И даже привстала, но поросёночек тихо рявкнул:
— Не закончили! Сидите, пожалуйста!
— Ну раз так…
Мне совершенно не улыбалось прибегать к последнему средству, но я всё же сказала:
— Вызовите адвоката и свяжитесь с русским посольством.
А потом улыбнулась ласково и добавила милым голосом маленькой девочки:
— Силь ву пле.
Худой как будто даже обрадовался моему заявлению, вкрадчиво спросил:
— А вы считаете, вам нужен адвокат?
Насмотрелись американских сериалов, идиоты… Но ответить я не успела, в дверь постучали. Не дожидаясь разрешения, вошла женщина средних лет с красиво уложенными волосами, неброским макияжем и в строгом деловом костюме. За спиной у неё маячил Антуан. Улыбнувшись и поздоровавшись, женщина спросила:
— Вы предъявили обвинение мадемуазель Каменская?
— Пока нет, — буркнул явно недовольный поросёночек.
— Мадемуазель, прошу вас сохранять молчание на любой вопрос, — ласково сказала мне женщина и снова повернулась к паре полицейских: — Я адвокат мадемуазель Каменская, мэтр Лионель. Либо предъявляйте обвинение, либо дайте подписать протокол, и мы уходим.
Поросёночек с явной неохотой кликнул на что-то в своём компе. Загудел принтер, выплюнув две бумажки. Одну из них протянули мне для подписи. Мэтр Лионель озабоченно спросила:
— Вам необходим переводчик, мадемуазель?
— Нет, спасибо, я отлично читаю по-французски, — пробежалась взглядом по листку, всё было записано так, как я и говорила. Подписав бумагу, встала.
— Если у нас будут вопросы, мы вас вызовем, — у поросёночка нехорошо блеснули глаза, а адвокат живо сунула ему визитку:
— По всем вопросам звоните сразу мне. До встречи, мсьё.
Мы вышли из здания полиции втроём. Мэтр Лионель пожала Антуану руку и сказала будничным тоном:
— Всё, мой дорогой, думаю, проблем не будет. Но, если что, звони. До свидания, мадемуазель.
Она села в припаркованный в спешке чёрный «мерседес» и быстро уехала. Антуан обнял меня за талию и взялся за подбородок:
— Наверное, надо тебя в больницу отвезти. Зашить.
— Кровь течёт ещё? — озаботилась я, пытаясь нащупать пальцами рану на брови.
— Не трогай! Остановилась, но зашить надо, а то шрам останется.
— Пусть остаётся, — отмахнулась я. — Я хочу лечь…
— Некрасиво же, со шрамом…
Он заглянул мне в глаза, и я улыбнулась грустно:
— Шрамы, Антуан, бывают полезны. Они напоминают нам о совершённых ошибках.
Дядины слова. Только теперь я их поняла.
Маркиз взъерошил ёжик моих волос и тихонько поцеловал в макушку:
— Какую ошибку ты совершила, Альошка?
Я поверила Смородинову.
— Пропустила удар. Больше не пропущу. Никогда…
Антуан покачал головой, набирая номер на смартфоне:
— Где ты так научилась драться?
— С детства занималась боевыми искусствами.
— Алло? Мне нужно такси, — маркиз продиктовал адрес и сбросил звонок, сказал мне: — Сейчас поедем домой, отдохнёшь. Главное, чтобы не было сотрясения… А меня научишь парочке приёмов?
— Научу, — тихонько рассмеялась я. Голова раскалывалась, но я старалась не показывать, что мне больно. Антуан взял меня под руку и повёл к дороге:
— Не знаю, кто ты, подруга Наташи, но ты не путана. Может, когда-нибудь мне расскажешь про себя.
Ничего не ответив, я молча пожала плечами. Может, когда-нибудь и совру что-то правдоподобное…
---------
* Blanc-cassis или Blanc-cass (фр.) — аперитив из белого вина, обычно столового, с добавлением концентрированного ликёра из чёрной смородины в 17⁰
** Sauvé par (le gong) la cloche (фр.) — расхожее выражение, означающее «спасённый в последнюю минуту, неожиданно», из школьной жизни, когда колокольчик возвещал конец урока, и ученики с радостным гиканьем мчались на улицу, а тот, которого вызвали к доске, тоже мог вздохнуть свободно.
*** Moules à la Provençale, frites Léon на двоих, два больших Pellfort — меню ресторана Léon. Мидии по-провански с луком, чесноком, помидорами и сладким перцем, картофель-фри по бельгийскому способу и 50 cl бельгийского пива Пелфорт.
Глава 16
Утро выдалось сложным. Нет, у меня были, конечно, тяжёлые пробуждения в жизни: после тренировок, после особенно опасных афер, в одной из которой я даже чуть не потеряла глаз. Но сейчас… Мне было страшно, непонятно и больно. Страшно — потому что били. Непонятно — потому что откуда они появились? Больно… Ну и так понятно. Скула налилась расплавленным свинцом, горела и жгла. Бровь, похоже, увеличилась в размерах и стала, наверное, такого же размера, как и надбровные дуги неандертальцев. Голова гудела и пульсировала височными венами в такт сердцу.
Антуан ещё спал. Впрочем, он спал всю ночь, обняв меня за талию, положив руку мне под голову, отпускать не желал — как только я пыталась поменять позу, тут же поворачивался, не просыпаясь, и всё равно держал в объятиях. Мне было не очень удобно: восемнадцать лет спать в одиночку, и вдруг кто-то рядом. Поэтому проснулась я на рассвете и ещё долго лежала, не решаясь встать, чтобы поискать лекарство от боли.
Маркиз спал и ровно дышал мне в волосы. Это одновременно раздражало и умиляло. Сам он не получил ни царапинки в драке, поэтому вчера трясся надо мной, как наседка над цыплёнком: прикладывал лёд к щеке, самолично заклеивал бровь кусочками пластыря, купленного в аптеке недалеко от дома. «Чтобы хоть как-то стянуть рану, а то шрам будет некрасивый». Не стал вызывать Габриэлу, сам разогрел ужин, оставленный ею, а потом чуть ли не с ложечки меня кормил…
Чуть скосив глаза, я с неожиданной улыбкой посмотрела на Антуана. Милый, милый парень… Как жалко мне будет расставаться с ним. Мне даже встать сейчас жалко. Тёплые руки, настойчивые объятия… Он просто очень хороший, когда не злится, не закрывается, не бурчит. И, как ни удивительно, со вчерашнего дня больше не вешает шторки на глаза. Оказалось, они у него очень выразительные. В них так легко читается боль, страх, нежность, доверие… Может, именно из-за этой лёгкости он и научился их занавешивать?
Не о том думаешь, Алёшка. Надо подумать о найденном вчера телефоне. Я не смогла ни на секунду остаться в одиночестве, чтобы просмотреть его содержимое, а это было сейчас приоритетом номер один. Если я права, и телефон потерял один из амбалов Смородинова… Я уже решила, что позвоню этому козло-олигарху и спрошу, чё за. Или у нас уговор, или нет. Почему он позволяет себе нарушить данное слово? Но для этого мне необходимо остаться одной. Антуану слушать мои разговоры незачем, даже если он не понимает ни звука. Для этого надо как-то потихонечку встать, не потревожив моего маркиза.
Ха-ха. Как только я пошевелилась чуть сильнее, чем когда поворачиваешься на другой бок во сне, Антуан тут же открыл глаза и спросил хриплым и таким сексуальным голосом:
— Куда ты собралась?
— На кухню, — шепнула я. — Спи.
— А сколько времени?
— Почти восемь. Рано ещё, спи.
Он потянулся так сладко, что снова напомнил мне большого кота, а потом зевнул:
— Нет, пора вставать. Сегодня у меня встреча в полдесятого.
Опять меня потянет… А у меня голова чугунная…
Антуан ещё раз от души потянулся всем телом, а потом решительно встал, откинув одеяло:
— Так. А ты лежи. Сейчас получишь завтрак в постель. И не вздумай вставать, поняла?
Я только хмыкнула. Вот жеж. Завтрак в постель… Сам маркиз белыми рученьками!
— Не хихикай! — строго сказал он, обернувшись от двери. — Сказал — в постель, значит, лежи и жди!
Ну и ладно. Мне не жалко. Так даже лучше! Я зарылась поглубже в одеяло, укуталась и принялась думать.
Дядя любил планы. Он всегда составлял к первому, самому верному, ещё и план Б, В и напоследок Зю, предусматривающий смерть, но не плен. На мой вопрос, почему именно Зю, как-то ответил: потому что такой буквы нет в алфавите, поэтому до этого плана дело не дойдёт. А вот я предпочитала импровизацию. Как говорят французы, action — réaction. Третий закон Ньютона. На каждое действие тут же оказываем противодействие. Некоторые из моих импровизаций оказывались очень удачными. Некоторые были провальными. Но я всегда обходилась планами А, Б и В, если импровизация не помогала. До Зю дело пока не доходило. Сейчас мне казалось, что эта несуществующая буква стала как нельзя актуальной…
Комбинация Смородинова виделась мне достаточной простой, но наезд на нас с маркизом на паркинге в неё не вписывался. Окей, он послал за мной своих бойцов, чтобы следить. Чтобы, не дай космос, не сбежала куда. Видимо, не верил в мои пламенные родственные чувства. На самолёт я купила последний билет, гориллы бы не проскользнули, но они вполне могли отследить меня по фамилии и паспорту. Это плёвое дело, когда есть деньги. В Брюсселе тоже могли найти в гостиницах, таксисты, по ходу, всех в «Ибис» возят… Ну, а там я телилась достаточно долго, выследили. Ладно, но зачем они хотели отобрать кольцо?
Допустим, это было, чтобы меня припугнуть и показать, что они обо мне помнят. Ну, звякнули бы… Не знаю, сказали бы что-нибудь… А то так, без слов, просто тюк по башке и давай снимать бриллиант с руки! Нет, не вяжется.
Другая версия — Смородинов послал своих быков просто-напросто взять кольцо и привезти ему. А подождать религия не позволяет? Ведь сам согласился на три недели! А у таких людей, как олигарх-бандит, слово обычно держится в полном объёме. Только потом наступает время репрессий…
В общем, крутила я все эти факты и домыслы, вертела, но так ничего и не придумала. А потом вернулся Антуан. Уже одетый, фигурно выбритый, с подносом. Кофе, сливки, сахар — всё отдельно, в красивом сервизике, рядом тарелочка с круассанами, у тарелочки стаканчик с белой розой. Прямо не сервис, а пять звёздочек!
Он присел рядом, поставил поднос мне на колени и поцеловал, как обычно, в висок:
— Прошу, мадемуазель, ваш завтрак!
— Спасибо, — усмехнулась я. — Всё идеально! А где твоя чашка? Ты не завтракаешь?
— Я бы съел тебя, но… — Антуан интимным жестом провёл пальцем по моему обнажённому плечу, запечатлел на коже поцелуй, а потом пожаловался: — У меня куда-то травки пропали. Не могу найти, Габриэла тоже не нашла. Опять будет желудок болеть…
— Может, она куда сунула? — я пожала плечами и откусила кусочек круассана. — Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой на встречу?
Он мотнул головой, вставая. Волосы рассыпались по лбу, и Антуан зачесал их пятернёй:
— Нет, я сам. А ты отдыхай и приводи себя в порядок.
Он кивнул на моё лицо:
— Вечером выставка, вот там нам надо быть вдвоём.
Я коснулась пальцами скулы и спросила жалобно:
— Что, всё так ужасно?
— Ну… Не ужасно, но надо бы… Как вы там делаете? Кремом помазать тональным… Попудрить…
Он казался смущённым. Небось, себя винит. Пусть повинит немножко. Ему совсем необязательно знать, откуда ноги растут у нападения.
— Я ходил за круассанами…
— Вижу, вижу, очень вкусно! — прошамкала я, наслаждаясь шоколадной начинкой. А Антуан продолжил, словно не заметив, что я его перебила:
— И вот.
Он положил мне на колени четыре зелёные банкноты:
— Это за ужин у Мари. Проверь, всё правильно?
Не удержавшись от смеха, я аккуратно сложила деньги в стопочку:
— Кто проговорился?
— Дед Анри, — раздражённо стукнул по спинке кровати кулаком Антуан. — Вчера позвонил, когда ты спала. Спросил ехидно, расплатился ли я с девушкой за свой провал, и спорили ли мы на что-нибудь.
— Хорошая идея, — задумчиво ответила я, отпивая глоток кофе. — Надо было поспорить. На твоё наследство!
— Издевайся…
— А дедушке-то кто сказал?
— Так Мари, кто же ещё! Чтоб я хоть раз пришёл к ней обедать… Да никогда!
Мой смех отозвался в голове, как Кремлевские куранты, которые отбивали полдень. Прижав руку ко лбу, я пожаловалась:
— Не надо меня смешить, а то башка болит!
— Ладно, не буду!
Он словно даже испугался за меня, присел рядом, подал мне закатившуюся под тарелочку таблетку, раскрашенную в красный и желтый цвета:
— Выпей, это парацетамол. С кофе подействует быстрее.
Проглотив таблетку, я улыбнулась через силу:
— Пройдёт, не волнуйся.
Антуан хотел что-то ответить, но промолчал, словно прикусил язык. Потом снова положил мне на колени деньги:
— Здесь на платье и туфли. Вызови такси… Вот тебе и на такси, кстати. Съезди в какой-нибудь жутко дорогой бутик, купи жутко дорогое платье на сегодняшний вечер! Я хочу, чтобы ты затмила всех на свете, а не только на выставке!
— Вас понял, шеф, — я деловито сгребла деньги в кучку. Навскидку там было около тысячи евро. Запросы у Антуана ещё те, но я предпочла не спорить. А он всё не мог угомониться:
— А это… За оставшееся время, плачу, как обещал.
Ещё тысяча евро легла поверх стопки денег. Я подняла на него глаза:
— Ну зачем?
— Затем.
Шторки снова опустились на его взгляд. Маркиз де Пасси, бесстрастный, холодный аристократ, шлёпающий девочек по вызову, сидел передо мной. Мне стало не по себе. Как можно работать с таким человеком, если он всё время закрывается ото всех?
— Сегодня ты сходишь со мной на выставку, будешь невероятно красивой, а потом можешь делать, что хочешь. Я нанял тебя для этого. Далее ты будешь свободна в своих передвижениях и делах.
Дурак ты, Антуан. Даром, что маркиз.
— Долги отдаёшь? — колко спросила я. Да, мне хотелось уколоть его. Побольнее. Даже не знаю, почему. — А ужин на Эйфелевой башне? А показать мне ипподром в Ницце? Обещал, но не сделал?