Но это я отвлеклась. Нижнее белье здесь очень хорошее, это да, но оно же почти ничего и не скрывает. Набедренная повязка у рисовых рабочих у нас в низинах и то была приличнее… так что на циновку улегся практически голый Сириан, а я спиной почувствовала, как нагревается воздух в классной комнате, потому что затихший на лежанке Лильрин буквально прожигал взглядом то меня, то бесстыдно оголившегося «чужого мужчину». Вот интересно, он правда такой дурак или прикидывается? Он в нижнем мире собирался жениться на лекарке! Он думал, я голого мужского тела никогда не видела и не щупала? Да я их не то что руками трогала за все места, я им и под кожу влезала! И не только под кожу — удаление цаплиного отростка кишки было рядовой операцией в обители, мы сначала на трупах практиковались, а потом и с живыми пациентами работали.
Тьфу, короче. Ну хочется Лильрину воздух в комнате греть — пусть его. А я работаю. И больше ничего не имеет значения.
Самое смешное, что и Сириан, похоже, был слегка разочарован моим равнодушно-деловым подходом. Для начала я не стала прикасаться к нему руками, только потоками. Начала с поверхностной диагностики и испытала странное удовлетворение, обнаружив три трещины в ребрах и множество повреждений в мягких тканях. Кроме того, этот бойцовый петух словил несколько раз в печень и в селезенку, а также явно побывал в удушающем захвате. И связку на руке ему порвало… порвал еще один такой же воинственный. Ладно хоть, почки не пострадали, но это, скорее всего, потому, что его никто не добивал упавшего.
Маирис наблюдала за моими действиями и тихонько посмеивалась в рукав, я сосредоточенно считывала диагностику, а между тем сопение у меня за спиной становилось все громче, пока я явственно не услышала сдавленный рык. И удивилась.
Оглянулась на Лильрина, проследила за его взглядом… и не выдержала. Покраснела, как девчонка!
И все потому, что этот безобразник в нижнем белье лежал на спине, а я, пока была сосредоточена на верхней части его тела и на голове, не обратила внимания на то, что еще один, сугубо мужской орган решил продемонстрировать мне свое полное здоровье и даже бодрость. А тонкая ткань, да еще тянущаяся… Короче говоря, Сириан тоже покраснел, сдавленно бормотнул: «Простите, эсса!» — и быстро перевернулся на живот.
А я обозлилась. Мало мне было проблем с одним бараном, теперь еще и второй на подходе в плане всяких нехороших поползновений в мою сторону. Со времени Гойчина любой намек на такие мысли вызывал у меня отвращение. Я понимала, что это неправильно, и вполне допускала, что когда-нибудь выйду замуж и захочу иметь детей, а сами по себе от сырости они не заводятся. Кому-кому, а целительницам это известно лучше, чем многим. Но… такое откровенное желание меня пугало. Хорошо еще, что этот сам засмущался и перевернулся.
Злобный взгляд в результате достался Лильрину. Несправедливо, поскольку как раз он хотел моего приданого, а не моего тела. Последним он собирался даже поделиться с моим братом, настолько оно его не привлекало. Но поскольку одним быстрым яростным взглядом я и ограничилась, совесть меня не мучила. Зато этот маленький выплеск позволил взять себя в руки, остудить голову и вспомнить, кто здесь целительница.
— Я закончила. — Примерно полчаса прошли в напряженной тишине, зато я могла гордиться собой. Я сделала все безупречно. Ну, мне самой так казалось, сейчас вот еще Маирис проверит и скажет свое мнение.
— Умница, детка. Все же то, что ты училась на целителя еще в нижнем мире, очень заметно. — Маирис подошла, и я только восхищенно вздохнула, глядя, с какой небрежной легкостью она манипулирует сразу веером диагностических потоков, буквально за несколько секунд снимая полную картину здоровья лежащего мужчины. Вот она кивнула удовлетворенно и посмотрела на меня с улыбкой.
— Дар богов — вещь хорошая, но внимательность к деталям, усидчивость и ответственность они подарить не могут. Как и много-много часов практики. Если будешь и дальше такой старательной и прилежной девочкой, лет через двадцать я с чистой душой уйду на покой и оставлю коллегию в хороших руках.
Меня и раньше хвалили — в обители. А дома — никогда. И поэтому я гораздо проще принимала замечания или ругательства в свой адрес, чем такую неприкрытую похвалу. Сразу ушам стало жарко, руки одеревенели так, что я не знала, куда их деть, а глаза стали мокрыми — стыдоба! Хорошо, Маирис уже отвлеклась от меня и скомандовала:
— Вставай, племянник, хватит изображать умирающего. Тебе на теплой лежанке отдыхать не нужно, не настолько много ты потратил из своего Цы. И ты вставай, шадаг. У тебя тоже все в полном порядке, можешь браться за метлу. А то половина двора еще не метена.
Угу, с лежанки Лильрин, конечно, встал. Но во двор вовсе не торопился, пользуясь тем, что прямого приказа от меня не было. Он спокойно так и медленно поправлял одежду, ни на кого не глядя. Вроде бы не глядя. Я не сразу сообразила, чего он возится, а потом до меня дошло. Он ждал, пока Сириан оденется и тоже уйдет.
Фа-а-ай… И смешно, и плакать хочется. Мужчины! Почему они такие странные и такие… бараны?! Заметив манипуляции моего шадага, Сириан тоже вдруг из вполне бодро одевающегося воина превратился в парализованную улитку. Штаны и рубашку он натягивал в час по одной рисинке, тщательно расправляя каждую складочку, и так играл мышцами, а еще крутил задницей, что я заподозрила его в знакомстве с тайными танцами, которым учили всех невест в доме свахи. Этими танцами полагалось ублажать и соблазнять мужа перед тем, как возлечь с ним. А этот кого соблазняет? Ну не Лильрина же… Меня?!
Я поймала взгляд Маирис, пару раз хлопнула ресницами и поняла, что та едва сдерживает смех. Не выдержала и хихикнула.
— А ну, быстро выметайтесь оба! — заглушая мое сдавленное хрюканье, рявкнула целительница, уперев руки в боки и грозно глядя на мужчин. — Бегом!
Глава 21
Я все же никак не могла понять, почему Лильрина так заботит мое «доброе имя» и неприкосновенность моего тела. Он ведь не дурак. И никогда не хотел меня саму по себе. Там более не был влюблен, даже близко. Тогда какое ему дело до Сириана и моих с ним отношений? Почему его буквально на части рвет, когда ко мне приближаются другие мужчины?
Неужели пресловутое мужское чувство собственности взыграло? Ну… это совсем как-то по-детски. Я далека от мысли считать взрослого мужчину, сумевшего добиться в нижнем мире положения командира большого отряда, инфантильным и капризным ребенком.
Да, ему очень трудно дается жизнь в верхнем мире. Все, чего он достиг, и все, к чему привык как к само собой разумеющемуся, здесь исчезло, превратилось в ничто. Он не просто раб, он тот, на кого все смотрят с подозрением и брезгливостью независимо от его поступков. Заранее ждут гадостей и грязи. Относятся… предвзято.
Ирония в том, что я была на его месте и очень хорошо понимаю, что он чувствует. Особенно без тренировки с младенчества… Понимаю. Но не знаю, могу, а главное, хочу ли помочь. Все же именно он был одним из тех, кто судил и презирал меня, не дав слова, там, в нижнем мире.
Когда оба упрямых барана — Сириан и Лильрин — вышли из учебного класса, я выждала пару секунд и незаметной тенью скользнула следом. Этот навык у меня отработан с детства, и отказываться от него я не собираюсь. Ну что поделаешь, если две трети нужных знаний там, дома, можно было добыть только подслушивая и подглядывая? Зато я накрепко выучила: прежде чем говорить вслух или действовать, надо постараться разузнать все о ситуации самостоятельно. Из первых рук.
— Если еще раз полезешь на тренировочную площадку, сегодняшняя трепка покажется тебе нежной лаской, — тихо, но довольно жестко сказал Сириан, даже не глядя на двинувшегося было пойти в другую сторону шадага. — И еще… запомни. Ты никто. Хуже, чем никто. Она тебе не принадлежит. И забудет о тебе очень скоро, я постараюсь. И тогда…
Мне аж самой стало одновременно и интересно, что же «тогда» случится, и слегка страшновато, такая… решимость была в голосе светловолосого красавчика. Ох, только этого мне не хватало.
Лильрин, что очень умно с его стороны, не издал в ответ ни звука. Но я, притаившись за углом, видела его взгляд. М-да-а-а, зря я думала, что это меня он ненавидит. Теперь этим пламенем можно было бы испепелить не только надменно вздернувшего подбородок златовласого капитана, но и всю коллегию…
— Шадаг недостоин оружия. Недостоин честного поединка. В следующий раз я прикажу покалечить тебя так, что даже наша милая девочка тебе не поможет. Пшел вон!
Угу. Добрый какой блондин, ласковый мальчик со смущенным взглядом. Я запомню, каким жестоким ты можешь быть. И трижды подумаю, прежде… Впрочем, об этом я даже думать не буду. Как вы мне надоели, мужчины. Одно на уме… А я хочу лечить. И чтобы все меня оставили в покое!
Я смотрела, как эти два дурака разошлись в разные стороны, и думала, думала. Меня немного царапало то, что Лильрин не попытался, как я ожидала, рассказать Сириану о том, что я беспринципная распутная девка. Мужчины частенько так делают, чтобы если не отпугнуть соперника, то посеять в нем сомнение в ценности приза. Я сто раз это своими ушами слышала. А кроме того, кто сказал, что только женщины любят сплетни? Да мужчины между собой болтают в разы больше, и очень часто именно сплетничают, разнося самые грязные слухи. Но мой бывший жених промолчал. А ведь ему даже выдумывать ничего не надо было.
То есть он сдержался и не поступил так гадко, как, например, сделал Гойчин. Если бы он открыл рот на эту тему, я с чистой совестью плюнула бы в пыль под ногами и оставила дурака его судьбе. А теперь… глупое, глупое, ненужное чувство справедливости! И память о том, что ни с кем нельзя так поступать… Р-р-р-р! Хочу быть злой! Хочу быть такой, какую он себе придумал, — бессердечной холодной гадиной, которой нет дела до других.
Я все же плюнула, самым натуральным образом, дождалась, пока Сириан завернет за угол, и вдоль галереи помчалась в сторону помещений для слуг. Поскольку Лильрин уходил, пытаясь сохранить достоинство, — неторопливо, с прямой спиной и каменной маской на лице, перехватить его у чулана с метлами не составило труда.
— Не смей больше соваться на тренировочную площадку. — Вот видок-то у меня: запыхавшийся, всклокоченный воробей вырос перед индюком и приказы раздает. Но, судя по глазам «индюка», этого приказа он ослушаться не сумеет. Эх, даже каменная маска треснула от досады — как его корежит оттого, что он вынужден подчиниться… Явно хотел с утра обратно туда полезть. И теперь ненавидит меня с новой силой.
А ничего, ему полезно, от препятствий и трудностей он умнеет. Молчать вон уже научился. И вежливо кивать в ответ на приказ.
— Да, госпожа. Слушаю и повинуюсь.
Ну, яд в голосе — это ерунда, это я уже так привыкла, что вообще не замечаю, можно сказать. Тем более что у меня есть еще одна мысль, как его… уязвить с пользой для дела.
— Что ж ты за воин, если без меча и площадки даже тренироваться не можешь? — сказала я, насмешливо глядя ему прямо в лицо. — Тот, кто хочет, найдет выход. И простую метлу превратит в оружие, а черную работу — в тренировку. Но это не про тебя, богатенький мальчик, ты же привык, что тебе все на блюдечке принесут, лучших учителей наймут, лучшее место для занятий. Даже мастерство!
И развернулась на пятках. И ушла, такая гордая, оставив за спиной скрежет зубовный и пламя драконьего дыхания.
Ничего. Если не глупец… поймет, что именно я ему сказала. Остается только разобраться самой — а зачем я это сделала? А?
А не знаю. Просто чувствую, что так правильно, целительниц в обители всегда учили прислушиваться к своей интуиции. Ну… и здравый рассудок пополам с хитростью тоже прививали всеми способами.
Если больной занят болотные демоны знают чем, придумывает себе сто болячек и мается дурью на пустом месте, нужно сделать так, чтобы ему некогда было всем этим заниматься. Если у Лильрина после работ по хозяйству остаются силы на то, чтобы таскаться на тренировочную площадку, драться со стражами и создавать мне лишние проблемы, значит, надо направить эти силы в более созидательное и безопасное русло. Пусть осваивает новое оружие — метлу. А заодно и грабли для травы, и подойник для коз, и щетку для чистки котлов… Всему можно найти применение, если постараться.
Надеюсь, он будет уматываться так, что начнет падать без сил. И на слежку за мной и прочий гонор у него тяги не останется.
Осталось придумать, чем занять второго барана, чтобы он не скакал вокруг меня со своими крутыми рогами и не блеял свое «милая эсса» каждый раз, когда я особенно занята и сосредоточена. Бесит. Не хочу я мужчин. Никаких. Во всяком случае, пока не хочу. Как минимум до конца обучения.
Глава 22
В целом, поразмыслив, я пришла к выводу, что лекарство для Лильрина вполне годится и для меня самой. Если я не хочу ненужных встреч, пустых и неловких разговоров, неуместных взглядов и дурных мыслей — выход один.
Надо занять себя так, чтобы на все это просто не осталось времени. Взять дополнительную практику у целительницы для беременных и рожениц, эссы Калистры. Пойти учиться очень интересным приемам массажа у тихонькой, сухонькой, старенькой и очень сильной эссы Малены. Сидеть вечерами, переписывая на здешнюю, непривычно сшитую в «книги» вместо привычных свитков бумагу то, что «разворачивается» в голове из божественных знаний. Вспоминать и тоже записывать все, чему учили в обители: любое знание полезно, пусть даже здешние фыркают и называют его варварским и отсталым.
И да, еще ведь надо учить местную грамоту. Очень непривычную и трудную после таких естественных и понятных иероглифов. Понимание языка при переходе боги мне вложили, а письменность — пожадничали. Так что свои личные записи я вела, как привыкла, а вот для уроков коллегии пришлось зубрить «буквы» и заново учиться читать и писать. И не кистью, а пером… или карандашом — вот эта палочка с серо-черным стержнем внутри оказалась ужасно удобной, даже несмотря на то, что ее время от времени все равно надо было точить.
Все это привело к тому, что я даже ела на бегу и за чтением, почти не показывалась в общей трапезной, в купальню шастала еще до рассвета, с урока на урок неслась бегом, теряя легкие шлепанцы, ходить в сапогах в жару, как тут многие делали, мне не понравилось.
Короче говоря, я не то что не сталкивалась с Сирианом, я его просто перестала замечать. Не успевала на лету. А он, видимо, никак не мог меня перехватить — все же у него своя служба вне коллегии, и это не шутки.
А про Лильрина я, признаться, вообще забыла. Тем более что он вроде как перестал мелькать на заднем плане и сверлить меня взглядом.
Впервые в жизни я жила так, как всегда хотела сама, наполненно, осмысленно и интересно. Вот, правда, еще бы только все зачеты сдать по внешнему ориентированию и получить доступ к нуждающимся пациентам — и я буду полностью счастлива.
Правда, о кусочек счастья мне пришлось споткнуться довольно скоро. Хотя я и падала вечером в кровать без сил — даже слишком мягкий матрас перестал мешать и раздражать, — и старалась соблюдать более-менее здоровый режим между занятиями, в один далеко не самый прекрасный день Маирис вдруг посмотрела на меня пристально-пристально и ни с того ни с сего заявила:
— Деточка, что ты с собой сделала?
— Что? — не поняла я, с трудом отрываясь от схемы кровеносных сосудов человека. Я так увлеченно перерисовывала ее в свою тетрадь, что забыла обо всем.
— По-моему, надо пересмотреть твою программу, — озабоченно покачала головой Маирис. — И систему питания. Тебе явно не хватает нужных для здоровья элементов в теле. Посмотри! У меня даже малявки на уроках давно не едят карандашей, а ты что с ним сделала?
Ой…
Я в шоке уставилась на огрызок деревянной палочки в пальцах. Причем это был именно самый натуральный огрызок — если тот конец, которым я рисовала, был аккуратно заточен и лишь наполовину стерт, то другой конец безжалостно размололи чьи-то зубы. И не просто дерево погрызли, содержимое тоже съели.