Странный тип.
За спиной слышится громкое мяуканье и ворчание парня, который явно не знает, как обращаться с животными. Ускоряюсь, чтобы быстрее покинуть магазин и оказаться одной на пустой улице в три ночи.
Оказавшись на свежем воздухе, первое, о чем я подумала, это: «Только что он впервые заговорил со мной». И всё. Первая и последняя мысль, касающееся ОʼБрайена, так как все остальные были исключительно об этом рыжем котенке с пронзительным серым взглядом.
А дома по-прежнему тихо.
Я уже второй день не вижу родителей.
***
Ненавижу пятницу, так как первый урок — физкультура.
Иду по коридору второго корпуса, чтобы переодеться в уборной рядом с залом. Я уже давно не захожу в раздевалку без нужды, тем самым понимая, что полностью прекратила иметь место в классе. Даже не знаю, стоит ли переживать по этому поводу? Лучше не думать. Проще жить будет.
Захожу в уборную, потянув ручку двери на себя, но та вдруг прекращает поддаваться, поэтому поворачиваю голову, встретившись взглядом с высокими девушками из группы по футболу. Их было пятеро или даже больше. Остальные стоят за стеной, поэтому точное количество остается неизвестно. Они смотрят на меня, дернув дверь, чтобы я отпустила ручку. Отступаю назад, вдруг осознав.
Это пустой этаж дополнительного корпуса. Сейчас только первый урок. Никого здесь быть не может.
Да и выражения лиц девушек меня напрягают.
========== Глава 7. ==========
***
Думаю, те, кто принимает решение сделать физкультуру первым уроком, просто понятия не имеет, с каким трудом после физических нагрузок трудно сконцентрироваться на последующих предметах, особенно если они требуют сильно напряженного серого вещества в голове.
Первый урок прошел без происшествий. И всё потому, что там не присутствовала Хоуп, которой, как уже стало известно, уделяли особое внимание большинство преподавателей. И учитель физкультуры не был исключением. Кажется, он ждал прихода «любимой» ученицы, чтобы как следует загонять её, но, поскольку такова не объявилась, пришлось отдуваться всему классу. И ОʼБрайену в том числе. Парень не особо старался при выполнении упражнений, но все равно теперь сидел за партой, потирая ладонью шею. Химия. И он не думает снимать с головы бейсболку, чтобы вызвать раздражение у преподавателя, который так же запаздывает, хотя первый звонок уже был. ОʼБрайен невольно поглядывает краем глаза на пустое место рядом с собой, но его вряд ли волнует отсутствие соседки. Даже интересно, на кого же сбрасывают всю злость преподаватели и над кем находят причины поиздеваться одноклассники, пока главной «подушки для битья» нет.
ОʼБрайен кусает кончик карандаша, хмуро уставившись в окно, пока кабинет заполняется людьми, которые только приносят больше шума, начиная громко переговариваться. И парню крайне всё равно на происходящее вокруг, лишь бы его это не касалось, вот только кое-кто не дает ему расслабиться и насладиться очередным днем, полным молчания и равнодушного спокойствия. Рыжая Джизи садится напротив него, как-то странно оглядываясь по сторонам, после чего улыбается, наклонив голову к плечу:
— Знаешь, все интересуются тобой, — первое, что она выдает. Девушка говорит без задней мысли, пытаясь намекнуть парню, чтобы тот не боялся заговорить с кем-то первый. Действительно, ОʼБрайен вызывает интерес, поскольку является новеньким, но чем дольше он воздерживается от общения, тем хуже. Так считает Джизи.
— Если ты чувствуешь себя не в своей тарелке, — рыжая старается не падать духом, ведь видит, как собеседник демонстративно игнорирует её, — я могу тебя познакомить с парнями. Знаешь, они играют в футбол, и им нужны игроки. Ты умеешь играть? — опирается локтями на его парту, поддавшись вперед, смотрит прямо в карие глаза ОʼБрайена, но тот поглощен своими мыслями, поэтому даже не пытается вникнуть в суть того, что «впаривает» Джизи — девушка, имя которой он никак не запомнит. А оно вообще нужно?
— Дилан? — Джизи нервно улыбается, но проглатывает язык, когда парень резко переводит на неё серьезный взгляд, и девушка понимает, что нужно исправить саму себя, поэтому шепчет на выдохе. — ОʼБрайен, ты должен уже влиться в коллектив, пока тот тебя принимает. Ты должен подсесть к нам, в основную массу, а не торчать здесь… — с каким-то волнением скользит взглядом по парте. — В общем, тебе нужно… — такое ощущение, что девушка разом проглотила дольку кислого зеленого яблока, которое застряло в сухом от переживаний горле. С чего бы ей так нервничать при разговоре с парнем? Ах да, он вовсе в нем не задействован. Джизи чувствует себя настоящей дурой, которая бьется головой о рыхлую стену, подобно тем ненормальным, что бродят по бледным комнатам психиатрической больницы, которая стоит ближе к краю города. Девушка прикусывает губу, металлический привкус тут же оседает на языке, отчего волнение растет. Этот тип так влияет на её внутреннее состояние? Но он ведь ничего не делает. Верно, ОʼБрайен молчит. Не смотрит. Его нет рядом, хотя Джизи спокойно может коснуться его руки, вот только боится лишиться своей за такое безрассудство, поэтому потирает плечи, как-то поникнув:
— Сегодня к нам приедет моя мать. Неловко говорить о том, что я, по сути, твоя тетя, мы всё-таки одногодки, — нервно смеется, но её растерянность не привлекает внимание парня, который хмуро наблюдает за тем, как пятеро парней избивают одного русого, который выглядит слабее. Задний двор с бассейном. Разве учитель физкультуры не видит, что происходит у него под носом? Незнакомец не защищается. Валяется в ногах, лишь прикрывает лицо, на котором уже проступают капли холодного пота. Не кричит, не зовет на помощь. Терпит.
Люди, умеющие терпеть. Где завалялась их гордость?
— … Я к тому, что не опоздай сегодня и не уходи. Моя мать — хорошая женщина, — заканчивает разговор с самой собой Джизи, поднимаясь со стула, когда звенит звонок. Все рассаживаются, но девушка не спешит. Она поворачивается спиной к парню, но всё равно бросает взгляд в его сторону, надеясь, что хотя бы сейчас Дилан наградит её своим вниманием. Джизи, совсем ума лишилась? С чего прилипать к кому-то?
ОʼБрайен не вздыхает, а лишь сильнее сводит брови, чувствуя, как коленки трясутся. Прячет потеющие ладони под стол, изо всех сил сдерживая внутренний порыв броситься вниз и разнести этих ублюдков. Настоящий мужчина никогда не будет нападать толпой на одного. И эти сосунки лишь самоутверждаются. И от этого зубы скрипят.
Терпи. Не лезь. Тебя ничего не может касаться. Ты здесь надолго всё равно не задержишься.
Глубокий вдох. Тяжелый выдох, который полностью выжимает из него последние силы. А ведь только утро. Шаги. Учитель идет по кабинету с гордо поднятой головой и взглядом, устремленным куда-то вперед. Кажется, этот человек вовсе не здесь, и только сейчас ОʼБрайен замечает, что тут все с приветом. Не одна Хоуп.
Парень опускает глаза на всё ещё пустое место рядом с собой. Стул исписан ругательствами. Стоп. Дилан медленно моргает, внимательно изучая место, за которым сидит. Только сейчас четко и уверенно разглядывает парту, что принадлежит Хоуп: поверхность стола изрезана, исписана, и парень не пытается разобрать слова, и без того понятно, что это лишь ругательства. Двадцать первый век. Цивилизованное общество, которое стремится к обогащению и процветанию. Социум, в котором, как нам впаривают люди сверху, у всех равные права. Демократия. Взаимное понимание. Люди сего современного общества. Аж тошно.
Опускает какой-то до ужаса расслабленный взгляд на свои руки, рассматривает пальцы, по обычаю не выражает каких-то эмоций, словно всё происходящее вокруг нормально. Но внутри бушует мерзкий ураган. ОʼБрайен — ураган, но скрытый, не живой для всех вокруг.
И когда-нибудь его злость найдет выход.
***
От лица Хоуп.
Оно так высоко. Бледное, недосягаемое, пасмурное, предвещающее дождь — ухудшение погоды. Небо. И чем я только занимаюсь?
Стою в коридоре старого корпуса у самого окна, разглядывая то, что происходит там, снаружи. Но меня не тянет покинуть стены здания школы. Что толку? Что там, что здесь — я везде ощущаю себя в клетке. Птицей, у которой есть крылья, но она боится летать. Она не умеет летать. Это строчки из той книги:
Белой птицей взмыв вверх,
Упадешь.
Ведь неизвестного боишься.
И почему я думаю об этом сейчас? Сейчас, когда все тело ноет, предательски раскрывая мне всю тяготу состояния. Когда красные щеки горят от полученных ударов, когда из носа продолжает течь кровь. Когда всё вокруг вновь поглощает странный бледный свет, что не придает мне сил. Хочется уйти в темноту. В самый дальний угол здания и сидеть там, у стены. Меня никто не найдет. И я не выдам себя. Останусь одна, со своими мыслями. Это опасно? Верно.
Обнимаю себя руками, переступаю с одной больной ноги на другую, поворачиваюсь боком к окну, медленно шагая в сторону лестницы, что ведет прямиком к запасному выходу. Тяжесть на плечах растет, и вот-вот согнусь под давлением, но продолжаю свой путь, хотя есть ли в этом смысл? А стоит ли вообще искать его, когда речь касается меня? У меня нет жизненной цели, нет стремлений, нет увлечений, которые помогают скрасить деньки, у меня есть лишь дела, которые на время, но заставляют отвлечься от темноты, плохих мыслей. Фильтрация сознания. Устаю от этого.
Я не знала тех девушек, которые зажали меня в туалете. Видела их впервые, поэтому множество вопросов возникают в больной голове, что взорвется от такого количества мыслей.
Вновь смотрю в сторону окна, приближаясь к повороту на лестницу.
Быть может, не стоит искать во всем смысл? Может, просто весь мир ополчился на меня, и этому нет объяснения?
Это не я такая. Мир такой.
Но в книге сказано:
Мир такой, какие Мы.
Шаги. Тяжелые. Они заставляют меня притормозить, немного испуганно оглядевшись по сторонам, после чего понимаю, что звук исходит со стороны лестницы, но уже не нахожу сил двигаться, поэтому смотрю на силуэт, вышедший из-за стены. Высокий, но худой. Бледный, но покрытый синяками. Измученный, но живой. Светлые волосы в полном беспорядке, светлая футболка в пыли, с темными пятнами. Тонкие запястья рук, белые от внутреннего напряжения костяшки рук, которыми он грубо вытирает быстро бегущую из носа кровь. Побитый, но не с опущенной головой.
Светлый, но темный.
Парень выходит на этаж, не замечая меня, поворачивается спиной, медленно шаркает в сторону мужского туалета, отряхивая свои джинсы. Смотрю на него, немного наклонив голову к плечу. Он кажется таким хрупким, но походка демонстрирует жесткость. Тихо вздыхаю, продолжая идти, когда незнакомец отдаляется, но стоит мне сделать шаг, тихо коснувшись ногой пола, как он замирает на месте, словно ужаленный в спину моим взглядом. Не торможу, решая наоборот ускориться, чтобы поскорее покинуть коридор. Русый парень поворачивает голову, но вряд ли успевает поймать меня взглядом, ведь я уже исчезаю на лестничной клетке, спеша вниз. Ступеньки уносятся из-под тяжелых ног, но не сбавляю скорости, хромая на одну ногу. Пальцами стираю уже засохшую струйку крови у самого носа. Губа разбита. Чувствую, как в ней бьется давление, поэтому прикусываю, ощущая легкое покалывание. Спускаюсь на первый этаж, сворачивая к дверям, что ведут на задний двор, и дергаю ручку, ступая на бетонные ступени невысокого крыльца, тут же поникнув. Тяжесть увеличивается, но уже в груди, сжимая быстро бьющиеся сердце, когда он поворачивает голову, зажимая зубами сигарету. ОʼБрайен не выглядит удивленным, будто всё это время сидел здесь, ожидая, что я вот так вот выскочу из ниоткуда. Переминаюсь с ноги на ногу, не в силах принять решение, как поступить дальше, пока мало заинтересованный в происходящем взгляд парня изучает мое лицо. И от этого мне становится не по себе. Тошнота. С ужасом в глазах подскакиваю к перилам крыльца, опустившись на корточки, и плюю на землю, кашляя, ведь давлюсь собственной рвотой в виде серой жидкой массы. Прижимаю ладонь ко рту, глубоко дышу через нос, широко распахнув веки. Чувствую это. Черт, я чувствую, как глаза горят, но быстро моргаю, поднявшись. Убираю растрепанные локоны черных волос за уши, которые некрасиво оттопыривают в разные стороны. Делаю шаг к ступенькам, на которых сидит парень, продолжая спокойно разглядывать меня, дымит, выпуская никотин через ноздри, после чего открывает рот:
— Химик скучает.
Останавливаюсь, спустившись, и делаю глубокий вздох, на секунду прикрыв веки, после чего поворачиваюсь боком к парню, который вновь глотает дым. Я хорошо расслышала его слова, вот только все равно не смогла понять. Чего он добивается, говоря такое? В его тоне нет насмешки, он не задирает меня. Парень просто констатирует факт того, что многие ко мне «неровно» дышат, вот и всё. Смотрю на свои кеды, начиная подбирать слова для ответа, но потом вспоминаю, что обычно ухожу молча. Сегодня со мной явно что-то не так. Слишком много думаю.
— Что с лицом? — ОʼБрайен сутулится, разглядывая сигарету в руках, после чего поднимает её к губам, бросив короткий, но какой-то неприветливый взгляд на меня. Не смотрю в его сторону, но продолжаю стоять, как провинившийся ребенок перед разгневанными родителями. Слишком жалкая. Куда ещё? Ниже-то пасть уже некуда.
— Тебе штукатурка по щеке прошлась? — делает свои предположения парень, зажав между зубами источник отвратительного запаха, после чего сует руки в карманы кофты, бросив смешок, когда я отвожу взгляд. — Какая интересная штукатурка, — выдает на выдохе, взглянув на меня из-под ткани темного капюшона своей кофты. Глотаю воду во рту слишком громко, чувствую, как колотится мое сердце, но пытаюсь следить за дыханием. Ровное и спокойное.
Мне все равно.
Боль не страшна.
Равнодушие — вот, что страшно.
Кажется, там так было сказано, но могу ошибаться…
— Что ты делаешь? — вопрос со стороны ОʼБрайена звучит с осуждением, поэтому моргаю, немного потеряно бегая взглядом по земле. Что я сделала? Я ведь просто стою и молчу. Что опять не так?
— Чего молчишь? Почему стоишь на месте, выслушивая меня? Я твоя мамка что ли? — не повышает тон, но меня пробирает до самых костей от холода, что коснулся кожи лица. — Теперь ясно, отчего тебя все шпыняют, — вновь делает предположения, потушив сигарету о бетонную ступеньку. — Ты сама позволяешь себя унижать, — задумчиво поднимает голову, слегка наклоняя её к плечу. — А. Ты одна из таких, да? Садо-мазо, или что-то похожее. Любишь унижения, — меня передергивает от внезапно разгоравшейся злости. — Получаешь удовольствие от побоев, — моргаю, в горле становится горько, а тон парня не меняется. — Небось, сторонница шлепков и удушья, — зубы стучат, дыхание сбивается, сердце вот-вот разорвется на куски, а давление в голове приносит куда больше боли, чем до этого. — Сексуальные уте…
— Заткнись!
Капля за каплей. Я чувствую, как пот стекает по вискам, как трясутся мои ноги, как сохнет горло. Я ощущаю, что падаю, прямо сейчас готовлюсь провалиться сквозь землю, оказаться одна, в темноте, где меня никто не видит, никто не сможет найти. Хочется сжать веки и не открывать глаза. Но сейчас я здесь. На улице, в реальности, на заднем дворе школы. Мне не пропасть отсюда, не избавиться от присутствующего ОʼБрайена, который поднял на меня свои глаза, хмуро сведя брови, но молчит. Ничего не говорит, будто дает мне время отдышаться и привести себя в порядок. Складывает руки на груди, немного отклонившись назад. Мои глаза горят, но уже не могу сдержать себя, поэтому не справляюсь с першением в горле, сильно сжимаю кулаки, топнув ногой, как обиженный ребенок, и громко, так, как никогда раньше, повторяю:
— Заткнись! — смотрю вниз, глотая воздух, в котором ещё ощущается никотин, поэтому привкус остается на языке. И если честно, то не могу дать здравую оценку своим действиям, не могу объяснить, почему продолжаю просить парня заткнуться, ведь он и без того молчит.
Заткнись, заткнись, заткнись.
заткнисьзаткнисьзаткнисьзаткнись
Опускаю руки вдоль тела, вдруг сделав глубокий вдох, словно глотнув немного сил, выпустив напряжение и тяжесть, которая оседает внизу живота, но уже не кажется такой сильной. Сутулюсь, пряча дрожащие руки в карманы кофты, но продолжаю стоять на месте, тут же осознавая, что наделала. Накричала. На человека, который сильнее меня, который спокойно врежет мне, которому не составит труда снести меня толчком с ног.