Я промолчала. Командуй, командуй. Ещё локти будешь кусать, когда мы с хамелеоном исчезнем с горизонта.
— Ты меня слышала?
— Да.
— Ну так отвечай.
— Хорошо.
— Умеешь есть приборами?
Я зависла на пару секунд, расшифровывая этот вопрос, потом сообразила:
— Умею.
— Отлично. Вот и проверим.
Козёл. Проверит он…
— Иди в душ, полотенце возьмёшь на полке.
Раскомандовался. Ой, молчи, Алёшка… Лучше проглотить обиду, чем встать в позу и провалить дело. Я молча развернулась и вошла в ванную, задёрнула занавеску. Закрыла глаза, представила море и тёплый песочек, который струится сквозь пальцы, утекает вниз, не удержать… Спокойно. Всё будет хорошо. Скоро, совсем скоро всё будет просто прекрасно!
Мне на глаза попались маленькие ножнички, как у парикмахера. Словно завороженная, я подошла к умывальнику, надела их на пальцы, клацнула, глядя на своё отражение в зеркале… Да. И ещё раз да.
Ножницы оказались острыми. По крайней мере, первая прядка отсеклась легко. Я была безжалостна к волосам. Никто и никогда больше не схватит меня так, как Антуан. Никто. Никогда. Может быть, слишком много гонора, но я не хочу быть зависима от внешней красоты. Пофиг на космы. Ещё и сэкономлю шампунь.
Антуан вошёл в ванную, когда я уже обкорнала себя почти до самой кожи. Застыл в дверях. Закашлялся, словно подавился оливкой. Потом спросил строго:
— Что это такое?
— Ножницы.
Я махнула в воздухе орудием преступления и откромсала ещё одну выступающую прядку. Антуан схватил меня за руку:
— Зачем? Что ты наделала?
— Так надо, — я упрямо вырвалась и замерла перед ним — гневным, злым, почти красным в лице.
— Кому надо?!
— Мне.
Отступать было уже некуда, за мной — горящая Москва, передо мной — негодующий французский маркиз. Прямо война тыща восемьсот двенадцатого года!
Антуан протянул руку. Я бросила взгляд в зеркало — длинных прядей не осталось, коротенькие торчали ёжиком. И отдала ему ножницы, безропотно, молча. Тяжкий вздох был мне ответом. Антуан взялся за мои плечи, повертел меня во все стороны и покачал головой, процедил сквозь зубы:
— Детский сад… Что с тобой теперь делать?
Я вдруг испугалась. Умная же девочка, вроде бы, а не подумала, что он пока ещё не заплатил и может пнуть меня ногой под зад! Это не входит в мои планы! Нет, нет, нет, давай мириться, Антуанчик!
— Понять и простить… — чуть заискивающим тоном ответила я.
— Ну, понять я тебя при всём желании не смогу, — бросил Антуан, выходя. — А простить… Посмотрим, что можно сделать с… этим!
Что теперь думать? Я выглянула в комнату из-за шторки. Мой маркиз стоял с телефоном у столика и раздражённо разговаривал с кем-то. Слов я не разобрала, но общий тон подразумевал беседу с персоналом. Твою дивизию, что он собирается со мной сделать?!
Решив не сердить его ещё больше, я включила воду, настроила на тёплую и шагнула под душ. Эх, Алёшка… Учиться тебе ещё и учиться! Дура набитая. Решила мужику отомстить, а дальше трёх эмоций не просчитала! Конечно, он разозлился. А я, гениальная аферистка, пока что в зависимости от него. Дядя бы меня выпорол за такие фортели. И правильно бы сделал. В общем, везло мне пока что, везло, а вот сегодня не повезло. Рано ещё в свободное плаванье маленькой лодочке «Алексия Каменская».
Обсушившись большим мягким полотенцем, я завернулась в него за неимением одежды и робко вышла в комнату. Антуан встретил меня с пакетом в руках:
— Твоё платье прибыло. Одевай.
Фейспалм. Опять командует. Неужели так сложно сказать «s'il te plaît****» в конце фразы? Или маркизов вежливости не учат? А как же этикет и хорошие манеры?
Я ничего этого не сказала, принимая пакет из его рук, но Антуан, видимо, прочёл мимолётную мысль на моём лице, потому что добавил таким деревянным голосом, словно за эти слова его могли бросить в тюрьму или казнить:
— Я привык так говорить с… хм… девушками. Не принимай на свой счёт.
И добавил так тихо, что я засомневалась — не послышалось ли?
— Steplé…
Оу! Значит ли это, что мир восстановлен? Властный аристократ поступился своими привычками ради меня? Надо ли ждать вселенского потопа или всего лишь снега посреди апреля?
Я решила не заострять и развернула пакет.
За это платье можно простить даже порку. Честное слово, две порки! Если характер у моего маркиза отвратный, под стать его потенции, то вкус безупречен. Во-первых, розовый цвет был совсем бледным, даже бледнее того, разорванного. Во-вторых, платье оказалось кружевным, связанное из тонкой лёгкой пряжи. Наверное, не вручную, но всё равно отличной работы. Очень простой покрой — маленькое чёрное… нет, розовое, как у Коко Шанель, на бретельках, просто сказочное платье!
Я юркнула обратно в ванную, сбросила полотенце и принялась разбирать сатиновую подкладку. Шторка зашуршала. Небось Антуан стоит и смотрит на меня. Пусть. За просмотр, так сказать, денег не берут. Да и заслужил. Я змейкой просочилась в узкое платье, одёрнула его на боках, огладила кружево и посмотрелась в зеркало.
Если не обращать внимания на торчащие волосы, то девушка по ту сторону амальгамы — просто красотка. И никакой косметики не нужно. Блеск на губы, брови пригладить — и вперёд, покорять маркизово семейство! Видимо, Антуан тоже остался доволен, потому что его отражение коротко улыбнулось мне:
— Превосходно. И размер подходящий.
— Спасибо, — я тоже улыбнулась отражению. И даже нисколько не сфальшивила. Неподдельную благодарность не изобразить никакими микровыражениями лица.
— Иди лучше сядь на стул. Потом ещё раз спасибо скажешь…
И он вышел, бурча:
— Девчонка… С ума сойти… Детский сад…
— Ах, ах, какие мы взрослые! — шёпотом передразнила я его и попёрлась следом. Так, всё. Теперь я не имею права ни на одну, даже самую маленькую ошибочку. Буду делать вид, что мне всё нравится, что я всем довольна и счастлива рядом с покровителем за такие деньги. Поэтому, как мне и было велено, села на поставленный в центре комнаты стул. Зачем, правда, не знала, но поживём увидим.
Ждать долго не пришлось. В двери постучали. Антуан открыл и впустил в домик симпатичную девушку с весьма вызывающей внешностью. У неё была натуральная попугайская стрижка — крохотный хаер-хохолок, раскрашенный чуть ли всеми цветами радуги, в носу торчало колечко, в ушах — тоннели и разнообразные серёжки, от гвоздиков до длинных цепочек. Девушка была одета в сползающие с талии широкие армейские штаны, из-под которых торчали сланцы, и майку с черепушкой на груди. Голые руки покрывала вязь татуировок, посвящённых теме буддизма.
Девушка деловито поправила на плече толстую сумку и произнесла мелодичным нежным голоском куклы Барби:
— Добрый день. Кого стричь будем?
Антуан буркнул:
— Сама не видишь?
— Вижу, — улыбнулась она и направилась прямиком ко мне: — Меня зовут Элиза. Сейчас попробуем спасти вашу причёску.
— Там уже нечего спасать, — откликнулся Антуан, пролистывая бумаги, взятые со стола. — Может, лучше парик?
— Какой ужас! Парик! Вы что?
Элиза положила сумку на стол, отстегнула ремешки и развернула её, как палатку, обнажив множество разных ножниц и расчёсок. Когда на моей шее застегнули липучку пеньюара, началась светская беседа. Элиза справилась о мсьё маркизе, о мсьё и мадам молодых маркизах, о состоянии беседки в оранжерее, ибо в прошлый раз был разговор о ремонте и явно завышенных ценах на оный. Поговорили о погоде на побережье и о температуре моря, о возможном наплыве туристов в мае, о скором цветении лип… Меня спросили, дождусь ли я посмотреть на лавандовые поля и была ли уже в Маринланде, если не была, надо обязательно сходить и посмотреть вблизи на дельфинов и акул!
Я была безумно благодарна этой экзотической птичке за болтовню, которая отвлекала и расслабляла. Антуан с головой ушёл в свои бумаги, лишь изредка поглядывая на продвижение стрижки. Зеркала у меня не было, но я не хотела смотреть на процесс. Хуже всё равно уже не будет.
— Всё! — наконец пропела Элиза. — Не знаю, понравится ли вам, мне кажется, получилось очень даже прилично!
Она сняла с меня пеньюар, почистив толстой кисточкой шею, и я подхватилась со стула в ванную.
Прилично! Она говорит, прилично! Получилось просто здорово! Элиза уровняла мои «художества», подкоротила затылок до щетинки и где-то отыскала несколько неровных прядок в уже несуществующей чёлке. С открытым лбом я показалась себе похожей на мою любимую Натали Портман, только ещё круче. В общем, мне очень понравилось. Надо же, часто думала, но никогда не решалась постричься в такой манере…
Когда я вышла, парикмахер довольно улыбнулась. Моё лицо наверняка говорило без слов. Антуан подписал заполненный чек и, вырвав его из книжечки в кожаном переплёте, подал Элизе:
— Благодарю, ты, как всегда, оказалась на высоте!
— Ваше удовлетворение — мой приоритет, мсьё Антуан. Зовите, не раздумывая, если приключится ещё какая-нибудь катастрофа из моей компетенции.
Когда она ушла, свернув свою сумку и бережно сложив чек в портмоне, маркиз повернулся ко мне и прищурился:
— Надеюсь, нам больше не понадобится срочно вызывать парикмахера, врача, полицию.
Я сглотнула под его взглядом, как обычно, ничего не выражающим, и кивнула. Без полиции мы точно обойдёмся.
----------
* Cheri (фр.) (шери) — дорогой, обычное обращение к близким людям, иногда ироничное
** Belle-mère (фр.) (Бель-мер) — дословно «красивая мать», может быть любая родственница в браке на ступень выше по генеалогии: свекровь, тёща, вторая (третья) жена отца.
*** Nenette (фр.) — фамильярное обращение к девушке, девочке младше по возрасту, происходит от слова nana — девушка на жаргоне.
**** S'il te plaît (фр.) — пожалуйста. Steplé (фр.) — когда произносят обычное «пожалуйста» очень быстро. Французы вообще говорят быстро, поэтому некоторые слова и фразы сливаются.
Глава 10
По пути из шале в двухэтажный дом я получила столько наставлений, как никогда в жизни. Даже дядя так меня не инструктировал перед делом. Причём делал это Антуан в своей обычной манере.
— Салфетку положишь на колени.
Как будто я не знаю, что делать с салфеткой…
— Не режь омлет ножом.
Интересно! А как его резать? Вилкой кромсать?
— Нож вообще только для мяса. Возможно, будет немного говядины.
А сосиски вы едите? Трюфелей хоть не будет на завтрак? Или фуа-гра? Это вообще завтрак или приём у Тиффани?
Все эти ответы я старательно проговаривала про себя, а внешне переводила их в кивки. Впрочем, Антуан на меня даже не смотрел. Он шагал впереди, а я плелась сзади. Плестись без трусов было неудобно, а мои ашановские маркиз надеть не дал. Ветер поддувал под короткое платьице, сквозняком холодил между ног, и это было непривычно.
— Антуан…
Я впервые позвала его по имени, и он обернулся, мимолётным взглядом окинул меня и, наконец, замолчал, ожидая вопроса.
— Я хотела бы сегодня пройтись в город, мне надо кое-что купить.
— Нет.
Я остановилась, как вкопанная. Что значит «нет»? Я что, тут пленница?
— Сам отвезу, — продолжил Антуан, потом обернулся, удивлённо глядя на меня: — Что застыла? Идёшь?
— Просто хотелось бы уточнить этот момент, — тихо ответила я. — Мне что, нельзя никуда выходить?
— А зачем? Здесь есть всё, что надо. И к тому же, я тебе плачу, а значит, хочу видеть тебя перед собой каждую секунду.
Нет, это сон?
— Ты мне ещё не заплатил, — усмехнулась я, оглаживая платье на боках.
— Ты на испытательном сроке.
Жёсткое выражение оливковых глаз ударило, словно пощёчиной. Он ещё злится за волосы… Вздохнув, словно перед прыжком в воду, я нахмурилась:
— Время — деньги. Я провела с тобой намного больше оплаченного часа.
— Все одинаковые, — буркнул Антуан. — Понравишься моей семье — поедем в банк, и я дам тебе задаток. Устраивает?
— Вполне. Прости, а ты собрался меня представлять в качество кого
— Моей новой подруги. Пусть тебя это не волнует.
— Да меня это и не волнует особенно, — я пожала плечами. — Просто хотела знать, что им говорить.
— Правду.
Антуан ухмыльнулся, став на мгновение похожим на Армани. «Детка, бизнес так не делают!»
— Скажи, что познакомились вчера, спали вместе. Надеюсь, ты совершеннолетняя?
Я кивнула. Ну, почти. Ещё четыре месяца. А возраст согласия уже наступил. Тем более, что мы в прогрессивной Европе.
Идти было, в принципе, недалеко, но мы преодолели сто пятьдесят метров за пятнадцать минут. Приватный парк маркизов был просто великолепным. Везде чувствовалась уверенная рука хозяина: в заботливо окопанных пальмочках, в подстриженных шариками кустарниках, в клумбах с приятно подобранными сочетаниями оттенков цветочных головок. Справа от дорожки я даже заметила маленький огородик, расквадраченный досочками. На некоторых кусочках буйно росли незнакомые мне растения. Некоторые были ещё пустыми. Невзначай провела рукой по верхушкам трав, и они отозвались пряным запахом. На табличке в углу квадратика было выведено: «Sauge officinale», на другой — «Millepertuis». Officinale, значит, лекарственная. Кто-то выращивает травки, из которых потом маркизу заваривают бурду от желудка…
Пока что это обстоятельство просто царапнуло, и я отложила его на дальнюю полочку. Пусть отлежится, надо будет — возьму и подумаю. Сейчас надо было собраться перед жутко официальным завтраком с маркизами. Не накосячить…