известно ли тебе, что тут иная сила, / показывает пальцем вниз, себе под ноги/, имеется? С ней-то тебе не совладать, протокола на них не оформишь.
А х м е д. Что за сила? О чем говоришь?
Д е д. /Делает пальцами рога над головой/. О них, ребятах шустрых-ушлых, которых мы покаместо тут жили-поживали, то и придерживали. А вот как нас не станет, то, как вы с ними совладать договариваться будете, и ума не приложу. Худо, ой, худо вам всем тогда придется, кто на нашей земле без благославления хозяйского селиться начнет. Они вас так уработают, в такую каральку загнут, что и не отличишь, где башка, а где задница.
Д а р ь я. Точно, точно.... Пока Бог спит, то черт на свой лад народ шурундит, без опаски черное дело творит.
А х м е д. Хватит меня своими чертями пугать. Я ни в Бога, ни в черта не верю. Собирайтесь быстренько и со мной в город. Там отпишу по начальству, пусть они и решают, как с вами быть. Быстро, кому говорю?!
Д е д. /Делает глупую рожу/. А куда нам идти? Мы дома.... Это тебе, Ахметушка, до начальства быть срочно надобно, ты и иди, поезжай с Богом, а нас в покое оставь.
А х м е д. /Ни обращает на их слова никакого внимания, берет банку с самогоном, запечатывает, ставит в сумку, берет зеленый хвост, нюхает, морщится/. Ты, дед, еще и браконьерничаешь? И это тебе зачтется. Чего стоите? Собирайтесь, кому сказал?!
Дед и Д а р ь я. /Хором/. Куда?!
А х м е д. К черту!!! К дьяволу!!! К чертенячьей матери!!!
Д е д. Ты, Ахметушка, нечистого бы не трогал, а то как бы худа не было...
А х м е д. В гробу я видел и вас и чертей ваших! Провалиться мне на этом самом месте, но выживу вас отсюда.
Д а р ь я. Чур, меня, чур./Крестится/.
Д е д. /Испуганно/. Ну, началось...
/ Неожиданно в комнате потемнело, за окном мелькает молния, слышны раскаты грома, вой в трубе, на заднике появляется огненный шар, который разгорается до нестерпимого блеска, заходили ходуном стол, лавка, печь. Внутри русской печи возникает яркое свечение, там что-то трещит, слышен вой/.
А х м е д. Чего это? Гроза что ли? / Говорит несколько слов на незнакомом языке, типа: "сартах, бартах, керендах"./ Тьфу, ты! Чего у тебя, дед, в печке шумит?
Д е д. Откуда мне знать?
А х м е д. /Подходит к печи, заглядывает внутрь/. Что за черт?
Дед и Д а р ь я. Вот именно.
А х м е д. /Засовывает голову внутрь печи и вдруг невидимая сила втягивает его внутрь, хотя оно что есть мочи упирается руками. Некоторое время видны лишь подошвы сапог, но потом и они исчезают, и лишь обгорелая милицейская фуражка падает откуда-то на пол/. Вай! Вай!
Д е д./ Подскакивает к печи, поднимет милицейскую фуражку и забрасывает ее внутрь, закрывает печь железным листом/. Сама мышь в кувшин попала, а как выбраться и не знает. Чего просил, то и получил.
Д а р ь я./ Она все сидит приклеенная к лавке/. А как хватятся его? Чего говорить станем? Он хоть и дурак, а все одно в форме.
Д е д. А чего говорить? Видеть не видели, слышать не слышали. Наше дело сторона, мы у себя дома, авось, да вывернемся. /Поднимает за ручки флягу и тащит ее к крышке погреба/. Помогла бы лучше...
Д а р ь я. Ага, мне самой бы кто помог. Как до дому-то добраться?
Д е д. Айда вдвоем, оно сподручнее.
/ Уходят, придерживая руками лавку, прилепленную к Дарье/.
КАРТИНА 3.
-/ В дом деда Башкура входят студенты Маша и Паша, обвешенные фото и звукоаппаратурой. На их стук никто не отозвался и лишь за печкой слышно негромкое гыканье/.
П а ш а. Эй, есть кто живой? Вроде и нет никого... Пусто...
М а ш а. /Капризно/. Зачем только тащились в такую даль. Кто бы знал, как я устала. /Садится на корточки возле порога, снимает с себя рюкзак/.
П а ш а. Ну, Маш, опять ты за свое: "устала, устала". Всю дорогу только и стонешь. Пришли, теперь сиди и отдыхай, сколько влезет. / Осторожно подходит к печке, трогает рукой/. А печь-то теплая, недавно, топили. Значит, хозяин скоро вернется.
М а ш а. И куда все подевались? Хоть бы попить, кто дал.
П а ш а./Подходит к ведру, зачерпывает ковшом воду, подает Маше/. Тебе какой воды: "живой" или "мертвой"?
М а ш а. Не шути. Я и так только наполовину живая. /Принимает ковш, пьет/. А вода ничего, вкусная.
П а ш а. Вкусная, вкусная.... Только вот ты вконец раскисла. Знал бы, что ты такая неженка, ни за что бы не согласился тебя с собой взять. Лучше уж одному.
М а ш а. Да и я не такой себе нашу экспедицию представляла.
П а ш а. /Хмыкает/. Скажешь тоже - "экспедиция"!
М а ш а. А чего? Преддипломная работа по сбору народного фольклора. Не экскурсия же по местам боевой славы.
П а ш а. /Думает о чем-то своем/. Может и так.... Слушай, Маша, я знаешь, о чем тебя спросить хотел?
М а ш а. /Догадывается, о чем он хочет ее спросить, но делает равнодушный вид/. Откуда мне знать, спрашивай.
П а ш а. Скажи, а чего ты согласилась именно со мной отправиться в эту... ну, нашу экспедицию?
М а ш а. А с кем бы я должна была "отправиться"?
П а ш а. Да хотя бы с Вадиком Гриценко.
М а ш а. /Кокетливо/. Это с Грицаем-то? Да с чего бы вдруг? Козел он, твой Вадик.
П а ш а. Сразу и козел. А на лекциях всегда вместе сидите, в столовой он на тебя очередь занимает и в читалке вместе. Со стороны поглядеть, так прямо жених и невеста. Да и видел я сколько раз, как он тебе ручки целует.
М а ш а. И что с того? На большее он не способен - только ручки целовать.
П а ш а. Интересно.... А я, по-твоему, на что способен?
М а ш а. Ты, Паша, другое дело. Я к тебе давно присматриваюсь. Только тихушник ты, все на лад делаешь, а в открытую сказать боишься. Но это у тебя пройдет со временем, когда влюбишься. Так во всех книгах пишут: влюбленный человек становится совсем другим. А ты вот почему до сих пор ни с кем не дружишь? Не нравится никто?
П а ш а. Не знаю, не до этого все.
М а ш а. Смотри, а то все наши девушки замуж повыскакивают, и останешься один. Тогда как?
П а ш а. На меня хватит.
М а ш а. /Решительно/. А я тебе нравлюсь?
П а ш а. Не знаю, не думал об этом.
М а ш а. Вот-вот, я об этом и говорю. Ничего вокруг себя не замечаешь или не хочешь замечать. Да я может потому и записалась с тобой в экспедицию, чтоб ты на меня внимание обратил, а ты... недотепа какой-то.
П а ш а. /Удрученно/. Как Вадик?
М а ш а. /Улыбается/. Почти, но не безнадежен. Ладно, чего делать-то станем. Есть хочется! Может, на улицу пойдем? Жутко здесь как-то.
П а ш а. Да неудобно, надо бы хозяина дождаться. А ты не чувствуешь, горелым чем-то пахнет? /Подходит к русской печке, отодвигает задвижку и вытаскивает обгорелую милицейскую фуражку, рассматривает и надевает себе на голову/. Как я тебе?
М а ш а. /Обеспокоено оглядывается по сторонам/. Да никак. Куда только хозяин фуражки этой делся? Давай, пойдем на улицу. /Одевает рюкзак/.
/Неожиданно входная дверь открывается и в избу въезжает сама собой лавка, в середину которой воткнут топор/.
Маша и П а ш а. /Враз/. Ой!!! Что это?! /Бросаются к окну и пробуют открыть его, но у них ничего не получается, отталкивают друг друга, мечутся по избе/.
/Вслед за лавкой входит дед Башкур, который и толкал ее. В руках у него коса без рукояти. Он не менее ребят удивлен и обеспокоен/.
П а ш а. /Направляет на него фотоаппарат/. Стойте! Не подходите, он заряжен.
Д е д. /Смотрит на милицейскую фуражку на голове у Павла/. Стою. Руки поднять? /В сторону/. Быстро вы меня нашли.
П а ш а. Вы кто такой?
Д е д. Б а ш к у р. Живу я здесь. А чего, нельзя?
П а ш а. А почему с топором?
М а ш а. И с косой?
Д е д. Так Дарья наточить их просила.
П а ш а. А лавка зачем?
Д е д. Моя лавка. Я от нее Дарью едва отодрал и обратно потащил. Лавка добрая , не выбрасывать же ее.
М а ш а. А вы что, один тут живете?
Д е д. А с кем мне жить-то? Бабку свою одиннадцать годков как схоронил. Дрова мы с ней заготовляли, она и подвернись под лесину. Прямо там, на деляне, Богу душу и отдала.
П а ш а. Значит, не своей смертью померла?
Д е д. Как " не своей"?! А то чьей же еще? У меня и справка на тот случай имеется. Потаскали меня тогда по милициям, едва под суд не отдали, да обошлось, слава те, Господи. А-а-а... так вот вы зачем пожаловали! Из-за того и приехали или может из-за другого чего? /Осторожно поглядывает на печь/.
М а ш а. Мы фольклор ищем.
Д е д. Не видел. Не было его у меня. Ко мне давно никто и не заходил. Кому я нужен-то? Слава Богу, что хоть домовенок объявился, а то одному скучно жить, словом перекинуться не с кем.
П а ш а. Кого не было?
М а ш а. Какой домовенок?
Д е д. Никого и не было, о ком спрашиваете. Откудова им тут взяться.
М а ш а. /Паше/. Странный он какой-то. Может он тебя за милиционера принимает? Сними фуражку.
П а ш а. /Снимает фуражку/. Пусть думает что хочет. /Обращается к деду, протягивает ему фуражку/. Ваша? / Но фуражка неожиданно выскальзывает у него из руки и улетает за печку/.
Д е д. /Он в это время открыл задвижку и заглядывает в печку/. А? Чего?
П а ш а./Растерянно/. Фуражка... улетела...
Д е д. И ладно, туда ей и дорога, а тебе другую выдадут. Так вы говорите, зачем приехали, а то у меня делов много, некогда разговоры вести.
/Паша и Маша осторожно присаживаются на лавку, включают магнитофон/.
П а ш а. Нам бы истории, какие записать.
Д е д. Протокол что ли составлять будете?
М а ш а. Зачем, мы истории собираем, легенды, предания, как раньше люди жили.
Д е д. Как жили? Обыкновенно и жили, над собою шутили, детей рожали, да за стол сажали. О чем тут рассказывать?
П а ш а. Ну, к примеру, Как ваша деревня называется?
Д е д./Удивленно/. Так то всем известно... Почекуниной ее зовут.
М а ш а. Вот-вот. А почему ее так назвали?
Д е д. /Слегка обиженно/. Назвали и вас не спросили.
М а ш а. Нам и интересно, откуда такое название взялось: По-че-ку-ни-на.
Д е д. Моей вины в том нет. То змий баб с болота таскал. Меня тогда и в помине на свете не было, а уж дед мне, мальцу, рассказывал.
П а ш а. Какой еще змей? Зеленый что ли?
Д е д. Отродясь зеленых змиев не видывал, черные они. И тот, видать, черный был.
М а ш а. И что дальше было?
Д е д. Известно дело что: тащит он двух баб и одного мужика, а того Ильюхой звали. Вот он и взмолился к Илье-пророку, чтоб, значит, высвободил тот его. Ильюха и метнул в змия свою стрелу огненную, да, видать, с похмела был, не попал. А змеюка все одно испужался, выпустил из когтей мужика, тот вниз полетел и треснулся башкой о дерево, умишком малость тронулся, по-нашему чокнулся, значит. На этом самом месте и вышло все.
М а ш а. /Насмешливо/. Получается, один чокнулся, а в честь него всю деревню Почекуниной назвали?
Д е д. А как иначе? От него и остальные пошли такие же, ничем не лучше.
М а ш а. А с теми двумя бабами что стало?
Д е д. И бабы от змеюки вывернулись, на землю плюхнулись, но чуть подале отсюдова.
М а ш а. И что? Тоже головами о деревья ушиблись?
Д е д. Не-е-е... Баба она как кошка, всегда на четыре лапы падает или на задницу, на самое, значит, мягкое место. Вот деревню Жоповкой и прозвали, а потом стали Жобловкой звать. Да ее раньше с нашего угла видно было как на ладошке.
М а ш а. А теперь она куда делась? Змей разрушил?
Д е д. Куды там змию... Коммунисты извели деревню. Ни домика не осталось.
П а ш а. /Достает карту, смотрит/. Тут еще поблизости другие деревни указаны: Брысина, Сисюхина.... А у них, откуда такие названия взялись?
Д е д. Э-э-э.... Да тут все просто. Сисюхина по над речкой стояла, на горке. Бабы на коромыслах воду с речки на горку таскали..../Подмигивает Паше/.
П а ш а. И что? Не понимаю.
Д е д. Да как не потять-то?! Оне когда обратно в горку лезли, то титьки у них до самой земли висели. Потому и Сисюхина. Вот!
М а ш а. А Брысина? Ни разу такого странного названия не слышала.
Д е д. То случай особый. Котов они отменных разводили. Ловчие коты, размеру преогромного. Могли и собаку задрать, овцу завалить. Из самой Москвы за теми котами приезжали.... Вот мы на них и брыськали, чтоб глаза не повыцарапывали.
М а ш а. Ой, ой! Ну, вы и скажете! Чтоб кот... Овцу одолел?!
Д е д. А чего удивительного? Ежели кота, да с месяц не покормить, то он не только овце, но и волку глаза повыцарапывает. Брысинские мужики их специально голодными держали, для пущей злости, да еще и самогонку свою давали вместо воды.