— Дилан, — голос отца не такой. Он зовет меня с кухни громко, четко, так, чтобы я точно расслышал. Требовательно и немного серьезно. Хотя, быть может, мне кажется. Я отношусь к нему предвзято, и жизнь мне это не портит.
— Дилан, — он повторяет, уже повышая голос, поэтому торможу, закатив глаза в потолок, и оборачиваюсь, сделав шаг на кухню. За столом сидит Джойс, которая выглядит так, будто в штаны наложила, так что я мог бы рассмеяться, унизив её, но стою молча, ожидая слов отца. Джизи варит кофе. И да, они бы вполне сошли за нормальную семейку, вот только здесь явно есть лишние. Это я. И мне легче дышать от мысли, что по окончанию учебного года я уеду. Из этого дома. Навсегда. И мне не придется тихо пробираться в свою комнату, чтобы не пересечься с мужиком, лицо которого выглядит больше взволнованным, чем злым.
— Присядь, Дилан, — отец сидит за столом, указывая ладонью на стул рядом с собой, но я лишь искоса смотрю на него, будто спрашивая, в своем ли он уме? И мужчина проникается моим настроем. Точнее, «ненастроем» на разговор, поэтому скрещивает пальцы рук, положив их на поверхность стола, после чего следует тяжелый вздох, который он дарит то ли мне, то ли своей «женушке», что поднимает на него требовательный взгляд, будто уговаривая начать. Котенок в моих руках тяжело дышит, чихая, так что я уже готов развернуться и уйти, но отец открывает свой поганый рот, выдавливая:
— Я хотел обсудить это с тобой ещё тогда, когда встретил в аэропорту, но, — кашляет, видимо, нервничает. — Но установить контакт не удалось, — улыбается так, будто эти воспоминания являются чем-то светлым из копилки наших с ним «свиданок», так что я смотрю на него, как на последнего кретина, всем видом даю понять, что его слова мне неинтересны.
— Так вот, — мужчина смотрит в ответ. — Я хотел поговорить с тобой о том, что нужно быть более осторожным в общении с людьми, понимаешь?
Что? Я кому-то из них нагрубил? Я ж, черт возьми, вообще не контактирую с ними. Что этот придурок несет?
— А это значит, что нужно быть осторожней в выборе человека, с которым ты говоришь, — он слегка щурит веки, но лицо остается таким же мягким, вовсе не напряженным, а вот Джойс и Джизи перебрасываются взглядами, в которых с легкостью читаю тревогу.
Стоп.
Я щурюсь, смотря на отца, который, кажется, медленно подводит меня к главной теме его беседы:
— Понимаешь, не со всеми в городе лучше общаться, — запинается, — разговаривать… — смотрит на свои часы на руке, вдруг выдавив для меня улыбку. — Ты у нас стремишься к общению, но и выбор друзей должен быть правильным, верно? — он почти смеется, вновь подняв на меня глаза. Пытается сделать этот разговор обыденным, но я не глуп. Взглядом изучаю всех присутствующих, их реакцию на его слова. И понимаю. Они знают, о чем идет речь. Кажется, я сам начинаю догадываться, так что расправляю плечи, усмехнувшись:
— Папка запрещает мне выбирать себе друзей? — да. Это было первое, что я сказал за такой промежуток времени, и голос мой пропитан насквозь сарказмом и раздражением. Я с удовольствием поиздеваюсь над ним, но сейчас мне нужно отвести Засранца в вет-клинику.
— Нет, что ты, — отец облизывает сухие губы. — Я просто хочу, чтобы ты выбирал правильных друзей, всё-таки, это люди, с которыми ты будешь проводить свое время, так что я… — запинается. — Я, я переживаю, — говорит немыслимое — и я практически начинаю смеяться, вот только сжимаю губы, хмуря брови, ведь в тоне отца мелькает требовательность. Его слова — это приказ. Вновь бросаю взгляды на Джойс и Джизи, останавливая его на второй, и спрашиваю, словно зная, какая реакция меня ожидает:
— Что тебе сделала Эмили?
Рыжая поднимает на меня большие глаза. Она сжимает в руках кружку с кофе, смотрит так, будто я произнес какое-то сатанинское заклинание, будто прямо перед ней сжираю человеческие органы. Да, она смотрит с таким возмущенным страхом, словно я спрашиваю её о наличие девственности. Отец вдруг поднимается со стула. Он успевает хлопнуть ладонями по столу, испугав Джойс, которая вздрагивает, опуская глаза ниже, прячет их от всех присутствующих. Джизи отступает к холодильнику, так же отворачиваясь, и делает вид, что ищет, чем бы набить свой живот этим утром, а я продолжаю спокойно сверлить её спину взглядом, пока отец не вынуждает меня перевести на него глаза.
— Ты слышал меня, Дилан, — не кажется, что он шутит, а это говорит лишь о том, что этот человек ненормальный. Не в себе. Чертов урод, думает, может правила устанавливать? Придет время — и я это дерьмо с удовольствием выбью из него.
Продолжаю молчать, равнодушно смотря на мужчину, который начинает стучать пальцами по столу от нервов:
— Я говорю это один раз и надеюсь, что тебе удалось уяснить.
— Повтори, — цокаю языком, удивляясь тому, с каким безразличием протягиваю это слово, сделав шаг к отцу, который стоит на месте, не шевелясь, и не отводит взгляд, четко говоря:
— Ты не должен впредь контактировать с Хоуп.
От лица Эмили.
Холодный паркет. Холодные руки, холодные пальцы. Голова лежит на твердой поверхности, тело затекло. Странное ощущение пустоты внутри и физической тяжести одновременно. Моргаю, пытаясь избавиться от песка в глазах, и смотрю на дверцу шкафа под раковиной, заставляя себя поднять голову, оторвать от пола. Это дается нелегко, но в следующую секунду, сражаясь в неравном бою с собой, мне удается приподняться на руках и сесть на колени. Кухня залита бледным светом с улицы, что льется в помещение, даря мне необычное наслаждение. Кажется, каждый мой день окрашен в бледные «пасмурные» оттенки. И это поистине прекрасно. Сажусь, сгибая ноги под собой, и опираюсь плечом на ножку стола, разглядывая то, как за окном ветер треплет сухие листья, срывая их с деревьев и унося высоко в небо. Унося. Почему бы и меня тебе не унести? Но с такой тяжестью это не удастся. Улыбаюсь, растягивая губы. Да, вновь цитирую строчки из этой книги.
Слабо хмурю брови, почувствовав, как в висках ноет боль, подобно кошке когтями водит по стенкам черепа, так что приходится подняться на ноги, но от резкой смены положения голова слегка начинает кружиться, так что хватаюсь за стол, чтобы удержаться, и бросаю взгляд на книгу, что лежит на его поверхности. Я вчера зачиталась и не заметила, как уснула? Вполне возможное объяснение тому, что я делаю на полу. Буду придерживаться него.
В глаза ударяет яркая вспышка, так что накрываю ладонями лицо, сделав хриплый вздох, и меня клонит вбок, поэтому бьюсь плечом о холодильник, который начинает работать громче.
Боль. Это все, что мне удается уловить, прежде чем вновь могу открыть глаза. Она неясная, неописуемая. Просто «боль», которая прогремела одновременно во всем теле, не дав узнать истинный источник. Тру лоб, вздыхая, и понимаю, что левый глаз болит сильнее, если начинаю поворачивать голову в разные стороны и глубже дышать, так что передвигаюсь крайне спокойно, без резких движений.
Но брожу по кухне недолго, даже не успеваю вновь вернуться к холодильнику за йогуртом, как раздается звонок. Оборачиваюсь, держа ладони на уровне груди, и прислушиваюсь, стоя на месте, пока звонок не повторяется. Шаркаю босыми ногами по полу, выглядывая в коридор, и осматриваюсь, понимая, что дома одна. Стоит написать родителям и узнать, как у них дела в Нью-Йорке. И узнать, когда они вернутся. Мне неспокойно быть одной в этих стенах.
Звонок повторяется. Смотрю в сторону двери, медленно направляясь к ней, и мысленно молюсь, чтобы это не были «дорогие» одноклассники, которые от скуки решили навестить меня. Берусь за ручку, скользнув языком по губе, и смотрю в «глазок», резко сделав шаг назад.
— Эй, Хоуп! — голос за дверью. Я хорошо знаю его, так что отступаю дальше, опираясь рукой на комод, чтобы не рухнуть на пол от бессилия.
— Думала, тебе сойдет это с рук?! — Джизи. Она там же. И она не одна. Моргаю, пытаясь разыскать в голове, в своих воспоминаниях, что могла успеть сделать ей, чтобы вызвать такое возмущение и злость, но ничего не нахожу, поэтому открываю рот, качнув головой.
Кто-то бьет ногой в дверь, поэтому дергаюсь, чуть не падая на пол, и отхожу дальше, продолжая всматриваться в светлый дверной «глазок». Слышу голоса парней, но не могу разобрать слов.
— Я знаю, что ты там, Хоуп! — Джизи не сдается. Черт, что я могла такого натворить?! Не так посмотрела на неё? Дышала в её присутствии? Что не так? Я…
Хмурю брови, приложив ладонь к раскалывающейся от боли голове.
Я просто не помню. Не помню, что происходило в последнее время.
— Хоуп! — удар в дверь, кто-то начинает дергать ручку, после чего вновь следует удар. Они в своем уме?!
Делаю глубокий вдох, и сжимаю ладони в кулаки, иду в сторону двери, хотя плохо понимаю, к чему подобное приведет. Если честно, вообще не думаю. Не хочу даже предполагать, к чему такое приведет, но… Сейчас я не в том состоянии, да и не хочу, чтобы они выбили дверь, лишние траты для родителей. Те лишь будут лишний раз злиться на меня. И так приношу им много проблем, так что…
Касаюсь пальцами дверной ручки, проглотив ком в горле, который мешает мне сделать глубокий вдох, и уже тянусь к замку, чтобы впустить тех, кто пришел явно не с добрыми намерениями, но подобное случалось и не раз. Я примерно знаю, чего мне ожидать, поэтому… Черт, мои собственные рассуждения настолько жалкие, что меня переполняет желание дать этим выродкам убить меня, довести до потери пульса, чтобы вовсе оставить свое бессмысленное существование. Вся моя жизнь — сплошное разочарование. Я — некий сгусток, который служит подушкой для биться. Может, в этом и есть причина моей жизни, но таков смысл бытия мне не по душе. Я устаю. И я прекращаю бороться. Гнусь, ломаюсь, падаю в ноги тем, кто с удовольствием растопчет меня. Если раньше я с умением терпела, то теперь этого во мне нет.
Просто, убейте меня, наконец. Сделайте такое одолжение.
Замок щелкает.
***
Я буду давиться песком, что Вы пихаете мне в рот.
Я буду глотать те слова, что Вы бросаете в спину.
Я с удовольствием погибну, ведь цена моей жизни одна из самых низких
От лица Дилана.
Чертов Засранец.
Уже вечереет, а я только возвращаюсь из клиники домой, так как это животное проторчало там больше времени, чем я рассчитывал. Кажется, котенок простудился за то время, пока бродил по улицам ещё до того, как его нашел я. Вот, отчего он постоянно чихал. Сейчас Засранец крепко спит, посапывая у меня на груди, а в это время мои ноги готовы отвалиться, ведь не привык проделывать такой путь пешком. Постоянно катаюсь на скейте, даже икры болят. Но в какой-то мере я рад, что этот комок шерсти не болен чем-то серьезным. Ему просто нужно находиться в тепле, а в моей комнате всегда прохладно, так что придется закрывать окна на какое-то время. Черт.
— С тобой одни проблемы, — шепчу, большим пальцем погладив его мордашку. Иду между домами. Не думал, что путь может тянутся так долго. Успеваю изучить все улочки и убедиться в том, что народ в этом поселке не особо общительный, ведь даже детские площадки пустуют, хотя сегодня довольно приятная погода. Ну, если только для них пасмурное небо и холодный ветер так же приятен, как и мне.
Невольно замедляю шаг, ведь внезапно для самого себя вспоминаю, что дома меня ждет отец, который не упустит момента спросить лишний раз, понял ли я его. К слову, нет. Совершенно не понял и не собираюсь понимать. Мне стоило вообще презрительно хмыкнуть и покинуть кухню до того, как он начал толкать свои речи, вот только я сглупил, и теперь не могу остановить поток мыслей.
Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь буду полностью поглощен размышлениям об определенном человеке, о котором даже толком ничего не знаю?
Эмили что-то сделала Джизи. Джойс явно боится Хоуп. Отец так же намекает о том, чтобы я прекратил контактировать с ней. Но одновременно с этим никто из них не стремится объяснить свою позицию. Как, простите, вести диалог с такими людьми? Да никак. Пошли они все. Черт, как можно бояться ту, которая сама от любого шороха дергается и отскакивает, будто её бьют током? Это абсурд. Полнейший.
Сворачиваю на свою улицу, даже не знаю, радоваться ли тому, что вскоре смогу прилечь на кровать и отдохнуть. В последнее время в моей жизни нет ничего, к чему я могу относится не двояко. Это раздражает, выносит мозг, ведь раньше было проще. Раньше я был полон равнодушия.
Засранец чихает, и я решаю спрятать его под ткань кофты, которую успел накинуть перед тем, как выскочить из этого дома, жители которого полнейшие идиоты. Это их замашки. Меня их бред не касается.
Останавливаюсь, чтобы аккуратно застегнуть молнию кофты, но приходится отвлечься от котенка и поднять глаза, ведь слышу голоса. Разные — тихие, громкие, жесткие, грубые, веселые и безмятежные. Стою на другой стороне улицы, немного дальше соседнего от дома Хоуп коттеджа, и всматриваюсь в темные окна. Показалось? Моргаю, вновь одарив котенка вниманием, но опять-таки слышу голоса. На этот раз уверен. Смотрю в сторону дома девушки, видя, как открывается входная дверь, после чего на улицу выходят люди. Я не особо наблюдателен в отношении тех, кто мне не интересен, но могу поклясться, что все они, ну, по крайней мере большая часть, — это одноклассники, имен которых не вижу смысла знать. Копна рыжих вьющихся волос. Джизи. Она громко разговаривает, идя вместе с ними, спускается по крыльцу, а последний выходящий громко хлопает дверью, спеша за своей «шайкой».
Хмурю брови, слегка приоткрыв рот, чтобы скользнуть кончиком языка по нижней губе, и ставлю одну руку на талию, наблюдая за передвижением этой компашки, которая, как ни в чем не бывало, выходят за калитку, стремясь вверх по улице, видимо в сторону дома Джизи. Переступаю с ноги на ногу, поправив козырек бейсболки, и делаю шаги в сторону дома Эмили, бросая взгляд то на ребят, то на темные окна. Даже не скрываюсь, поэтому на звук шагов оборачивается Джизи, и я вижу, как её глаза увеличиваются, а губы приоткрываются в попытке произнести какое-то слово, но молчит. Молчит, и отворачивается, как-то испуганно озираясь по сторонам. И эта незначительная деталь заставляет меня ускориться и толкнуть дверцу калитки, не задумываясь подняться на крыльцо, повторно бросив взгляд в спину Джизи, которая начинает подгонять друзей, скрываясь за поворотом. Подхожу к двери и поднимаю руку, сжимая и разжимая пальцы, замявшись перед тем, как постучать, но дверь не заперта, поэтому с тихим скрипом приоткрывается, отчего ветер со свистом влетает в коридор. Темный коридор. Моргаю, оглянувшись по сторонам, и делаю шаг за порог, всматриваясь перед собой:
— Эмили? — Что они могли здесь делать? Вряд ли Хоуп устраивает вечеринки по субботам для тех, кто чморит её в будничные дни. Прохожу дальше, прикрывая за собой дверь. До самого щелчка, и морщусь от неприятного запаха. Такое чувство, что здесь стухла всевозможная еда, но опускаю это, мысленно молясь, чтобы мне по пути не встретился труп какого-нибудь животного, ведь вонь правда отвратительная.
— Хоуп? — Вздыхаю, когда котенок чихает. Может, она ушла, но опять забыла закрыть дверь, поэтому эти выродки воспользовались ситуацией и…
Шум.
Останавливаюсь у двери, что ведет на кухню, и поворачиваю голову, щуря веки. Слушаю. Шум повторяется, но тише, похоже на то, как кто-то босыми ногами хлопает по полу, так что придерживаю одной рукой тело Засранца, а другой тянусь к двери, толкая её. Полумрак встречает меня, но это не вызывает удивления. Я стою на пороге в небольшое помещение, но никого не вижу. Здесь нет ни Эмили, никого другого, кто мог бы издавать похожие звуки, поэтому делаю шаг назад, готовясь хорошенько поругать себя за то, что вошел без разрешения в чужой дом. Вдруг её родители вернутся? Да, они меня тут же в полицию сдадут.
Кажется, мне стоит меньше придавать значения тому, что связано с этими «загадками». Эта игра мне не по душе, тем более мне крайне надоедает рушить свое сознание догадками. Стоп. Да какого черт меня это вообще касается? Скорее я заинтересован не этой Хоуп, а тем, почему именно её «избрали» подушкой для битья. Хотя, уверен, что вся история очень примитивна — она была тихоней, которая разговаривала с дворовыми собаками, поэтому её посчитали странной — и тогда её судьба была предрешена.