Вот что это? Климакс? Аллергия на мысли о сексе?
Ладно, надо уже чмокнуть моего хорошего в подбородок, и надеть уже чулки. Как раз откладывала до выхода. И коробочку “с подарочком” нужно кинуть в сумку. Надо будет выкроить время и вручить её как-нибудь не очень заметненько. Как это сделать в ресторане, в котором будет гудеть тридцать человек — я понятия не имею. Но и сейчас не могу, оттягиваю до последнего.
— Поль, я у тебя ключи от машины оставлю? — буднично спрашивает Костя, заглядывая ко мне в спальню. Замечает, что я натягиваю чулок — не удерживается, скользит ко мне, тянется к губам с поцелуем, опускает руку на бедро.
— Соскучился ужасно, — хрипло шепчет он. А вот нефиг было дуться. Сам дурак, Константин Михайлович.
— Я тоже, — привычно вру я. Не могу же я сказать, что мне как обычно никак от его прикосновений. — Элька тут.
— Да, точно, — Костя вздыхает и встает с корточек, на которые успел опуститься. — Так я ключи оставлю?
— Ты сегодня отмечаешь? — я улыбаюсь, хотя ответ, в принципе, мне известен. Костя редко это себе позволяет. Трезвенник. Почти.
— Я сегодня поминаю, — траурным тоном откликается Костик и уходит в гостиную вызывать такси. Особо печальным он при этом не выглядит. Ну, слава богу.
А я проверяю, все ли самые необходимые вещи взяла с собой. Телефон, ключи, карточка, коробочка с “подарком”…
Телефон звонит в самый неподходящий момент. Тогда, когда я кинула туфли в пакет и сижу себе, натягиваю на ногу сапог. Разумеется, на половине молнии, телефон и начинает свой концерт.
Ну, вот что там надо и кому?
Когда я вижу на дисплее номер — и физиономию Варламова, я чуть не роняю телефон из рук. Фотку я назло Димочке еще после развода поставила самую чудовищную, которая только нашлась в моем фотоархиве. И здесь он небритый, невыспавшийся и растрепанный — но сейчас к собственному недовольству понимаю, что даже на фотке этот поганец до чёртиков очарователен. Этакая усталая запущенная мужественность на всю физиономию.
— Слушаю.
Я не знаю, что ему нужно, но уже готова его послать. Он знает, что у Кости сегодня праздник, может и напакостить, с него станется.
— Ты можешь приехать в студию сейчас? — Что-то в его голосе заставляет меня вздрогнуть. Я давненько не слышала голос Димы таким мертвым. Пожалуй, один раз только слышала — когда ему в седьмой раз отказали в вакансии на телецентре.
— Что случилось? — встревоженно спрашиваю я.
В прихожую выходит Костя, задумчиво смотрит на меня.
— Не по телефону. Приезжай. Кирсанов ждёт, — рвано выдыхает Дима и сбрасывает. А я остолбенело смотрю на дисплей смартфона. Что случилось? Что могло такого случиться, что Дима вдруг оказался такой убитый? Он же чертов неваляшка. Его же уронить не может абсолютно ничто. Нет, неудачи — неудачи, конечно, были. Года три неудач после окончания универа у него вполне себе имелись.
Но я еще тогда поняла — там, где я опускаю лапки и по-девочковому прячусь от слишком страшных сложностей под одеяло, Дима встает, стряхивает пыль с колен и идет пахать дальше. Серьезно. Он же пахал как конь все то время, что мы были друг с дружкой. И после… Сколько у него сейчас проектов? Три сериала и полнометражка Кирсанова? Я понятия не имею, как он не рвется на лоскуточки, как успевает, но ведь успевает же. И ведь ценят же его.
Но вот это… Его что, разбил паралич, и он больше никогда не сядет за клавиатуру?
— Поль, что случилось? — негромко спрашивает Костя. — Кто звонил?
— Дима звонил, — растерянно откликаюсь я. — Попросил приехать в студию.
— Ну и почему ты не объяснила, куда ему надо идти со своими просьбами? — недоуменно хмурится Костя. Я пожимаю плечами. Я не знаю. Надо было бы, но…
— Там что-то случилось, — пытаясь понять, что мне делать дальше, отрешенно произношу я.
— Ну конечно. — Костя смурнеет на глазах. — Всегда что-то случается, Поль. Он всегда получает то, что нужно ему. И ты ему это позволяешь.
— Кость, у меня контракт вообще-то, — напоминаю я.
— У тебя по расписанию следующий твой визит — на пробы актеров главных ролей. И о дате должен сообщить кто? Кастинг-директор. А не твой Варламов.
— Он не мой, — устало отмахиваюсь я.
— Да ладно? — Костя раздраженно щурится и скрещивает руки на груди. — То есть ты сейчас не собираешься взять и уехать, собираясь проигноривать большую часть моего праздника? Который вообще-то и в честь нашей с тобой помолвки, Поль, я собирался объявить друзьям. А ты собираешься взять и послать это к черту. Из-за одного звонка бывшего. И он “не твой” после этого?
Собираюсь ли я? Вообще-то… Да, я собираюсь. Ну, по крайней мере мысленно есть ощущение, что эту Варламовскую просьбу действительно нужно услышать. Что-то в ней было такое. Пробирающее. Что нельзя взять и проигнорировать.
— Я приеду, — уверенно обещаю я. — Ну подумаешь, пропущу начало.
— Да ладно, какое уж тут начало. — Костя бросает быстрый взгляд на часы. — В центре сейчас ад. В студию ты доберешься часа через два. Пробудешь там час, вернешься еще через два. Пять часов, Поль. Приедешь к тому, как официанты со стола убирают?
— Кость, там может и вправду быть что-то важное, — возражаю я, прямо глядя на него.
— Может. Тогда пусть он разгребает это сам, Полин, — раздраженно отмахивается Костя.
— Меня просили приехать. Меня ждет Кирсанов, — упрямо качаю головой. — Костя, нужно съездить.
— А там окажется какая-нибудь ерунда типа романтического ужина с видом на Останкинскую башню, — зло кривит губы Костя. — Поль, серьезно, даже не думай.
— Ты спятил, да, Костик? — вдруг спрашивает Элька. — У неё контракт вообще-то. И не дай бог, там и вправду что-то случилось и нужна Полька. Думаешь, адвокаты Кирсанова будут милосердны? Они поимеют и Польку, и издательство как посредника. Мало не покажется никому.
Да, у Ильи Вячеславовича такой милый обходительный характер, но такие некормленные пираньи-юристы… Мне заранее страшно отступать от контракта хоть на полстрочки.
— Езжай, Поль, — невозмутимо улыбается мне Элька. — Не волнуйся, весь торт без тебя не съедим. И я послежу, чтобы твой жених не уместил ваш свадебный загашник в бельишко стриптизерши.
Стриптизерши в торте нет, конечно, все чинно-благородно. Просто Элька угорает.
Я торопливо одеваюсь, а потом шагаю к злому как черт, Косте. Невесомо касаюсь его ладони.
Элька снова понимающе испаряется. Сокровище, а не подруга.
— Котик, — тепло шепчу я, прижимаясь к Косте. — Ну не обижайся, пожалуйста. Это работа. Это важно же?
— А я? — тихо спрашивает мой жених, глядя мне в глаза. — Я тебе важен?
— Очень, Котик, — касаюсь губами его щеки. — Подожди…
Тянусь за сумкой, вытягиваю из неё коробочку. Черная, широкая. Еле подобрала так, чтобы влезло.
— Я хотела отдать позже и торжественно, — примиряюще и негромко говорю я, — но не хочется дарить тебе подарок самой последней.
Костя открывает коробочку. Там ключи от квартиры. Если честно, для меня это почти то же самое, что подарить ключи от своей жизни. Теперь-то я уже не побегаю. Некуда.
— Закроешь квартиру сам, ладно? — неловко улыбаюсь я. — Только нижний замок заедает немного, имей в виду.
Костя же смотрит на открытую коробочку в своей ладони, а потом поднимает ко мне лицо.
— Не уезжай, Поль, — просит он. — Останься. Забей на Варламова, пусть разбирается сам.
— Не могу. — Я качаю головой и прям вижу, как стекленеет Костин взгляд. Ну вот что это за упрямство, а? Ну тут же вопрос фильма.
Костя красноречиво молчит, поэтому я шагаю к двери в тишине.
— Можно я возьму твое такси? — виновато спрашиваю я. Хотя, почему виновато? Ну что я, сама, что ли, трэш на студии устроила.
— Разумеется, — ядовито отвечает Костя. — Поторопись, там тебя заждались.
Почему-то мне кажется, что он хотел сказать иное. Но продолжать этот спор — приближаться к крупной ссоре. И я этого не хочу совершенно.
— Увидимся в ресторане, — произношу я, а Костя снова красноречиво молчит, глядя куда-то мимо меня. Честно говоря, я думала, что мой подарок больше его смягчит. Ведь это же шаг ему навстречу. Снос последнего барьера. Я готова его принять. Ну, может не очень готова, но я хочу. А все остальное придет на ходу.
— Беги уже, — восклицает из кухни Элька, выводя меня из этого ступора.
Вздрагиваю. Срываюсь. Бегу.
Костик, прости, но надо. Я и так уже задержалась.
Но что же случилось на студии?
Глава 20. Полина
Я не буду рассказывать, насколько сумбурной была моя поездка до телецентра. Беспокойная — потому что что-то явно случилось, наполненная чувством смутной вины — потому что оставила Костю в его день рождения. Я бы тоже, наверное, от этого расстроилась. С другой стороны — ну правда же, контракт.
Когда я подхожу к кабинету Кирсанова, я замечаю, что все, кто несется мимо, почему-то именно у двери Ильи Вячеславовича начинают забирать вправо, будто пытаясь выйти из зоны поражения каких-то орудий.
И…
Когда я подхожу ближе — я понимаю в чем дело.
Даже при хорошей звукоизоляции — раскатистый мужской рык в два голоса слышен прекрасно. Без особых слов, но чисто от интонаций уже идет мороз по коже. Там происходит война. И соваться туда страшно…
Я замираю у двери, ловлю сочувственный взгляд какой-то мимо-пролетающей девочки. Да-да, мне не повезло, я мимо пролететь не могу, мне зайти надо.
Стучу не очень решительно. Прям даже очень нерешительно, я бы сказала.
За дверью настает тишина.
— Войдите, — раздается голос Кирсанова, раздраженный предельно. Ой, ой. Ощущение масштабного конца света накатывает все сильнее. Захожу, пытаясь не втягивать голову в плечи. Я ж ни в чем не виновата, вроде. А голова все равно втягивается, как у той черепахи, которая пытается спрятаться от опасности.
Атмосфера в кабинете такая, что ясно — тут творилось побоище. Хотя все, вроде, лежит на своих местах, но воздух будто высушен одним масштабным сражением.
На кожаном диванчике в углу, на котором в первую встречу тут сидели мы с Элькой, сидит заплаканная девушка и крепко обнимает красную папку в своих руках. Будто пытается за ней спрятаться.
Кирсанов и Дима — разумеется, он здесь — стоят у стола и смотрят друг на друга так, что удивительно, как они до сих пор еще живы. Кажется, орали друг на дружку именно они. Странно. Вроде как Дима говорил, что они с Кирсановым даже друзья, что за ерунда?
— Вы просили приехать, Илья Вячеславович? — осторожно подаю голос я, отчаянно не желая вклиниваться между Димой и Кирсановым.
— Варламов, сходи кофе выпей, — сквозь зубы цедит Кирсанов, не отводя взгляда от лица Димы.
— Спасибо, я не хочу, — ледяным тоном откликается Варламов. — И никуда я не уйду, пока ты не передумаешь вот так на ходу проект отправлять в заморозку.
— Дима! — рычит Кирсанов.
— Я все сказал, — Варламов подается вперед, роняя вес на ладони. — Штрафовать меня? Пожалуйста! В суд тащить и драть неустойку? Имеешь право. Уволить хочешь и порвать наш с тобой контракт? Окей. Проект не трогай.
— Да что происходит-то? — восклицаю я, силясь хоть что-то понять из их странной перепалки. — Илья Вячеславович, какой проект? Какая заморозка? Наш проект?
Кирсанов поворачивается ко мне и ощутимо мягчеет в лице.
— Сядьте, Полина, — устало просит он.
Черт. Вот именно с этого обычно и начинаются самые паршивые новости. Садиться я сажусь — на диван к заплаканной девочке, а в душе уже все напряглось и похолодело.
Я прям чувствую, на каком тоненьком волоске вдруг повисла судьба “Феи-крестной”.
— У нас поперли сценарий, Полина, — Кирсанов красноречиво смотрит на Диму, видимо, чтобы ясно было, кто виноват.
Пипец.
— Кто? — вырывается из моего рта самый бессмысленный вопрос на свете. Вряд ли мне назовут имя. — И как?
— Разбили стекло у меня в машине и вытащили с заднего сиденья, — голос Варламова звучит опустошенно, — вчера на парковке у ТЦ, где ты покупала платье, помнишь?
— Но… — я запинаюсь, пока меня медленно вымораживает катастрофичность произошедшего. — Зачем ты вообще его из студии забрал? Мы же с ним закончили работу?
— Да, Дим, расскажи, зачем? — Кирсанов улыбается, но в его улыбке ощущается ярость и жажда крови.
Выражение лица Варламова становится затравленным.
— Я предложил Алине, — он кивает на девушку, съежившуюся в углу дивана, — сделать часть её работы, чтобы кастинг на главные роли провели раньше.
— Но зачем? — опешив, спрашиваю я. Это какой-то адский бардак.
Дима смотрит на меня. Очень пристально смотрит на меня. Я аж воздухом давлюсь от этого взгляда.
— Мне было так нужно, — медленно чеканит он каждое слово, — и я не собираюсь отпираться. Кража произошла по моей вине, так что огребать должен я.
— Проблема даже не в “зачем” и “кто должен огребать”, Полина, — вмешивается Кирсанов, видимо, решив, что мы отклонились от темы. — Проблема в том, что если сценарий окажется в сети — мы можем сделать ручкой хорошим кассовым сборам. Это будет провал. Это всегда провал, когда мы не удерживаем интригу и даем зрителю сразу все.
Волосок, на котором держалась “Фея-крестная”, дрожит и трещит, грозя вот-вот оборваться.
Кирсанов уже объяснял мне, насколько паршивы сливы сценариев в сеть. По сути своей экранизации снимали во многом для моей аудитории. Именно она должна была обеспечить положительную поддержку и задать хороший старт сборам. Это потом уже должны были подтянуться заинтересованные сторонние зрители.
Но что такое экранизация? Адаптация книги. Её не дословное исполнение. Некоторые сцены мы с Димой сокращали, некоторые убирали, некоторые расширяли и изменяли, чтобы добиться большей эффектности. И новых ощущений от фильма моим читателям уже не видать, если сценарий все-таки сольют. Не говоря уже о том, что "все не так, и книга лучше", несправедливое, но гарантированное троллье мнение, которое за время съемок прочно укрепится в головах людей и лишит нас последней надежды на хорошие сборы.
— И вы поэтому хотите… заморозить? — сипло спрашиваю я, стискивая руки на коленях.
— Хочу, — Кирсанов тяжело вздыхает, с ощутимым сожалением, — Дима предлагает делать на страх и риск, но я не могу соглашаться на заведомо убыточное предприятие. В нашем контракте есть пункт о форс-мажорах. Вот это наш форс-мажор. Проект придется заморозить, как бы Дима ни стоял на своем.
Заморозить — это для зрителей. Для всех участников кинопроизводства, заморозка — это провал, отказ, и… Фильм по моей книге не то что не увидит свет, но умрет чуть ли не в самом начале своего зарождения.
И в глазах моих щиплет от обиды. Вот почему так? Почему? Блин, да лучше бы мне вообще ничего не предлагали, чем вот так. Окунуться в это, размечтаться, выпустить на волю детское и заветное, то, что я себе позволяла, когда еще умела мечтать, а не когда это умение мне напрочь отшибло взрослым цинизмом.
— Полина, я правда понимаю, как для вас это обидно, — негромко произносит Кирсанов, и в его голосе я чувствую искреннее сочувствие. — Но знаете, сколько спонсорских средств будет отозвано, как только будет обнародован сценарий фильма? Мы концы с концами не сведем. Абсолютно. И это будет провал, а какой смысл, зная об этом, на это соглашаться?
— Как только? — чуть вздрагивающим голосом уточняю я. — То есть еще не обнародовали?
— Еще нет, — Илья Вячеславович морщится и качает головой. — И пока не обнародовали — мы еще можем делать вид, что у нас все в порядке, но тут вопрос дня-двух. Сценарий украден вчера. Есть вероятность, что вор просто еще не нашел времени оцифровать распечатку. Может быть, они хотят, чтобы мы сценарий выкупили — это был бы еще приемлемый, хоть и поганый вариант, если, конечно, не будут сделаны копии. Но опять-таки, я уже успел навести справки — среди известных мне охотников на сценарии слухи о “Фее-крестной” не ходили. Маловероятно, что удастся обойтись без огласки.