— Да расслабься, второй раз никто не сунется, нет нужды, — Лис доверительно наклонился поближе, блестя глазами, интриган хренов, — «неизвестный молодой человек», которого ты притащил в больницу, перепугав весь персонал, «скончался от полученных травм не приходя в себя». У меня справка есть.
Альфа вздохнул, не пытаясь даже объяснять, насколько это слабенькая защита. Притвориться «мертвым», конечно, не помешает, но сколько в той больничке простых людей знает правду? И где хоть какие-то гарантии, что не сдадут? Но Дин займется этим позже, когда волк внутри успокоится и перестанет поскуливать от радости при виде желанного человека. В конце концов, в поселении пока безопасней, чем где-либо.
— Ну, чё опять не так? Дин?
— Лис, пообещай больше никогда не использовать свой дар на мне, ок?
Омега молча, но уверенно кивнул, и медленно двинулся в сторону своей комнаты.
Надо отдать Лису должное, держать дистанцию ему удавалось великолепно, не ближе и не дальше. Вел он себя на удивление покладисто, проявляя упрямство только при попытках ему помогать, сразу пояснив, что без нагрузки никогда в форму не придет, хотя и восстанавливался гораздо быстрее, чем обычный человек. Не грубил, всегда оставаясь на грани между сарказмом и юмором. Не давал ложную надежду. Не провоцировал, спал в другой комнате и даже одежда у него была наиболее мешковатой и не выделяющейся. Лис только одного не учел: расслабляясь, переставая себя сдерживать, он выпускал присущие омегам хрупкость и чувственность, вызывая непреодолимое желание защищать, заботиться, ласкать. Не передать же ему словами, что Дин залипает на тонких щиколотках, трогательно виднеющихся из-под спортивных штанов. Что закушенная в задумчивости губа коротит что-то в голове и выбивает весь воздух из легких. А привычка бесконтрольно водить кончиками пальцев по шее заставляет тратить неимоверное количество сил, просто чтобы оставаться на месте, когда больше всего хотелось вылизывать, целовать и метить. Мозги медленно плавились; альфа даже и не думал, что можно влюбиться еще сильней. И всё так же безответно. Замкнутость и отстраненность Лиса вышли на какой-то новый уровень. Будто он смирился со своим пожизненным заключением. Сердце разрывалось: и неволить не хотелось, и отпустить невозможно.
Нервы приходилось успокаивать усиленными тренировками, от которых выли даже оборотни, тяганием железа и уничтожением запасов различных сборов, регулярно присылаемых Юркиным папой Ромой. Но даже это не всегда спасало от усталой, тоскливой бессонницы. В одну из таких ночей дверь в его комнату открылась, являя взору заспанного омегу в длинной, застегнутой на все пуговицы пижаме и с бесформенной кучей одеяла в руках.
— Лис?
— Дин! Двигайся давай.
Альфа моргнул от удивления, но уже в следующее мгновение обнаружил себя поправляющим сбитую простынь, безотчетно краснея, что не постелил свежую. Лис прошел в спальню, кинул свое одеяло и улегся рядом, прижимаясь спиной к застывшему Антипову.
— Твой скулеж меня уже заколебал, — он наигранно вздохнул, — уснуть невозможно. Так что, на тебе Пару под бок и спи уже.
Дин аккуратно, чтоб не спугнуть, перекинул руку и мягко прижал к себе. Лис только фыркнул в подушку, убирая длинные волосы, чтобы не мешались. Даже через два одеяла, от тепла, от близости повело мгновенно, затапливая спокойствием и уютом. Дин уткнулся носом в сладко пахнущую макушку и уснул абсолютно счастливым.
И в этом был весь Лис. Лишенный присущей омегам мягкости и уступчивости, он умел окружить заботой. Так умилительно предупреждая, что если «господин Антипов хочет свернуть себе шею на тренировке, то пускай скажет заранее, чтобы на него ужин не готовить». Так трогательно окружая искренним вниманием всех, кто был дорог Дину. Так бескомпромиссно используя свою способность, чтобы разрядить любую накаленную обстановку в стае. Всё так нужно и так вовремя, без пошлости, без наигранности, что анализ, зачем Бернацкий вообще это делает, откладывался всё дальше и дальше.
Незаметно Дина стали окружать только любимые вещи: любимые блюда за ужином, любимая одежда, выстиранная и выглаженная, даже любимые цвета стали чаще мелькать на глазах, будто Лис распахнул заботливые объятия и закутал в них с ног до головы, заполнил собой всю пустоту. И всё на чистом автомате. Как не колебался, когда помогал другим омегам в поселении. Как не сомневался, когда ложился рядом, чтобы его альфа высыпался. Как не раздумывал, когда вытаскивал своих подвыпивших приятелей из клубов. И это было чересчур для Дина, через край. Он чувствовал себя легким воздушным шариком, ниточку от которого держит внизу его Пара.
В детстве, когда отец рассказывал о Связи, он сказал, что «Пара — это и есть весь твой мир, твоя душа, центр всего самого ценного и важного в жизни». Теперь Дин это чувствовал каждой клеточкой кожи.
========== Глава 5. ==========
Гон у оборотней — это всегда испытание на прочность, поэтому ждал его Антипов как кару господню. Вся пикантность его отношений стопудово гарантировала полный пиздец. Срок еще только подходил, а Дин уже терял контроль и над волком, и над самим собой. Тут сказалось всё: длительный период воздержания, гормональный взрыв от гона, близость Пары и её усиливающийся запах, который просто сводил с ума. По ночам альфа отодвигался на другой конец кровати, засовывал руки под подушку, дышал ртом и старался не концентрироваться на напряженных мышцах, болящем члене и окаменевших яйцах. Помогало очень слабо, и, дождавшись, как только Лис уснет, стекал в душ. А позже замирал перед ним, борясь с искушением поставить метку, сделать своим, и кусал губы, признавая, что этого не произойдет без разрешения. Больше всего на свете он боялся повторить «подвиг» предыдущего ухажера. Но желание, тягучее и вязкое, всё равно медленным ядом разливалось по венам, и каким бы Дин терпеливым не был, базовые инстинкты подавлять получалось с большим трудом. От этого он с каждым днём становился всё злее и вспыльчивей, доставалось всем подряд. Андрюха, не в тему подавший голос о «нормальных» отношениях омега-альфа, еще легко отделался сломанным носом и вывихнутой челюстью: еще каждый свое мнение будет высказывать о личной жизни вожака! Но как бы это ни было обидно, в чем-то парень был прав. Только вот не были они парой в «нормальном» смысле этого слова. Не давали друг другу никаких клятв и обещаний, никаких сроков не ставили. Расчет по долгам, что тут выяснять? Но он был рядом и Дин, сам того не замечая, закрывал глаза на логику, просто наслаждаясь близостью такого нужного человека. Сам Лис вроде бы чувствовал состояние альфы, смотрел виновато, и, в целом, старался не отсвечивать. Дин и не собирался давить, но нелепые попытки «приносить как можно меньше неудобств» просто выбешивали. А то так не видно, что его трясти начинает, стоит только кому-то пересечь границу личного пространства! Лис боится, это понятно, это нормально. И Антипов скорее бы сам себе вены перегрыз, чем причинил боль ему. Замкнутый круг.
По подсчетам Дина, оставалось еще несколько дней, чтобы подготовиться, переговорить со стаей, так что морально он был вполне готов. Но всё равно упустил момент, когда даже в переполненной чужими запахами комнате, один, горько-сладкий, стал забивать легкие, будто маленькими молоточками били изнутри по вискам. Сначала немного, а потом просто насильно разворачивая в сторону Пары. Лис стоял томный, расслабленный, с небрежно распущенными волосами, в которые иногда зарывался рукой. Разговор у него с кем-то из стаи шел легкий, но Дин уже ничего не слышал, ощущая только биение крови в ушах. Лис улыбнулся, прошелся пальцами по шее — господи, за этот жест его надо запереть в спальне как минимум на вечность — и встретился с жадным, голодным взглядом своего альфы. Резко побледнел, глаза округлились от испуга, всю непринуждённость вымыло в момент. Это немного отрезвило, Дин помотал головой, выдохнул сквозь зубы и сжал Юркино плечо:
— Не выпускай его из дома. А меня не…
И ломанулся из дома. Без стеснения скидывая на пороге одежду, он надеялся только на чудодейственную силу леса.
В свое время, когда Лиса еще принимали за «Пару другого альфы», Дин срывался в город отдыхать телом. Гормоны били по мозгам, волк бесился, а сам Антипов от любой встречи с зарвавшимся подопечным заводился с полуоборота. Найти в городе подходящего омежку для снятия напряжения не составляло труда. Нежные мальчики млели от животной привлекательности, послушно раскрывали ротики, давали себя лапать, встали в любые позы. И абсолютно не удовлетворяли. Не хватало остроты, не хватало характера, непокорности. Омега, который бы перехватывал инициативу, вступал в борьбу на равных, диктовал свои условия, не прогибался. И покорялся, отдавая себя как награду в руки достойнейшему. Тогда Дин еще уговаривал себя не верить, что единственный, кто попадает по всем предпочтениям в десятку, находится совсем рядом, в поселении.
Возвращался Дин в совершеннейше разбитом состоянии — несколько суток в лесу, сходя с ума от неудовлетворенности, ни из кого не сделают пушистого кролю. На пороге дома, с внешней стороны, сидел бледный, замотанный, клюющий носом Юра. Мозги выключились, даже, кажется, щелчки послышались, и вот уже альфа пытается вырваться из стальной хватки сжавшихся на его горле пальцев вожака. Ревность застила глаза красной пеленой, а слишком добрые отношения Лиса с красавчиком — о да, нереальным красавчиком, даже по меркам оборотней — сейчас лишили остатков разума. Припомнились все их переглядывания, все ухмылки и шуточки.
— Иди… от… — прохрипел Юра, — сам… не выпуск…
Дин резко отпрянул, прикрыв лицо руками. Твоего папу омегу, хотелось выть, даже не в волчьем, а в человеческом обличье. Идиот, это точно: сам же попросил запереть Пару в доме и быть рядом. Юра скатился на бок и жадно, судорожно глотал холодный воздух.
— При… дурок! Даже боюсь себе представить… что ты там нафантазировал. Охранял я твоего ненаглядного! Как ты и просил.
Дин вымученно улыбнулся, подняв виноватые глаза на лучшего друга. Слова не шли, и Дин очень надеялся выразить всё взглядом. Да, перегнул палку он знатно.
— Не смотри на меня так, — Юра боднул в плечо, — должен будешь. Не каждый день можно сделать вожака должником. Но, честно, лучше бы вы, Диныч, разобрались с вашими отношениями побыстрее.
— Это, Юр, не отношения. Это пиздец.
— Ты альфа или где? Он же тоже не бесчувственный чурбан. Тоже нервничал, мебель тебе, походу, в доме ломал. Сам-то чего от него хочешь?
— А чего можно хотеть от Пары? — вышло даже грубей, чем ожидалось. Он хотел его, всего, полностью, только себе и до скончания времен.
Юрас ответил сочувствующим взглядом доктора на душевнобольного.
— Тебе харизма на хрена дана? Он же просто омега!
— Он не просто омега! — взорвался Дин. — Его ни харизмой, ни деньгами, ни фамилией не возьмешь. Мы не вместе не потому, что у меня яиц не хватает, а потому что он этого не хочет!
— Бля, ты со своими страданиями заебал уже всех педально. Поговори с ним!
— А он всё еще здесь? — недоуменно спросил Дин, вглядываясь в друга, от удивления даже игнорируя оскорбление. Юра демонстративно покрутил пальцем у виска, и, легко перепрыгнув через перила крыльца, удалился.
Дом встретил угнетающей пустотой, с Лиса сталось бы обвести своего «телохранителя» вокруг пальца и уехать незаметно: по запаху не выловишь. Но он дремал на диване в гостиной, замотавшись по уши в толстовку Дина. И это как удар под дых — просто безбожно трогательно. Альфа, улыбаясь, тихо присел рядом на корточки и провел кончиками пальцев по вискам, заправил за ухо выбившуюся прядь. Не уехал никуда, остался, что же тебе надо, хороший? Лис сморщился от щекотки и открыл глаза.
— Дин?
— Лис. Привет.
— Привет. Ты как?
— Нормально.
Лис потер глаза длинным рукавом и сел на диване, просунув ноги аккурат между разведенных коленей альфы. Дин усмехнулся, и, опустив взгляд, ласково погладил его пальцы. Лис не вырывался и молчал, не зная, как начать разговор, но потом, на самой грани слышимости, шепнул самое главное:
— Спасибо.
Слово, такое маленькое, чтобы вместить в себя все чувства — благодарность, нежность, облегчение, заботу, переживание, надежду, радость — оплело их словно веревкой, связало воедино. Больше и не требовалось, они поняли друг друга. Лис наклонился, неловко обнял за шею, не закрывая глаз, прижался губами к губам. Отстранился на секунду, выдохнул, скользнул по лицу альфы нетвердым взглядом и поцеловал по-настоящему, всеми силами показывая, что он очень хочет, но не знает, как углубить поцелуй. Дин притянул мягко, боясь спугнуть, проталкивая язык в рот Лиса, вызывая встречную сладкую дрожь, зарываясь пальцами в волосы, медленно изучая, подталкивая и не мешая своему омеге творить благодарность. Волшебство прекратилось в один момент: Лис отстранился, испуганно огляделся и вывернулся из объятий, оставляя Дин гадать, что же он сделал не так.
Разобраться, как того советовал Юра, не получалось. Все последующие дни после поцелуя омега избегал его всеми способами, даже переселился обратно в свою комнату. Вся эта беготня по кругу злила, но ставить вопрос ребром не хотелось. Лис же гордый, соберется и уедет. А Дин… Дин будет умирать. Нет, не от Связи — метку он не скоро позволит поставить — но от тоски. Неизвестно еще, что хуже.
Этот вечер ничем не отличался от других, все осенние вечера похожи друг на друга. Лис что-то ожесточенно выстукивал на ноуте, время от времени матерясь и запрокидывая голову назад.
— Чё ты там делаешь? Играешь? — выждав момент, когда Лис задумчиво захлопнул крышку, спросил Дин, отрываясь от собственных файлов.
— Не до игр мне, — отрешенно протянул Лис. — Я не приручен.
— Чего? — это было настолько неожиданно, что альфа застыл прямо с планшетом в руке.
— «Это давно забытое понятие. Оно означает: создать узы.»*
Дин с удивлением и восторгом посмотрел на пребывающего где-то глубоко в своих мыслях Лиса. Тот помолчал и так же тихо продолжил:
— «Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя всего только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете…»*
Он цитировал легко, будто книжку читал, зарывшись руками в распущенные волосы и глядя в потолок. Дин невольно залюбовался, настолько это не вязалось с образом упрямого и независимого омеги, впечатление которого он всегда производил. Но это был он, самый настоящий, задумчивый, с широко распахнутыми черными глазами и цитирующий детско-взрослую книгу. И казалось, что всё это про них, про все пары сразу.
— «… Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего»… — он запнулся, резко вскинул голову, глядя прямо в глаза и возвращаясь в реальность, — «… из своего убежища.»*
Лис смотрел испуганно, будто боялся того интереса, того обожания, которыми был пропитан взор альфы. Воздух вокруг сгустился, как-то невольно стягивая их, сокращая расстояние.
— «Маленький Принц»? Встреча с Лисом? — Дин усмехнулся, стараясь всем видом показать, что смущаться нечего. — Отличная книга.
— Д-да, начал читать как раз из-за этой сцены, и влю… влюбился.
Последние слова он договаривал уже шепотом, заливаясь краской и уставившись на собственные ладони. Дин даже сам не понял, как оказался рядом; его просто подхватило какой-то силой, смело со стула. Слишком двусмысленно звучали слова, слишком выдавали горящие щеки.
— Ну же, малыш, посмотри на меня, — он обхватил лицо любимого, заставив посмотреть в глаза. Всё та же темная бездна, которая уже никогда не выпустит из своего плена. — Скажи…
Лис вдыхал через раз, подставлялся под ласки, его ощутимо вело, но смотрел так жалостливо, что на Дина накатило страшное ощущение дежавю. В тот раз он сознательно от него отказался, и, Дин почувствовал, откажется и сейчас. Не сможет, не вынесет. Если бы не обещание, альфа бы уже задыхался от гнева.