Барон засмеялся. Он вообще-то выглядел вполне ещё крепким дядькой, даже странно, что он передал дела сыну. Сидели мы с ним в той самой библиотеке, где он не просто что-то читал, а делал какие-то выписки, судя по забытому в чернильнице перу и раскрытой тетради. Книг, кстати, было немало. По меркам приграничья, так и вовсе невероятно много, причём некоторые были мне неплохо знакомы: сира Фрида, надо думать, свои тома хранила здесь же, чтобы у её ученика всегда были под рукой.
— Я бы и сам мог рассказать, — проговорил барон, подливая мне вина, — как лет пять назад разбуженную посреди зимы молодую виверну злые с похмелья крестьяне забили насмерть досками от праздничных столов: ишь, прилетела тут, подлечиться не дала спокойно.
— А на самом деле? — с любопытством спросила я. С вивернами мне сталкиваться не приходилось, и не могу сказать, чтобы я об этом жалела. Шак говорил, будто в его клане кто-то пытался их приручать, но твари эти слишком тупые и злобные… а может, наоборот, чересчур сообразительные и потому не желающие подчиняться двуногим и делиться с ними добычей. В общем, незадачливого укротителя чуть не сожрали, и попытки свои он оставил.
— А на самом деле, — усмехнулся барон, — чтобы справиться с нею, понадобились полтора десятка егерей, я сам, вязовский маршал, меллеровские охранники, Рената Винтерхорст с сиром Бирюком, кузнец с сыновьями и девушка с арбалетом гномской работы. Отличный стрелок, между прочим. Если у меня когда-нибудь появятся деньги на хотя бы десяток таких арбалетов, я заставлю её учить рекрутов с ними обращаться.
— Если сама она хорошо стреляет, это ещё не значит, что из неё выйдет хороший наставник, — возразила я.
— Знаю, — отмахнулся он. — Это так… помечтать. Попробуй-ка выкроить денег на десяток гномских арбалетов.
— Какой там десяток, — согласилась я, вспомнив всего-навсего заклёпки на своей куртке и озвученную гномом-кузнецом цену. — На один бы денег хватило.
— Вот-вот, — вздохнул барон, но посокрушаться всласть ему помешали. — Что такое? — спросил он мальчишку, нетерпеливо приплясывавшего в дверях.
— Там это, вашмилсть, — выпалил тот, — сира Катриона приехали и примак… то есть, этот… консорт ейный. Спрашивают сира Генриха, а он же из Мохового покуда не возвращался. Чего сказать-то? Чтобы его милость подождали?
Сир Георг хмыкнул то ли озадаченно, то ли неодобрительно, но велел звать нежданных гостей прямо сюда. Чтобы заодно познакомить меня с нанимателями.
========== Глава третья, в которой героиня знакомится с нанимателями и собратьями-магами ==========
Гилберт Меллер оказался моложе, чем я думала — мужику только-только тридцать исполнилось. Или смотрелся он на эти «только-только»: круглое лицо, что ни говори, молодит своего обладателя (забавно, что круглолицые женщины стараются придать своим физиономиям классическую овальную форму — но при этом хотят по-прежнему выглядеть моложаво). Не знаю, с чего его кто-то обозвал «толстым крысом». Склонность к полноте у него имелась, не поспоришь, но чтобы этот мягонький благополучный жирок превратился в пуд лишнего веса, Меллеру требовалось осесть на одном месте и сидеть там за конторкой, трижды в день выходя из-за неё исключительно к обеденному столу. Однако пока что он, как говорил мне его поверенный, трижды-четырежды в год мотался из Озёрного в Волчью Пущу и обратно, а трактирщики строго следят за тем, чтобы путешественники ели не слишком много и не слишком вкусно, а спали не слишком комфортно.
Супруга Меллера, со слов того же поверенного, была примерно моих лет, хотя смотрелась постарше, почти ровесницей консорту. Да уж, жизнь в приграничье не та, чтобы выглядеть свежо и молодо. Хотя мне вспомнились восточные романы, в которых среди прочих достоинств юных героинь непременно указывалось, что в их четырнадцать выглядели они на все девятнадцать. Это, очевидно, похвала была такая серьёзности и взрослости правильных девушек. Красавицей назвать сиру Катриону ни у одного льстеца язык бы не повернулся, но личико мне понравилось. Прямо настоящая матушка своим людям, у которой для них и пряничный человечек всегда припрятан, и розга за притолокой припасена.
Барон представил меня ей, я встала, чтобы поздороваться, и сделала было движение выйти из библиотеки, чтобы не мешать разговору, который определённо никак меня не касался.
— Нет-нет, — сказал Меллер, вставая за спинкой стула, на который села его супруга, — никаких секретов, сира Вероника. Просто вы первой узнаете новость, которая станет главной сплетней на ближайший месяц.
— Думаете, всего на месяц? — немного нервно хмыкнула сира Катриона, машинально собирая кошачью шерсть с замшевой раздвоенной юбки (довольно заслуженной, кстати, как ни странно это для супруги весьма состоятельного мужчины). — А по-моему, её на все девять лет хватит.
— Девять? — озадаченно переспросил сир Георг. Я тоже удивилась такому жёстко отмеренному сроку жизни для сплетни. Барон, впрочем, тут же сообразил, о ком пойдёт речь: он-то своих людей знал. — Хотите удочерить Мадлену?
— Зачем? — удивилась сира Катриона. — Она и так дочь моего брата. Нет, я хочу выделить Огров Палец в самостоятельное владение и отдать ей.
— И моему сыну принесёт вассальную клятву восьмилетняя девочка? — довольно ехидно уточнил барон. Но тут же серьёзно предложил: — Может, вам стоит подождать до её совершеннолетия?
Сира Катриона упрямо мотнула головой.
— Наследником Вязов будет мой сын, — сказала она. Я, не сдержавшись, заломила бровь: «мой»? Не «наш»? Когда консорт у тебя за спинкой стула стоит? — Дочь я замуж не отдам, — продолжила сира Катриона, — найду ей консорта в маршалы. Сир Эммет вон сам уже… Ладно, неважно. Я хочу, чтобы в Вязах опять жила большая семья, а не… как это было ещё лет пять назад. А у Мадлены будет свой лен, пусть всего только карьер и полтора дома при нём. — Меллер при словах «всего только карьер» иронически улыбнулся, но поскольку стоял он у супруги за спиной, видеть она этого не могла. — Чтобы ни одна сука не смогла дуть в уши бедной сиротке, как её злые родственники обошли с отцовским наследством, — ожесточённо прибавила сира Катриона.
— Не думаю, что Мышка станет слушать таких доброхотов, — заметил её консорт. Супруга глянула на него через плечо с таким видом, будто нехотя признавала его правоту, однако всё-таки поступала при этом по своему разумению. — Но пусть у неё действительно будет своё владение. Собственно, поэтому, сир, — сказал Меллер, обращаясь к барону, — мы и хотим сделать её владетельницей Огрова Пальца прямо сейчас. Она вырастет с осознанием того, что у неё есть своё имение, о котором она должна заботиться, и есть люди и не люди, которых она должна защищать. В семнадцать лет готовить к управлению чем бы то ни было — немного поздно. Хозяев с колыбели надо растить, иначе они и в шестьдесят хозяевами не будут.
Барон, чуть помедлив, кивнул. Я тоже подумала: свались на меня сейчас в наследство (ну вот представим себе на миг такое диво!) даже не само Засолье, а любая из тамошних шахт и посёлок при ней, всё, что я смогу — это глупо хлопать глазами и послушно подписывать документы, подсунутые мне управляющим. И дело не только в том, что я понятия не имею, как устроены соляные шахты, чем оборудованы и что нужно делать для того, чтобы они приносили прибыль. Я, наверное, потому так легко согласилась пойти в напарницы Шаку, что там никакого равенства даже не предполагалось: он умелый боец, опытный наёмник… мужчина наконец, а я могу быть либо одиночкой, либо ведомой. Не лидер я, однозначно не лидер по натуре, да ещё и всё моё воспитание строилось по принципу: «Занимайся своим делом и не лезь в чужие». Дочка травницы, что тут скажешь.
— Хорошо, — сказал сир Георг, поразмыслив, — я поговорю с Генрихом. Резон в ваших словах и правда есть. Кстати, Гилберт, что вы там надумали с масляным прессом?
— Если вы не против этого строительства, осенью расчистим место под небольшой заводик. — Тут Меллер чему-то усмехнулся и прибавил: — Дядя хочет записать его на Элеонору.
— Ваш дядя вечно нарушает им же составленный брачный договор, — пробурчала сира Катриона, но по-настоящему недовольной совсем при этом не выглядела. Если Элеонорой звали её дочь, я бы на её месте тоже не особенно сердилась.
— Построить при этом заводике посёлок в полтора дома, — с той же ехидцей, что говоря про Мадлену, уточнил барон, — выделить в самостоятельное владение, а там и купить двоюродному внуку титул барона Орлановой Кручи? Этого ваш дядя хочет?
Меллер чуть пожал плечами.
— Не знаю, сир. Всё может быть. Не зря же его назвали в честь того Алекса Меллера, что стал сеньором Камышовой Башни.
Ого, а вот этого я не знала. То есть, о том, что владетели Камышовой Башни состоят в каком-то родстве со сказочно богатыми бакалейщиками, известно всему Приболотью, а может, и не только ему. Но я считала, будто тамошние сеньоры просто женились на прекрасно воспитанных и образованных девицах с немалым приданым, а это, оказывается, сам Шторм до того, как получил щит с саламандрой, звался Меллером. Ничего себе история. Прямо баллады можно писать.
Семья у сира Георга была немаленькая, хотя все его братья и сыновья с жёнами и детьми наверняка дома собирались разве что по большим праздникам. Зато, как обычно, в замке болтались вассалы, приехавшие по каким-либо делам, жили гувернёры-гувернантки, обедавшие, в отличие от простой прислуги, за одним столом с хозяевами, наезжали в гости родственники… У барона Волчьей Пущи за столом было даже куда просторнее, чем у моего деда: у того вечно толклась целая толпа незамужних тётушек, кузин и племянниц. Тут я откровенных приживалок не видела, разве что рядом со мной (чуть выше меня,* если точнее) сидела сухопарая дама во вдовьей повязке — когда-то роскошной, вышитой чёрным шёлком по чёрному бархату, но давно уже выцветшей, застиранной и явно доставшейся даме от более состоятельной сестры по несчастью. На меня она (дама, ясное дело, не повязка) глянула, поджимая увядшие губы, но ей вообще не повезло с компанией.
Потому что меня посадили отнюдь не рядом с прямым вассалом барона и её консортом, а словно в отрочестве, на самый дальний конец стола. Ниже сидели только маги, вообще к первому сословию не относящиеся никаким боком, даже гувернёров-гувернанток не было (наверное, их в детской кормили вместе с хозяйскими детьми — не на кухне же). Напротив меня оказался заносчивый тип, одетый так дорого, как ему только позволяло происхождение — тот самый Отто, о котором обмолвился трактирщик. Не знаю, правда ли он был подпаском. Возможно, и был когда-то, но хорошая библиотека и общество магистра Ковена боевых магов о-очень заметно на него повлияли. Даже не подумаешь, что Отто родился и вырос в одной из здешних деревушек. Самомнение у него уж точно было не пастушьим.
Со мной он, впрочем, держался приветливо и охотно поддержал начатую мною вежливую застольную беседу ни о чём: я всё же не просто какая-никакая сеньора, а ещё и прослушала три полных курса Магической Академии (на большее просто денег не хватило, мне и за эти-то три года предстояло выплачивать и выплачивать долги и проценты по ним). Про академию я ему, главным образом, и рассказывала, к немалому разочарованию вдовицы, насторожившей было уши. Про то, как мало он потерял, обучаясь у магистра Ковена, а не у тамошних преподавателей, предубеждённых против западных варваров и не считающих нужным это скрывать. Особенно если ты посредственность, не представляющая никакого интереса для Старых семей — а Отто совершенно точно не был сильным магом, тот же Каттен одним щелчком размазал бы его Щиты, случись такая нужда.
Впрочем, сила силой, а опыт — это опыт. Опыта же боевик на границе с орочьими землями поневоле должен был набраться очень быстро. А ещё Отто напомнил мне кое-кого из соучеников в академии тем, сколько на нём блестело и позванивало всякого добра: серьги, кольца, наверняка ещё и амулет, просто незаметный под одеждой… Кстати, всё серебряное и с камнями, грубо нарушающими Указ о дозволенных одеяниях. Видимо, барону слишком нужен был боеспособный стихийный маг, и на нарушение Указа сир Георг… скажем вежливо, закрывал глаза. Целитель, кстати, тоже носил штук шесть или семь разных колец (включая печатку с волчьей мордой), серьгу в левом ухе и массивную цепочку, то и дело выглядывающую из-под ворота — всё тоже серебряное. Меня ещё вчера, во время лечения, это удивило. Теперь уже, пожалуй, не удивляло.
А Каттен, ясное дело, спросил, как моя спина. Я ответила, что намного лучше, а чудесного мгновенного исцеления я и не ждала. Я же сама маг и знаю, что слишком быстрое лечение способно убить ничуть не хуже полного небрежения: телу может банально не хватит ресурсов, чтобы успевать за навязанным ему темпом восстановления. Ну, или целитель может отдать пациенту часть собственных жизненных сил — а зачем бы ему отрывать от себя, любимого, годы жизни и здоровья ради какого-то постороннего человека? Каттен удивился моему ответу. Он всю жизнь был уверен, сказал он, что боевики абсолютно бездарны в целительстве и потому не знают о нём самых простых вещей.
— Моя мать была травницей, — объяснила я. — А когда отец забрал меня в замок, со мной занималась тамошняя целительница: основы лечебной магии, медитации, базовые знания…
Это она и подсказала деду, как приличным образом избавиться от совершенно ему в замке не нужной двоюродной внучки, которая мало того, что была бастардом, — это-то ерунда, кого подобным удивишь? — так ещё и магессой. К тому же одарённой не целительскими талантами, как должна бы в матушку-травницу, а склонностью к магии стихий, которая свалилась на мою несчастную головушку, одни отродья Бездны знают откуда. Так что сама обучать меня всерьёз дедова целительница отказалась: только время тратить зря.
А Отто меж тем возразил Каттену, что время от времени подлечивает егерей по мелочи. Целитель на это с едкой улыбочкой поинтересовался, сколько сил у могучего боевика уходит на то, чтобы затянуть кошачью царапину. Отто слегка сдулся, а я подтвердила: заклинания чужих Школ кому угодно даются тяжело. Ясное дело, мы и обсудили и это.
Мы вообще больше болтали, чем ели. Впрочем, здешняя еда внимания и не заслуживала — даже странно для баронского замка. Или я слишком хорошо помнила трапезы в Засолье? Дед покушать любил, ценил разнообразие, а повара в его замке всегда готовили столько, что даже нам, бедным родственницам, сидевшим в нижнем конце стола, доставались иной раз деликатесы, на которые у важных господ уже не хватило места в желудках. В Волчьей Пуще голодным вряд ли кто из-за стола выходил, но целая тарелка ячменной каши (да ещё и не слишком хорошо сваренной) с куриной спинкой — это всего лишь тарелка ячменной каши с куском курицы, выловленной из супа и зажаренной в печи. Я съела румяную кожицу, отковыряла вилкой разваренное мясо с обширной кости, вяло порылась в каше, подъедая с краешку, где она хотя бы пропиталась куриным жиром, и тоскливо вздохнула: мои пирожки с вареньем до нашего конца стола не добрались. А в Вязах всё так же печально? Хотя… там же Гилберт Меллер бывает наездами. Вряд ли он согласен есть ячменную кашу семь раз в неделю.
Они — он и сира Катриона — договорились-таки с бароном, в какой день им привезти сиру Мадлену, чтобы записать её у нотариуса единственной и полноправной сеньорой Огрова Пальца. Я представила себе, как восьмилетняя девочка становится на левое колено перед стариком и ломким от волнения голоском зачитывает текст вассальной клятвы… М-да, даже не знаю, плакать или смеяться. С другой стороны, предложил бы мне кто-нибудь любой клочок собственной земли во владение, я бы и на оба колена бухнулась. Но мне-то двадцать шесть недавно исполнилось, и жизнь меня хорошенько повозила мордой по самым разным столам. Я-то оценила бы такой подарок судьбы, а что поймёт в церемонии девочка восьми лет?
— Я не спросила сиру Катриону, она сегодня возвращается к себе? — спросила я, неловко выгибаясь, чтобы высмотреть своих нанимателей. Увы, сидели они на одной стороне стола со мной, и мне мешали вдовица, сидевший за ней тощий унылый тип с соломенными волосами и совсем не тощий тип постарше и с обширной лысиной. Чтобы задать этот вопрос сире Катрионе, следовало ждать окончания трапезы, даже если сама я уже ничего не хотела.