Он закатывает глаза.
– Нет. Слишком неуверенно. Ты же уверен в себе? Вот и веди себя так.
– Хорошо.
Сидеть перед камерой странно. Я никогда не просил, чтобы меня сделали всемирным представителем геев. Да и не гожусь я для этой задачи. Давайте посмотрим правде в глаза – я веду достаточно эгоцентричное существование и преследую ровно две цели: забивать голы и проводить как можно времени с Джейми Каннингом.
Сейчас я лажаю по обоим фронтам. Так что интервью подоспело в момент, когда мне практически нечего никому предложить.
Мое самобичевание прерывается появлением Дэнниса, который одет как мой брат-близнец, только более самоуверенный и с более блестящими волосами.
– Райан! Рад тебя видеть. – Он пожимает мне руку, после чего садится. – Как себя чувствуешь? Готов ответить на пару вопросов?
– Конечно, – лгу я. – Я пробежался по вашему списку.
– Что-нибудь вычеркнуть? – спрашивает он, разглаживая лацканы пиджака.
– Нет. – Фрэнк уже предупредил меня, что Дэннис не обязательно будет придерживаться своего списка вопросов. Но поскольку интервью будет показано в записи, я всегда могу ответить: «Отличная попытка, козел», и потом это вырежут. В контракте, который я подписал, оговорено, что любую тему вне списка я могу пропустить.
– Отлично, – с энтузиазмом говорит Дэннис. – Тогда начинаем.
Вперед выходит режиссер, чтобы поговорить с нами о тайминге и направлениях камеры. Я стараюсь слушать его, но сбиваюсь на мысли о Джейми. Чем он занят сейчас? Будет ли смотреть вечером интервью? Раньше, когда я испытывал стресс, мысли о Джейми, его улыбке всегда успокаивали меня…
Как и сейчас, напоминаю себе. Я лишь надеюсь, что он улыбается, где бы он ни был.
Включают софиты, и Трип прибегает, чтобы еще раз промокнуть наши лица бумажной салфеткой. Уходя, он успевает коротко сжать мне плечо.
Затем режиссер произносит:
– Снимаем.
И Дэннис Хэймейкер поворачивается к камере.
– Сегодня у нас в гостях Райан Весли, новый нападающий команды «Торонто»…
Пока он меня представляет, мое лицо от стеснения превращается в застывшую маску. Нет, ну что за тупая затея…
Но начинает он, впрочем, с безобидных вопросов.
– Сколько ты играешь в хоккей?
– Всю жизнь, – легко отвечаю я. – Когда мне было пять лет, моей матери пришлось перекрасить мою спальню в цвета «Брюинс», потому что я оклеил все стены их снимками с игр, и она устала с этим бороться.
Он расспрашивает меня о ранних годах, когда я играл в школьных лигах. Я сто лет не вспоминал о тех временах и рассказываю историю о том, как закончил финал одного турнира с переломом руки – все-таки это мое интервью, и если мне хочется выставить себя крутым пацаном, то я это сделаю. Тем более, что я и был крутым пацаном.
– Я так взбесился из-за того, что пропустил церемонию награждения. После всего хотелось подержать в руках кубок, а не ехать в больницу.
Дэннис смеется.
– Да уж. Скажи, как твои родители относятся к твоей одержимости этим спортом и к его травматичности? Кто-нибудь из них играет в хоккей?
Теперь я тоже смеюсь. Чтобы отец потел над чем-либо, кроме финансовых операций… Даже представить нелепо.
– Нет, сэр. Не играют.
– Они, наверное, твои самые большие фанаты.
Похоже, скоро начнется.
– Я бы так не сказал. Мы не близки.
– Почему?
Ага, началось. Я издаю нервный смешок.
– Говоря откровенно, мы никогда не были особо близки. Например, когда я сломал руку, в больницу меня отвезли не они.
Дэннис выглядит искренне удивленным таким поворотом сюжета.
– А кто?
– Реджи. Водитель отца. Понимаете, отцу нравилось смотреть, как я побеждаю, только в том случае, если мои игры не пересекались с его плотным графиком. На выезды со мной отправляли одного из шоферов. Реджи нравился мне больше всех. Обычно, когда мы забивали, я смотрел на трибуны и видел, как он стоит там в своем синем форменном пиджаке и радуется за нас. Я всегда думал, что он просто любил хоккей, но теперь… Я не знаю, может, отец каждый раз давал ему по двадцатке, чтобы он поболел за меня. Правда, я тогда понятия не имел, что расти так достаточно странно. Мне было десять. Для меня это было в порядке вещей.
– Значит… – Дэннис тратит пару секунд на то, чтобы сформулировать следующий вопрос. – Твой отец был слишком занят для того, чтобы отвезти тебя с переломом в больницу?
Я пожимаю плечом, потому что мы отклонились от темы.
– Не знаю. Может, Реджи исходил всего лишь из здравого смысла. Сына босса не привозят домой со сломанной костью, ведь так? За это легко могут уволить. Но мне было все равно, кто отвез меня. Я уже в десять знал, что должен вести себя как мужчина и не плакать перед рентгеновским аппаратом. Не имело значения, кто ждал меня за дверьми.
Дэннис откашливается.
– В чем еще от тебя ждали мужского поведения, Райан?
Этого вопроса в списке, естественно, не было. Но я не останавливаю интервью.
– Ну, мне точно не полагалось влюбляться в друга из хоккейного лагеря. В семействе Весли это было очередным строгим табу. Но я никогда не умел следовать правилам.
Его лицо становится драматичным. Словно мы обсуждаем ситуацию на Ближнем Востоке.
– Когда ты сказал родителям о том, что ты гей?
Черт, почему здесь так жарко? Из-за софитов? Я еле сдерживаюсь, чтобы не вытереть лоб.
– В девятнадцать. Я ждал, что на меня наорут или типа того. Но они просто предпочли меня не услышать.
– Что именно сказал твой отец?
– Ну… – Я откашливаюсь. – Кажется, он сказал: «У тебя галстук завязан неровно». А когда прошлым летом я сказал ему, что живу со своим бойфрендом, он ответил: «У меня видеоконференция. Мне пора». Он просто отказывается слышать то, что его не устраивает.
– И что ты почувствовал?
Я чуть не закатываю глаза.
– Какого ответа вы от меня ждете? Да, их реакция была неидеальной. Но некоторых ребят вышвыривают за это на улицу или бьют. Поэтому жаловаться я не стану.
– Когда родители в последний раз звонили тебе?
– Ну… – Я сдаюсь и тру шею. Личные вопросы нервируют, но я сам на них подписался. – По-моему, в феврале. Отец хотел договориться об ужине на неделе, когда моя команда прилетит играть в Бостон. Но после того, как мой бойфренд заболел, и мое лицо разлетелось по всему интернету, он отозвал свое приглашение.
– Ясно. – Дэннис поворачивает скорбное лицо к камере номер два.
Придушите меня…
– Расскажи о своем бойфренде. Должно быть, он очень особенный человек. Ты принимаешь большое количество критики за отношения с ним.
Я улыбаюсь, потому что мне нравится думать о Джейми. Но отвечать на эти вопросы будет труднее всего, потому что я хочу уважать его право на частную жизнь.
– Мы подружились в тринадцать, когда стали приезжать в один и тот же лагерь на лето. Он замечательный человек и отличный тренер защиты. И терпит мои недостатки. Чаще всего.
– Но вы не всегда были парой, да?
Я мотаю головой.
– Чтобы признаться ему в своих чувствах, мне потребовалось аж девять лет. Но ожидание того стоило. Понимаете… – Пока я пытаюсь облечь мысли в слова, мой взгляд уплывает в темноту студии. Заметив это, я, как примерный интервьюируемый, смотрю Дэннису прямо в глаза. – С Джейми я могу быть собой. Он знает меня со времен, когда я был прыщавым подростком, и мы спорили о видеоиграх. Он не смотрит на меня как на нападающего «Торонто». Ему плевать на мою статистику забитых голов. Я не пытаюсь его впечатлить. – Разве что своим умением делать глубокий минет. Но мы не будем говорить об этом в прайм-тайм.
– Он твоя семья, – резюмирует Дэннис. – В большей степени, чем настоящая.
– Именно так, – соглашаюсь я.
– Как думаешь, вы поженитесь? – спрашивает Дэннис с улыбкой. – Или постой… я забегаю сильно вперед?
Вот ублюдок. Бьет по больному – и все ради высокого рейтинга. Но мне удается остаться спокойным.
– О, не в моем случае. Я готов жениться на Джейми в любую секунду, и он, я уверен, знает об этом.
– Ты делал ему предложение?
Дэннис испытывает удачу и отлично знает об этом. Чтобы сохранить лицо перед Джейми, мне стоило бы прервать этот допрос. Уходят секунды. Я думаю.
Ладно. Была не была.
– Нет. Пока что не делал. На случай, если вы не заметили, у нас выдался весьма трудный год. Это прозвучало бы в стиле: «Слушай, бэби, я знаю, что после больницы ты не можешь и шагу ступить, чтобы на тебя не направили камеру, а весь мир внезапно загорелся желанием препарировать нашу интимную жизнь. Так, может, обменяемся кольцами?»
Мой интервьюер хмыкает.
– То есть, правильный момент еще не настал?
– Определенно нет.
Далее Дэннис возвращается к теме хоккея. И поскольку говорить о хоккее для меня проще всего, я наконец-таки расслабляюсь.
Глава 27
Джейми
Когда я приезжал в Калифорнию в прошлый раз, мама не мешала мне киснуть. Теперь же она не дает мне покоя.
Вчера я три часа помогал ей разбирать пожертвованные церкви продукты. Потом мы весь день их развозили. Сегодня я подстриг гигантский газон нашего пожилого соседа и подравнял мамины розовые кусты.
От перенапряжения я чуть не выкашлял себе легкие, но мама только хлопнула меня по спине и сказала, чтобы я продолжал.
Да еще братья и сестры все время стараются меня чем-то занять.
Что самое странное, это работает. Я по-прежнему не в себе, и ни одна из моих проблем по-прежнему не решена, но физическая нагрузка здорово помогает. Чем больше я работаю, тем меньше переживаю. И ко мне вернулся былой аппетит. Всего час назад мы поужинали, но мне уже хочется что-нибудь перехватить.
– Вчера звонил Райан.
Моя рука замирает над банкой с печеньем. Мама сидит за столом и, потягивая чай, наблюдает за мной. Интересно, что она видит у меня на лице? Радость? Страх? Сожаление? Отчаяние? Я чувствую все вышеперечисленные эмоции, но какая-то должна быть заметнее остальных.
Наверное, сожаление. Потому что, господи, до чего же я сожалею о том, как обставил свой отъезд из Торонто. После катастрофы на катке я просто не мог оставаться в нашей квартире. Приехав домой, я снова открыл поиск авиабилетов. Увидел горящее предложение до Сан-Франциско и, не раздумывая, купил. И оно стоило гораздо меньше того путешествия, которое хотел распланировать Вес. Безработные не могут позволить себе отдых на пляжном курорте.
Вес был не виноват в том, что мне срочно понадобилось уехать, но выражение его лица преследует меня до сих пор.
Я беру мамино печенье из семи злаков с изюмом. Печенью необязательно быть настолько полезным, но со своим уставом в чужой монастырь…
– Что он сказал? – спрашиваю я наконец и надкусываю печенье.
Мама вздыхает.
– Хотел узнать, как у тебя дела. Ты, похоже, почти не пишешь ему.
Да. Из-за чувства вины я перестал ему отвечать. И теперь мне становится еще хуже.
– Не пишу, – признаю я.
– И почему?
– Ну… – Взяв салфетку, я сажусь к ней за стол. – Я не знаю, как объяснить, что не так. Мне было по-настоящему плохо, но я не хочу, чтобы он винил в этом себя.
Моя мама задумчиво крутит кружку в руках.
– Но, если ты не скажешь ему, он сделает вывод, что виноват именно он.
У меня смыкается горло, но я не уверен, что в этом виновато только сухое печенье.
– То есть, ты говоришь, что я засранец?
Она смеется.
– Нет, и не произноси это слово у меня за столом.
– Извини, – говорю я с полным ртом. Поднимаюсь и, пока печенье меня не прикончило, иду к холодильнику за молоком. Мне пока нельзя умирать. Сначала надо понять, как помириться с Весом. Я вытряхиваю все оставшееся молоко из пакета в стакан и выпиваю его.
Когда я снова сажусь, мама внимательно оглядывает меня.
– Так что ты собираешься делать?
– Поговорить с ним?
– Помимо этого. Если тебе плохо, тому должна быть причина.
Или десяток причин. Моя жизнь в Торонто – запутанный узел, который я не в состоянии развязать. Я ни одной живой душе не рассказывал о письмах от Билла Брэддока. Худшее пришло еще до того, как шасси моего самолете оторвались от асфальта Торонто.
Дорогой тренер Каннинг!
С сожалением сообщаю, что Дэнтон подал на тебя жалобу из-за сегодняшнего инцидента после игры. В аттаче ее подписанная копия. У тебя есть две недели на то, чтобы отреагировать на нее, после чего дисциплинарный комитет примет окончательное решение.
Джейми… пожалуйста, позвони, хорошо? Ты так и не ответил на мое предложение заявить о его неприемлемом поведении. Если ты не расскажешь историю со своей точки зрения, то мне будет трудно помочь тебе.
Твоя команда по-прежнему выступает отлично, и я искренне надеюсь, что в скором времени ты снова будешь выходить с ними на лед.
Б. Б.
Потом он прислал еще пару писем, но мне было так стыдно, что ответить на них я не смог.
– На работе не все хорошо, – тихо говорю я, опуская глаза. – К лету я могу стать безработным.
– Дорогой, мне так жаль, – шепчет она. – Такое может произойти с кем угодно, но я представляю, как это страшно на первой настоящей работе.
Меня пробирает дрожь ужаса. Когда я получил предложение из Торонто, то подумал: ура! С моим будущим все решено.
Ага, как бы не так.
– Если с тренерством не получится, то все. Я пропал. Моя рабочая виза привязана к клубу. Я не могу просто взять и устроиться куда-то еще. Ну и что, черт побери, мне тогда делать? – Господи, я впервые озвучил эти слова, и на кухне родителей они прозвучали еще хуже, чем у меня в голове.
Мама дотягивается до моей руки и сжимает ее.
– Сын, так бывает. Не надо корить себя.
Не надо? А кого же я должен корить?
– Вес знает? – Я молчу, и в ее взгляде появляется еще бóльшая жалость. – Ты должен поговорить с ним. Сейчас, мне кажется, самое время.
Но это не так.
– Вечером показывают его важное интервью. Он написал, что не страшно, если я не стану смотреть.
– О, мы обязательно будем смотреть, – бодро говорит мама. – Как же иначе?
Я до тошноты переживаю за Веса. Вдруг интервьюер оказался козлом? Или запись смонтировали таким образом, что козлом оказался выставлен Вес? Бедный. Он никогда не желал такого внимания.
Мама допивает свой чай и бросает взгляд на часы.
– И… ждать осталось недолго. Время делать попкорн?
Черех сорок минут я сижу, ерзая и потея, рядом с ней на диване. Мой отец в своем кресле, читает газету.
Может, и впрямь не смотреть? Вес написал: Все прошло более-менее гладко. Ничего даже отдаленно личного я про тебя не сказал. Честное слово. Жизнь слишком коротка, верно? Я по тебе скучаю. Звони.
Сотовый жжет мне карман. Я тоже безумно скучаю. Но стоит мне только представить, как я изливаю ему свои беды, и меня начинает мутить. Увольнение будет еще позорнее той фотографии в СМИ. А если я не смогу устроиться на другую работу, то что нас с ним ждет? Медленный и жуткий разрыв после того, как он поймет, что работа для меня есть только в Штатах?
Не стану ли я сожалеть, что отказался от шанса в Детройте только ради того, чтобы по полной облажаться в Торонто?
Я слишком молод для кризиса среднего возраста, черт побери.
В этот момент на экране появляется Вес. Вид у него, как у оленя во всполохе фар, и я понимаю, что уйти уже не смогу.
– О-о… – Мама садится немного прямее. – Райан, мы тебя любим!
– Ты же понимаешь, что он не слышит тебя? – спрашивает отец из-за раскрытой газеты.
Первые десять минут интервью я сижу не дыша. История о переломе руки просто убивает меня, потому что я ее никогда раньше не слышал. А вот Реджи встречал. Это он привозил Веса в лагерь в то первое лето, а потом забирал его.
До этой минуты я не осознавал в полной мере, насколько Вес одинок. В том смысле, что… когда рядом я, он же не один, правильно? Так откуда мне было знать?