Ярослав Гашек очутился в водовороте событий без заранее продуманной программы. Как всегда, он больше полагается на чутье, действует импульсивно, под влиянием личных контактов. В Киеве он познакомился с Л.В. Тучеком[86], лидером русских чехов, человеком порядочным, либеральных убеждений. Земляки, давно переселившиеся в Россию, приняли в судьбе Гашека участие, отнеслись к нему с полным доверием, дали возможность работать и печататься. По примеру будителей периода чешского национального возрождения он прежде всего стремится воскресить в пленных национальное самосознание и сам поначалу поддается романтическим иллюзиям.
Наивно и доверчиво пропагандирует Гашек лозунги, распространенные в чешских землячествах. Подавив свой критический журналистский инстинкт и отказавшись от присущего ему прежде анархистского скепсиса, он ведет агитацию, пользуясь самыми патетическими фразами, перенятыми из арсенала патриотической публицистики.
Концепция чешского антиавстрийского движения в России в ту пору была чрезвычайно проста. Столетиями копившиеся возмущение и ненависть сливаются в единый девиз: чешское войско!
Однако царский двор отнюдь не сочувствует идее создания чешской национальной армии. На чехов он смотрит как на непослушных и вечно чем-то недовольных подданных австрийского императора. После долгих колебаний царский генералитет милостиво доверил чешским взводам сопряженные с невероятным риском разведывательные функции. Западная дипломатия тогда вообще склонялась к компромиссному решению, предполагая сохранить габсбургскую монархию в целях поддержания политического «равновесия» в Европе. Самостоятельное чехословацкое войско рождалось как воплощение мятежного духа. У его организаторов существовали самые различные взгляды на то, как использовать союзнические симпатии, какую тактику выбрать при формировании боевых единиц.
Состоятельные чехи из киевских старожилов в чешское войско не рвались и вполне достаточным проявлением лояльности считали его финансовую поддержку. Они надеялись, что таким образом сохранят свое имущество от реквизиций, которые постоянно угрожали им как австрийским подданным. Только 21 апреля 1916 года, когда был разрешен набор добровольцев из лагерей военнопленных, ситуация изменилась. В чешское войско вступают пленные, стремящиеся вырваться из лагерного кошмара. Они готовы поверить каждому, кто обещает как-то улучшить их безысходное положение.
В конце весны 1916 года мы еще застаем Гашека в лагере военнопленных в Тоцком. Как заместитель начальника батальона он старался защищать записавшихся в чешское войско пленных от притеснений. В начале июня чешские добровольцы едут через Кинель, Самару, Пензу и Тамбов в Киев. Оттуда их рассылают по воинским частям.
Гашек, признанный медицинской комиссией непригодным к строевой службе, был направлен писарем в 1-й полк имени Яна Гуса. Не слишком утруждая себя канцелярской работой, он постоянно находит себе другие занятия. Гашек утверждал, будто получил задание написать историю Первого полка. Одновременно он начинает сотрудничать в газете «Чехослован», руководимой А.В. Швиговским. Когда выяснилось, что Гашек весьма способный журналист, его включили в состав редакции, он становится активным деятелем Клуба сотрудников из рядов военнопленных при Союзе чешских обществ в России. В качестве комиссара по набору добровольцев он ездит из лагеря в лагерь и убеждает пленных вступать во вновь созданную чехословацкую бригаду.
В ту пору, когда он появляется в Киеве, чехословацкое движение в России распадается на две враждующие между собой группы. Политическое руководство этим движением после съезда, состоявшегося 25 апреля 1916 года, взял в свои руки киевский Союз чешских обществ, поддерживаемый главным образом давно переселившимися в Россию чехами-колонистами. Среди воинских подразделений большим влиянием пользовалась оппозиционная по отношению к киевскому Союзу петроградская группа.
То, что Гашек оказался сторонником консервативного крыла движения, частично мотивируется незнанием обстановки, частично — его импульсивной натурой. Впрочем, свое участие в войне на стороне России он воспринимает как очистительную жертву, без которой порабощенный подданный Австро-Венгерской империи не может перешагнуть пропасть между трехсотлетним «пассивным созерцанием» и нынешней исторической активностью, между политическим критиканством и конкретным деянием. Ему кажется, что ради права сражаться с оружием в руках против Австро-Венгрии он обязан согласиться на любые условия, вплоть до русского подданства или перехода в православие.
В данной ситуации такое решение вовсе не противоречило природному радикализму Гашека. У него не хватает терпения ждать победы стран Антанты и полагаться на дипломатические маневры парижского руководства[87]. Он хочет воевать тут же, в России, и по возможности скорее. Считает, что русским чехам удастся преодолеть сдержанную позицию царского штаба. Надежду Гашека подкрепляет приезд депутата Дюриха[88], снискавшего поддержку царского правительства идее создания чешско-словацкого Народного совета в России. Свою тогдашнюю точку зрения Гашек объясняет в статье «Чем мы обязаны русским чехам»: «Чешские военнопленные, прибывавшие в Россию целыми батальонами, были здесь беспомощны так же, как на родине, когда началась война. Мы бросили оружие — вот и все. Пришли, отупевшие под ураганным орудийным огнем, не способные ни о чем думать. Мы были духовными рабами… Но тут оказались русские чехи, которые открыли перед невольными эмигрантами новые перспективы политической борьбы. Никто не сможет отрицать, что идею вооруженной борьбы против Австро-Венгрии выдвинули именно русские чехи».
Эта ориентация помогает Гашеку приобрести в газете «Чехослован» значительный вес. Поначалу его положение было отнюдь не из легких. В консервативной газете, которая стала выходить в Киеве еще за несколько лет до войны, господствовала достаточная сдержанность по отношению к вновь прибывшим, а появление Гашека, помимо прочего, еще предваряла молва о его репутации насмешника и богемного гуляки. Когда он написал первую передовую статью, владельцы газеты посоветовали А.В. Швиговскому ради осторожности дать ее в «подвале».
Однако вскоре Гашек становится самым популярным фельетонистом и юмористом сопротивления. Начиная с первой же юморески («Приключения пана Гурта»), которую уже можно воспринимать как наметку будущей швейковской пародии, каждое его печатное выступление находит у читателей живой отклик. Сатирический «Рассказ о портрете Франца-Иосифа I» даже обратил на себя внимание австрийского цензурного комитета в Фельдкирхене; это послужило поводом для возбуждения судебного процесса об измене родине. Автора обвинили в оскорблении высочайшей особы. Полицейские и военные органы объявили розыск. Этот процесс затянулся до конца войны и дошел до высшей инстанции — австро-венгерского военного министерства.
Неприятности подстерегали Гашека и в самом Киеве. 20 января 1917 года у него произошел инцидент с военной полицией. Гашека навестил тогда шурин, Слава Майер, и передал ему несколько семейных фотографий, в том числе маленький снимок Риши, который Гашек носил потом при себе все время пребывания в России. Воспоминания о доме, как видно, его растрогали, он сначала поплакал, а потом они со Славой порядком кутнули. Договорились о встрече на Крещатике, зашли в самое лучшее кафе, где собиралась офицерская элита. Гашек быстро захмелел и держался вызывающе. Какой-то генерал подозвал Славу, офицера русской армии, и велел вывести Гашека вон. Тот заартачился, и его арестовали.
Более серьезный инцидент произошел 24 февраля 1917 года. Вместе с бывшим сербским офицером Талавани Гашек зашел в кафе на Подвальной улице. За столиком сидел русский прапорщик из запасных. Гашек не стал спрашивать у него разрешения и тоже сел. Офицер довольно мирно предложил ему удалиться. Гашек счел себя оскорбленным таким проявлением субординации. Выйти он отказался и спросил, знает ли прапорщик, кто такой Ян Жижка из Троцнова. Тогда офицер обнажил саблю. Гашек будто бы швырнул в него бутылку с вином и разбил ему голову. Чешского журналиста тут же арестовали и посадили в тюрьму в городке Борисполь. Выпустили его только после дипломатического вмешательства Союза.
За доверие ведущих деятелей киевского руководства Гашек платил преданностью и самопожертвованием. Он принадлежит к числу самых верных их сторонников в Клубе сотрудников из рядов военнопленных, входит в группу «12 октября», называвшуюся также «Черная рука». Гашек охотно отдает свое перо на службу политике Союза, пропагандирует романтическое славянофильство. Он обращается к великому гуситскому прошлому, в котором, как и в русско-немецком противоборстве тех лет, видит проявление вечной вражды германского начала со славянским. Согласно представлениям своего времени он считает, что на трон в новом чешском государстве должен взойти представитель династии Романовых.
Но значительно больше, чем отдельные порожденные эпохой формулировки, нас интересует его позиция в целом. Все публичные выступления Гашека — участника сопротивления — были страстным апофеозом действия. «На собраниях и на митингах мы угрожали мятежами, забывая, что о мятежах заранее не объявляют, их осуществляют на практике», — пишет он в одной из статей.
Своим поведением он хочет показать пример колеблющимся, тем, кто еще не решился вступить в чешское войско. В Киеве он не задерживается надолго и нередко посещает чехословацкие воинские подразделения, действующие в районе Пинских болот, обеспечивая тылы русского фронта.
В статье «Размышления над старой газетой» Гашек пишет: «Откладываю в сторону эти старые газетные подшивки, ибо завтра с маршевой ротой отправляюсь на австро-венгерский фронт». Дальнейшие статьи и письма с фронта, напечатанные в «Чехословане», имеют подзаголовки: «С поля боевых действий» или» «Действующая армия» и т.п. Дольше всего он находится в 1-м полку, размещенном неподалеку от железнодорожной станции Сарна. Интересуется, как живут добровольцы, принимает участие в их дебатах, не уклоняясь и от самых сложных вопросов. Остроумный популярный оратор, он завоевывает уважение легионеров. Здесь Гашек впервые узнает, кат; это много значит для человека, когда он пользуется доверием и авторитетом.
Наряду с публицистической и редакционной деятельностью Гашек занят и литературным трудом. В одном ил «Писем с фронта» мы читаем: «Из Киева я до сих пор ни от кого не получил ни строчки. Половина работы уже завершена, и недели через три я закончу всю историю войска до нынешней поры».
Никакого текста «Истории чешского войска» до нас не дошло. Некоторые современники полагают, что для Гашека это был лишь повод сэкономить время и продолжать большую литературную работу, начатую еще в тюрьме в Борисполе.
На редакционном совете «Чехослована» 16 февраля 1917 года Ярослав Гашек читает начало своего фельетона «Бравый солдат Швейк в плену». Книжка того же названия вышла весной 1917 года в Киеве, в библиотеке «Чехослована». Герой ее — бравый солдат Швейк — значительно отличается от своего довоенного воплощения. Его сентенции обретают все более однозначно-иронический смысл. Гротескные черты постепенно перенимает идиот-тиролец Гуго Вердер, а фигура бравого солдата Швейка получает скорее юмористическую окраску.
Брошюрка полна прямолинейных агитационных лозунгов, действующие лица — рупоры политической борьбы чешского народа. Тенденциозна и заключительная сцена, где Швейк — денщик фенриха Дауэрлинга — убивает его и сдается в плен русским. Как явствует уже из пересказа сюжетной линии, речь идет о вещи весьма неоднородной по художественному качеству, композиционно раздробленной, отмеченной явной спешкой. В военном «Швейке» Гашек не создал цельной эпической концепции.
В личной жизни Гашек остается таким же весельчаком, каким был в Праге. Во время своих частых наездов в Киев он появляется во многих ресторанах, чаще всего в трактире «У чешской короны» на Фундуклеевской улице, где собирается дружеская компания. Ночуя в редакции «Чехослована», Гашек, как всегда, скромен и неприхотлив: сунет под голову сверток старых газет, накроется солдатской шинелью — и спит. Его друзья уверяют, что водку он пил, только когда этого нельзя было избежать, предпочитая ей даже не слишком качественное пиво.
Фронт проходил близко. Жизнь в Киеве вовсе не была идиллической. Юмор Гашека утратил довоенную непринужденность, и все же он оставался самым любимым юмористом легионеров.
Однако, как выяснилось довольно скоро, политическая позиция Гашека была весьма шаткой.
Его политические представления были довольно расплывчаты. Он исходил из того, что чешское войско проникнет на территорию Австро-Венгрии и, после того как там вспыхнет восстание, разобьется на партизанские отряды и поможет свергнуть ненавистный габсбургский режим. В его тогдашней политической ориентации благие пожелания значили больше, чем понимание реальной обстановки. В легионах Гашек видел то, что хотел видеть: революционную армию.
Но как только он начинает раздумывать о положении на родине, сразу проявляется его острая социально-критическая наблюдательность. В статье «Дело угнетенных» он, например, противопоставляет оппозиционное народное сознание лояльной чешской политике: «С течением времени наш парод продвинулся в духовном и материальном развитии, отвоевал некогда отнятые у него позиции, но это никогда не было следствием каких-либо политических успехов в Вене, результатом удачных выборов и парламентской деятельности, всегда это было делом его собственных рук, следствием прирожденной силы нашего народа, который, несмотря на неблагоприятные условия, сумел извлечь для себя все необходимое из могучего духовного прогресса современной эпохи».
Просто удивительно, что при своих взаимоотношениях с официальным руководством чешского антиавстрийского движения в России Гашек мог так критически оценивать положение в Чехии. Мысль о том, что нужно полностью отказаться от компромиссов, ибо пружиной истории становится радикальное движение народных масс, проникает и в его представления о чешском войске, которое, как он считает, должно стать неким прообразом будущей революционной Чехии. «Все это следы, оставленные чешским войском. Они ведут далеко, за темные леса, на боевые позиции. Здесь прошел чешский лев. И я твердо верю, он дойдет до Чехии. В увиденном мною, право, есть нечто грандиозное и могущественное, нечто, из чего будет твориться новая чешская история», — заявляет он в письме с фронта 7 ноября 1916 года.
Вопреки всем метаморфозам политической обстановки Гашек упорно проводит линию «Чехослована» и выступает за самостоятельность чешско-словацкого Народного совета в России. Тем самым он становится бельмом в глазу петроградской группы, руководимой Богданом Павлу[89]. Ожесточенная борьба, вспыхнувшая в ту пору между обеими враждебными группировками, ведется с пресловутой эмигрантской мелочностью и нетерпимостью. Гашек тоже не остается в стороне от нее. В фельетоне «Когда заметают следы» он нападает на редактора газеты петроградской группы Б. Павлу. Пишет, что он якобы «хотел попасть в историю как Герострат, который поджег храм богини Дианы…».
В пылу полемики Гашек забывает об осмотрительности и даже позволяет себе публично выступить против профессора Масарика. Во всех идейных спорах основным его девизом остается единство чешского войска, невзирая на групповые и личные амбиции.
28 февраля 1917 года в Киеве состоялось собрание общества имени Яна Амоса Коменского. Во время выступления генерального секретаря Союза явился один из инженеров завода, где происходило это собрание, и сообщил: «В России — новое правительство!»[90]
Новые события разом решили спор о соотношении сил в руководстве чехословацкого войска. Дискредитированный связями с царским правительством пал чешско-словацкий Народный совет в России. Верх взяли сторонники Масарика. Масарик получает приглашение Временного правительства приехать в Россию. Руководство легионами берет в свои руки петроградская оппозиция, крикливо спекулирующая поддержкой парижского Национального совета. Киевский Союз сразу теряет свое политическое влияние. Редакция «Чехослована», до последней минуты верная старому руководству Союза, — под серьезной угрозой.