«Имя».
Моргаю, как-то слабо сощурив веки, ведь не понимаю, что это значит. С сомнением подношу карандаш к его тетради, черкая:
«Имя?»
И следующее движение парня показалось мне грубым, поэтому я сжимаю губы, с испугом застыв, пока он повторно пишет:
«Имя».
Кусаю губу, с дрожью выдыхая. Чувствую, как по спине катится холодный пот. Трясущейся рукой вывожу:
«Хоуп».
Слышу тяжелый вздох со стороны ОʼБрайена, который вновь, но уже спокойнее пишет:
«Имя».
Я как-то поникла, внезапно осознав, что он имел в виду. Смотрю на лист бумаги. Биение сердца отдается в висках, принося только головную боль, которая словно возвращает меня из какого-то туманного состояния. Убираю руку, спрятав под парту. ОʼБрайен никак не комментирует это, вновь уставившись в окно. А мне остается только ждать окончания урока, чтобы, наконец, попасть домой и вновь выплеснуть из себя всё накопившееся за учебный день.
***
Опустошена. Полностью выжата, до единой капли.
Так крайне рада, что дом встречает меня молчаливой темнотой. Скидываю с ног кеды, босыми ногами бредя к лестнице, но невольно медлю, внезапно расслышав голос матери, которая чем-то занимается в гостиной. Моргаю, решая не трогать и не беспокоить её, так что продолжаю свой путь наверх, невольно остановившись, когда дверь гостиной скрипнула. Поворачиваю голову, уставившись на высокого мужчину, который выходит, быстро направляясь в сторону выхода. Поначалу мне показалось, что это отец, но, приглядевшись, поняла, что ошибаюсь. За ним в коридор выходит моя мать. На ней белая блузка и черная строгая юбка, которая немного «задрана», чем и привлекает мое внимание. Женщина провожает мужчину, не замечая меня до тех пор, пока не разворачивается, и я тут же отмечаю то, что верхние две пуговицы на её блузке расстегнуты, хотя она всегда застегивает на все. Женщина вздрагивает, но не меняется в лице, лишь слабо улыбнувшись, приложив ладонь к груди:
— Напугала, — поправляет ткань одежды, расправляя плечи. — Ты рано.
Молчу, без особых эмоций смотрю на неё, но киваю, пожимая плечами.
— У тебя что-то случилось? — с каким-то недоверием интересуется мать. Я не меняюсь в лице, пока размышляю над достойным ответом, но всё, что приходит в голову, это:
— Я в порядке.
— Хорошо, — её бодрит тот факт, что у меня нет проблем, поэтому мать улыбается шире, оповестив. — Сегодня закажем роллы. Мне лень готовить.
— Хорошо, — так же ровно отвечаю, хотя в душе ликую, ведь давно не разговаривала с ней, а женщина кивает, уходя на кухню, и закрывает за собой дверь, оставив меня стоять в темноте коридора. И не двигаюсь с места ещё минут пять, а то и больше, пока не решаю продолжить подниматься. Что ж, это была одна из самых поверхностных бесед, но даже это подняло мне настроение.
Мне хотелось бы чаще разговаривать с ней.
Вот так.
Без посторонних. Да, без Элис.
Запись №88
2:43 a.m.
Вновь темная комната. Вновь тишина ночи и небольшая рябь на экране монитора ноутбука, который уже нагрелся от такой долгой работы. Всё та же девушка перед камерой, всё те же темные волосы, мокрые губы и небольшой нос.
Хриплые вздохи. Она отчаянно старается глотать комнатный воздух, но при этом быть предельно тихой, чтобы не потревожить сон близких. Её руки на весу, а пальцы сжимают шнурки от белых кед, которые отличаются особой жесткостью. Она тянет их в стороны, обмотав вокруг тонкой шеи, с выступившей на бледной коже вене, в которой пульсирует поток крови. Душит, не думая о том, что останется след, она вряд ли мыслит разумно. Тянет сильнее, распахнув широко рот, ведь ей не хватает воздуха. Хрипит, не смахивая пот с холодного лица, её глаз по-прежнему не видно. Кожа шеи уже краснеет, но она не думает останавливаться, поэтому грубо дергает шнурки в разные стороны, начиная давиться и кашлять. Сгибается, прижимаясь лбом к экрану ноутбука, так что теперь камера запечатляет только вздохи и тихие стоны, сопровождаемые странным мычанием и всхлипами, пальцы грубо ищут кнопку, что отключит камеру, после чего экран «тухнет».
Комментарий к Глава 3.
*Ха́йку, или Хокку, — жанр традиционной японской лирической поэзии.
========== Глава 4. ==========
Он не говорил с ней.
Женщина отчаянно пыталась выйти на контакт с сыном, который буквально изменился на её глазах.
Из маленького мальчика с широкой и светлой улыбкой он превратился в чужого, отрешенного, молчаливого парня,
который умело избегал чужих взглядов, оставаясь незамеченным.
Но женщина хорошо понимала, что именно повлияло на сына.
Он винил её.
Презирал? Нет.
Ненавидел? Нет.
Только осуждал, с каждым вздохом становясь отдаленнее.
***
Из-за чертова платка. Тонкой ткани, подобной шелковой ленте, которой Хоуп повязала свою тонкую шею, мужчина со свистком в зубах начал кричать, словно девушка натворила нечто ужасное, хотя она просто спокойно отказалась его снять.
Дилан стоял у стены спортивного зала, краем глаза наблюдая за тем, как учитель физкультуры держался за свою поясницу, тыкая слюнявым свистком в лицо Хоуп, которая слушала молча, без возмущения принимала все сказанное, и не смотрела в глаза, по обычаю уставившись в пол. ОʼБрайен держит мокрые от напряжения ладони в карманах, прикусывая нижнюю губу, когда мужчина дает подзатыльник ученице, толкнув ее к свисающему с потолка канату.
Не лезь.
Все остальные наблюдают, и парню никак не удается понять, в чем причина всеобщей ненависти к девушке, которая даже рот не открывает.
— Возвращайся к корням, Хоуп! — Кричит какая-то девушка, сложив руки на груди, когда Хоуп берется за канат обеими руками, немного сморщившись от боли, ведь мозоли никак не пройдут с прошлого раза.
Не лезь в это, ОʼБрайен.
Учитель свистит, приказывая всем бежать по кругу, и смотрит на Дилана:
— Тебе что-то непонятно?! — Кричит, но парень даже не моргает, продолжая искоса смотреть на Хоуп, которая застревает на половине каната, под которым даже матрацы не лежат, хотя это все грубое пренебрежение правилами безопасности. Девушка трясется, прижимаясь лбом к дрожащим рукам, пальцами вцепляется в канат, понимая, что больше не сможет подниматься. Но и спускаться ее никто не учил. Она неуклюже «стекает» вниз, и ОʼБрайен невольно потер ладони о свою кофту, словно ощутив, как их обжигает. Хоуп встает на ноги, прижимая руки к животу. Красные ладони говорят сами за себя. Девушка поправляет голубую спортивную кофту, рукава которой скрывают даже тонкие пальцы, и быстро перебирает ногами, спеша к выходу из зала. Она со скрытой злостью косится на одноклассников, которые бегут мимо, ставя подножки, чем заставляют ее отойти к стене. ОʼБрайен не делает шаг в сторону, когда Хоуп добирается до него. Открыто смотрит на нее, ведь она все равно не заметит этого, ибо её взгляд опущен в пол. Девушка обходит парня без возражений и замечаний, выскакивая из спортивного зала, а Дилан лишь прячет кулаки в карманы, покосившись на учителя физкультуры каким-то осуждающим взглядом. Тот успевает проследить за передвижениями Хоуп, но ничего не высказал и не остановил. Лишь сильнее трет поясницу, мучаясь от боли, которая стала его верным товарищем на все последующие годы жизни.
И ОʼБрайену вряд ли понять, отчего взгляд мужчины пропитан такой яростью, ведь его не было тогда, в тот день в здании этой школы.
В начале второго семестра пятого класса.
***
Холодные стены уборной давят на меня с разных сторон, вынуждая задыхаться от собственного бессилия и истощения. Держу ладони под струей ледяной воды, чтобы хоть как-то избавиться от боли, которая сравнима лишь с ожогом. Не поднимаю глаз на зеркало, не желаю видеть свое жалкое выражение лица, не хочу знать, как выгляжу сейчас. Ничего не хочу. Тусклое освещение придает этому плиточному помещению мрачности, а холодный застывший воздух вызывает изжогу в животе. Глотаю воду во рту, кручу ручки крана, опираясь ладонями на края мраморной раковины, которая неприятно скрипит под тяжестью моего тела. Сутулю плечи, срываясь на короткие, хриплые вздохи, которые заставляют сердце скакать в груди. Я не способна остановить это, желание так и раздирает меня изнутри, мне не справиться с ним, поэтому-то правая ладонь дрожит, когда поднимаю ее, вознося над головой. Внизу живота ноет боль, но она лишь подстегивает. В голове шум, хаос, смешанный со всеми теми оскорблениями, которые в меня бросают на протяжении этой мучительной недели. Поврежденная ладонь сжимается в кулак. Медленно, явно борясь с собой, я поднимаю глаза, которые при таком освещении кажутся темнее, на зеркало. Внимательно всматриваюсь в свое лицо, изучая каждую эмоциональную морщинку, пока взгляд не останавливается на платке. Мои губы сжимаются, не дав всхлипу вырваться наружу, а удар кулаком приходится по голове, отчего в глазах темнеет. Моргаю, вновь опираясь обеими руками на раковину, после чего тихо хнычу, хотя больше это походит на истеричный смех, но на данный момент мне тяжело разобраться в себе и в своих эмоциях.
Конечно, в зал я не вернулась.
Хорошо, что остается последний урок. Не самый приятный, и только благодаря учителю, который считает, что химия — единственный предмет, имеющий важность, так что знание в этой области обязательны. И да, химия мне дается с таким же «успехом», как и физика. Мне «повезло» зайти в кабинет до звонка и успеть занять место первой. ОʼБрайен еще не был на химии, так что будет интересно проверить, куда он сядет. Занимаю излюбленное место у окна, спокойно читая книгу, чтобы изолироваться от голосов и нарастающего шума, который усиливается по мере заполнения кабинета людьми. Я с непонятным волнением вчитываюсь в строчки, отчетливо слышу шарканье кроссовок по полу, после чего стул рядом со мной скрипит, отодвигаясь, и на него садится ОʼБрайен, и мне не нужно убеждаться в этом. Кто еще сядет за один стол с «чучелом»? Парень бросает рюкзак под парту, перед этим выкладывая тетрадь и карандаш. Я ерзаю, отодвигаясь от него дальше, и откашливаюсь, продолжая читать. Вот только мое волнение перерастает в тревогу, от которой в горле сохнет. Меня настораживает его поведение.
Звонок. В класс входит учитель химии, который тяжело пыхтит, что уже не предвещает ничего хорошего. Мужчина хочет подойти к своему столу, но резко меняет направление, свернув в сторону моей парты, отчего коленки непроизвольно затряслись. Смотрю, не моргая, в книгу, пытаясь понять, что со мной не так на этот раз, вот только удар приходится не по мне. Мужчина размахивается, не жалея сил, слишком грубо снимая с головы ОʼБрайена капюшон, и срывает черную бейсболку, ругнувшись:
— В моем кабинете без головных уборов! — Разворачивается, а я поднимаю взгляд, ожидая реакции со стороны парня, к слову, её ждут и остальные, вот только «взрыв» не происходит. ОʼБрайен просто поднимается, просто собирает вещи со стола, просто идет к двери, полностью игнорируя ругань учителя, и просто выходит. Молча.
Он даже не взглянул на него.
Все расстроено вздохнули, ведь ждали «концерта», но не получили, как ребенок конфетку, готовые помереть от скуки, которая будет сопровождать их на протяжении всего урока. Учитель лишь презрительно хмыкает, бросая бейсболку на край своего стола, и принимается за объяснение новой темы, хотя мы старую не закрепили толком.
Я смотрю на вещь парня, глотая ком. Мне бы быть такой, как он. На всякий случай убираю книгу в рюкзак, а то еще и мне перепадет.
После долгой, нудной лекции о важности изучения молекул, наконец, звучит «освободительная» мелодия, ублажая мое сознание. Все не дожидаются заключительного слова учителя, встают со своих мест, начиная говорить громче, чем до этого. Мужчина кривится от ярости, ведь его явно не уважают, но плюет, начиная грубо стирать все с доски всё написанное белым мелом. Я поднимаюсь, быстро собираю вещи и надеваю ремни рюкзака на плечи. делаю шаг в сторону двери, но торможу, во-первых, жду, пока все одноклассники покинут кабинет, во вторых, медленно перевожу взгляд на бейсболку парня, которая по-прежнему лежит на столе учителя, а тот всё ещё стоит спиной ко мне, поэтому, глотнув скопившейся от волнения воды во рту, быстро иду в его сторону. Мужчина не слышит моих тихих шагов, поэтому без проблем беру со стола вещь, с такой же спешкой помчавшись в сторону двери, правда, остаться незамеченной мне не позволяют:
— Хоуп! — Кричит в спину, когда выскакиваю из кабинета, быстро помчавшись по переполненному людьми коридору. Покинуть здание школы выходит не сразу из-за толкучки, но, главное, мне удается выжить, хотя раньше я ждала до тех пор, пока коридоры полностью не становились пустыми. Не встретив по пути ОʼБрайена, догадываюсь, что он, скорее всего, уже ушел, поэтому прячу бейсболку в рюкзак, сворачивая с людной улицы на дорожку, идущую между двумя домами. Голоса меркнут на фоне городского шума, который куда приятнее воспринимаю, но все равно ускоряюсь, чтобы скорее попасть домой.
***
Океан. Почему он игнорировал его наличие всё это время?
ОʼБрайен курит, медленно бродит вдоль берега, никуда не торопится, да и делать это незачем. Он всё ещё понятия не имеет, с чего отец решился взять его к себе? Не было бы проще отослать сына к бабке? Нет, ему нужно потрепать кому-то нервы, и в первую очередь себе.
Дилан не мнется, пройдясь по черным, гладким камням, которыми усыпан берег, и натягивает капюшон кофты на лицо, сев на невысокий выступ над темной водой, волнами бьющуюся о берег. Парень глотает дым, чувствуя на языке соленый привкус. Сильный океанический ветер сбивает его дыхание, заставляет глотать воздух, кашляя и давясь, и парень не долго думает, прежде чем потушить кончик сигареты о камень. Он долго и серьезно смотрит в сторону голубого горизонта, чувствуя себя некомфортно без своей бейсболки. Его взгляд цепляет фигуры, поэтому парень поворачивает голову, уставившись на девушку и мужчину с мальчиком лет семи. Девушка, судя по всему, его мать, подносит к лицу фотоаппарат, когда отец поднимает ребенка, и тот громко смеется, держа в своих маленьких руках веревку, на другом конце которой ветер треплет воздушного змея из красной ткани. Дилан внимательно наблюдает за тем, как змей несчастно вертится в разные стороны, что вызывает безумный детский восторг у мальчика, а, следовательно, улыбки у молодых родителей.
ОʼБрайен непроизвольно хмыкает, словно насмехаясь, но в следующую секунду вынимает из пачки новую сигарету, вновь задымив.
— Хочешь, запустим змея?
— Да пошла ты.
Дилан уставился в одну точку, остановив сигарету у самых губ, но после всё-таки взял в рот, глубоко вдохнув.
***
Дома тихо. Мне уже не привыкать к подобной «теплой» встрече, кажется, вскоре мне вовсе не придется стоять на месте, ожидая приветствия. Господи, о чем я вообще?
Продолжаю идти только тогда, когда полностью убеждаюсь в том, что дома ни души. Как ни странно, в пустом здании чувствую себя уверенней, да и отсутствие Элис уже способно поднять мне настроение.
Захожу в комнату, шторы закрыты, так что помещение находится в полумраке, хотя на улице ярко светит солнце. Прохладно. Мне нравится, когда в моей комнате такая температура, чтобы можно было спокойно спать в теплом свитере. Закрываю дверь на замок, подходя к столу, и снимаю рюкзак, сразу же вытаскивая бейсболку парня, который до сих пор, несмотря на повышенный интерес со стороны одноклассников, так и не обзавелся друзьями. Он странный. Любой другой использовал бы такую возможность, но этого типа, кажется, не сильно заботит всеобщее отношение. Медленно подхожу к зеркалу, что стоит у высокого шкафа, забитого разными вещами, которые постоянно покупает мне мать, ориентируясь на предпочтения Элис, хотя вкусы у нас совершенно разные. Да и одежда новая мне не нужна. Поднимаю взгляд, впервые за такой период времени взглянув в свои серые глаза. Немного опухшие и уставшие, но всё ещё сверкающие. Моргаю, потирая пальцами жесткую ткань черной бейсболки, и поднимаю, аккуратно, словно боясь быть застуканной за этим странным делом, надеваю на голову, не пригладив растрепанные волосы. Касаюсь пальцами своих холодных щек, которые вдруг вспыхнули, отчего давление повышается, внимательно всматриваюсь в свое отражение и не собираюсь останавливать себя, когда в голову приходит интересная идея. Раскрываю дверцы шкафа, взгляд тут же натыкается на сине-зеленую клетчатую кофту, которую хватаю вместе с белой майкой. Быстро переодеваюсь, натянув сверху черную кофту на молнии, и поправляю черные джинсы, наклонив голову к плечу. Впервые с таким ярым интересом рассматриваю себя, не обращая внимания на истощенное лицо, которое не кажется мне привлекательным.
Вот, какой его стиль?
Слабо хмурю брови, повернув бейсболку козырьком назад, и расправляю плечи, разглядывая себя с разных сторон. Если так одеваются большинство парней, то Всевышний явно не тот пол мне выбрал.
Щурю веки, слабо улыбнувшись, ведь понимаю, что подобная одежда очень даже мне идет. Смотрю на свое лицо в отражении — и улыбка тут же пропадает. Моментально. Это выражение лица совсем не подходит мне. С чего бы мне улыбаться, верно? Разве Эмили Хоуп способна проявлять такое? Но я ведь одна в комнате. Никто не может меня увидеть, так что…