— Жарю гренки, — ответила я. — Вы не откажетесь позавтракать со мной?
Она не отказалась, хотя быстро оглянулась на дверь, будто боялась, что за нами следят.
— Мне показалось, хозяин вернулся ночью? — спросила я небрежно, переворачивая наполовину поджаристые ломтики.
— Хозяин вернулся? — Джоджо удивленно посмотрела на меня. — С чего вы взяли? Он приедет через три дня, у него дела в Шовинспенсере.
Я склонилась над очагом, скрывая волнение и замешательство. Теперь я совсем не была уверена, что, действительно, видела Тодеу де Синда. Может, всё это было игрой моего воображения? После того, что я пережила в последнее время, не удивительно, что мне чудится то, чего нет на самом деле.
Поджаристый хлеб был выложен на тарелку, и к нему не хватало только вишневого варенья или ароматного сыра, но можно было обойтись и без этого. Я налила в кружки кипяток и попросила заварку для чая. После недолгого замешательства Джоджо достала откуда-то с полки жестяную коробочку, расписанную пастушками и овечками, а когда открыла её — по всей кухне разнесся запах чайных листьев.
— Никому не говорите об этом, — посоветовала служанка, заваривая чай. — Госпожа Бонита страшно экономная. Она посчитает это излишней роскошью.
— Жареный хлеб и чай? — удивилась я.
— Чай мы пьем только по воскресениям. А госпожа Бонита не завтракает и не обедает, — Джоджо произнесла это с благоговением. — Тем более, сейчас — пост. Она очень набожная и от других требует того же.
— Но пост — это не голодовка, — возразила я. — Всем, а тем более — детям, нужно хорошо питаться даже в пост. Дети растут, им требуются силы.
— Им требуются палка и березовая каша, — хмыкнула Джоджо. — Давайте уже пить чай, у нас уймища работы.
Мы с удовольствием позавтракали, а потом Джоджо занялась завтраком для господ, а мне было поручено протереть пыль с мебели, подмести на первом этаже и вымыть пол на втором, пока де Синды не проснулись.
Судя по недоверчивому взгляду служанки, она не слишком верила, что я справлюсь с порученным делом. Я взяла тряпки, щетки и ведра, и Джоджо повела меня на второй этаж.
— До завтрака, мы всегда делаем уборку в общих комнатах и коридорах, — объясняла она, показывая, где расположена гостиная, где — столовая, библиотека и ванная комната. — Комнату госпожи Бониты надо убирать, когда она идет в церковь на службу — с восьми утра до двенадцати. Госпожа Бонита очень набожная, она задерживается в церкви до полудня, хотя служба заканчивается в одиннадцать. Но откладывать уборку не надо, потому что нужно ещё убрать комнату мальчиков и комнату барышни, пока мастер Эйбел и мастер Нейтон заняты в конторе, а Огастин, барышня и Мерси занимаются с преподавателем.
— Барышня — это Ванесса? — уточнила я.
— Да, — Джоджо указала на одну из дверей, — вот ее комната. Барышня уже взрослая, поэтому живет отдельно. Она очень не любит, чтобы ее вещи переставляли с места на место. Будете убирать — ничего не передвигайте.
— Понятно, — кивнула я. — Не волнуйтесь, я справлюсь. А где комната хозяина?
— У хозяина спальня, кабинет и отдельная ванная, — рассказывала служанка, распахивая дверь в конце коридора. — Хозяин редко бывает дома, так что убрать можно и после обеда. Но уборка обязательна каждый день. Когда бы ни вернулся хозяин — всё должно быть готово к его приезду.
— Мне убрать там?
— Сначала уберете общие комнаты, когда подадут завтрак — комнату госпожи Бониты, детскую, комнату мальчиков и комнату барышни, потом — спальню хозяина. В кабинете и ванной уборку сделаю я, господин Тодеу не любит…
— Когда переставляют его вещи? — с улыбкой закончила я.
— Не любит, — согласилась Джоджо. — Вытрите пыль, перестелите постели, протрите полы. И не копайтесь, работы много!
— Хорошо, — сделала я маленький книксен.
Служанка удалилась, а я приступила к уборке.
Дом де Синда был построен на совесть, но от этого казался старомодным и мрачным. Конечно, на берегу моря неразумно ставить легкие и ажурные дворцы, но решетки на окнах и каменная крупная кладка делали этот дом похожим на замок дракона, где положено томиться прекрасной принцессе.
Обметая углы, я все время прислушивалась к рокоту моря. Вчера оно пело мне колыбельную, а сегодня словно рассказывало чем-то, волнуясь и гневаясь. Не слишком приятное соседство, но к этому можно привыкнуть… Тем более, мне надо продержаться всего три месяца. Это совсем не много.
Когда я закончила убирать гостиную, проснулись обитатели дома.
Сначала зазвенел голос Черити — девочка что-то с апломбом кому-то доказывала. Потом раздался хохот в комнате «мальчиков», где обитали Эйбел, Нейтон и Огастин, и смеялся именно Эйбел. Весёлый парнишка. В комнате Ванессы было тихо, но вот туда решительным шагом вошла госпожа Бонита, и сразу послышались её властный голос и хныканье Ванессы.
Подхватив ведро и метлу, я перешла в комнату госпожи Бониты.
Смахнув невидимые пылинки с мебели, я застелила постель и протерла пол, не обнаружив пыли даже под кроватью. Джоджо отлично смотрит за домом. И похоже, делает это из личных убеждений, а не за плату. Особое внимание я уделила письменному столу госпожи Бониты. Первым делом я нашла в папке для бумаг написанное мною письмо, порвала его на мелкие клочки и ссыпала их в карман передника, чтобы потом бросить в огонь. Потом я открыла ящички стола и обнаружила в одном из них перстень-печатку. На щитке был изображен корабль под парусами и буквы «ВD». Непонятные буквы, но корабль — это, скорее всего, про де Синдов. И это то, что нужно для моего плана.
Я выглянула, проверив коридор. Судя по воплям детей (больших и маленьких), доносившихся из столовой — завтрак уже начался, а госпожа Бонита уже отчалила от пристани «Дом» и поплыла к пристани «Церковь». Самое время.
Поставив ведро напротив двери, чтобы любой, кто появится, его опрокинул, подарив мне несколько секунд, чтобы скрыть следы преступления, я открыла чернильницу, заточила перо и написала на тонкой писчей бумаге с вензелем королевской бумажной фабрики: «Уважаемая мать настоятельница! Обстоятельства изменились, и нам больше не требуется служанка. Приношу извинения за доставленное беспокойство». Подумав, я добавила подпись «де Синд», не написав имени, растопила воск, прислушиваясь к каждому шороху в коридоре, запечатала письмо, приложив перстень, и надписала адрес: «Монастырь Святой Клятвы, настоятельнице».
Письмо тоже отправилось в карман моего передника, печать насухо вытерта, писчие принадлежности расставлены, как раньше, и я, подхватив ведро и тряпки, отправилась в комнату барышни Ванессы.
Первое, что я почувствовала, переступив порог — сладковатый аромат пудры. Чихнув несколько раз — таким сильным был запах, я принялась за уборку, помня наказ Джоджо — ничего не перекладывать, ничего не переставлять.
Комната представляла собой живописный дамский уголок, где чулки и кружевные нижние штанишки валялись вперемешку с альбомами и жемчужными бусиками. К шторам были приколоты букетики высушенных цветов, а зеркало украшали вырезанные из модного альманаха женские головки с изящными прическами.
Заправляя постель, я обнаружила под подушкой томик романов заграничного автора. «Превратности любви», — было написано на переплёте. Не удержавшись, я открыла книгу там, где страницы были заложены тканевой закладкой в виде милующихся голубков, и прочитала:
«— Джина, — произнёс бедный юноша, краснея и бледнея. — Я должен сказать вам…
— Да, господин Эдельсон? — ответила невинная девушка, глядя ему в глаза. — Говорите, я слушаю вас очень внимательно. Но что с вами? Почему вы дрожите? Вы больны?
— Всё верно, я болен, — произнёс молодой человек с непередаваемой мукой в голосе.
— О Боже! — воскликнула прелестная Джина, бледнея от ужаса. — Надо немедленно пригласить доктора! Ах, у меня сердце разрывается!.. Если с вами что-то случиться… — она умолкла и спрятала лицо в ладони, покраснев так, что даже маленькие ушки под белокурыми нежными локонами стали пунцовыми.
— Неужели вы не понимаете, что от моего недуга есть только одно лекарство? — осмелев, наблюдая смущение юной красавицы, господин Эдельсон пал на колено перед ее креслом, и прозвучали те самые слова, которые пронзили сердце юной девы молнией с ясных небес. — Я люблю вас, Джина… Полюбил с первого взгляда, как только увидел…».
— Глупая Джина, ты ему обязательно поверишь, — пробормотала я, захлопывая книгу.
Мне стало горько от мысли, что Ванеса читает подобную ложь. А ведь я тоже читала такие романы… в её возрасте. И тоже мечтала и верила, что однажды появится какой-нибудь господин Краснеющий-бледнеющий и падет на колени, признаваясь мне в любви.
Глупые и опасные мечты. И тех, кто пишет подобные романы, надо штрафовать самыми высокими штрафами. За бессовестный и заведомый обман.
Отправив книгу обратно под подушку, я нахмурилась и продолжила уборку, так выколачивая подушки, словно они были тем самым автором «Превратностей любви».
Дверь распахнулась, и в комнату влетела Ванесса. Увидев меня, она презрительно скривила пухлые губки и коротко приказала:
— Пошла вон!
— Прошу прощения, я ещё не закончила уборку… — начала я, но девушка не дала мне договорить.
— Меня не волнует, что ты там не закончила! — заявила она и очень убедительно топнула при этом. — Я желаю побыть одна! Забирай свои вонючие тряпки и убирайся!
Я не сказала больше ни слова — забрала метлу, тряпки и ведро и вышла из комнаты.
— И из этого дома убирайся! — полетел мне вслед запоздалый вопль нежной девы, читающей любовные романы.
Дверь за моей спиной оглушительно хлопнула, я вздохнула и чуть не столкнулась с Эйбелом-Рэйбелом, который стоял возле лестницы, наблюдая за мной и весело при этом скалясь.
— Моя сестричка сегодня не в духе, — произнес он с лживым сочувствием и преградил мне дорогу, когда я хотела его обойти. — Она терпеть не может капусту. Всегда злится, когда её подают. Но я никогда не злюсь. И ты можешь убираться в моей комнате, сколько хочешь. Хоть целый день и… — он наклонился ко мне и таинственно понизил голос: — и целую ночь.
— Достаточно двадцати минут, мастер Эйбел, — сдержанно ответила я, поборов желание ткнуть мокрой тряпкой ему в нос, как обнаглевшему щенку. — Не беспокойтесь, я очень быстро уберу в комнате для мальчиков.
Я угадала — ему это не понравилось.
— Вообще-то, я — далеко не мальчик, — заявил он, не скрывая раздражения. — И если ты сомневаешься…
Договорить он не успел, потому что мимо нас прошел, стуча башмаками, Нейтон. Он смерил меня и Эйбела презрительным взглядом и сказал:
— Она ещё и дня тут не пробыла, а ты уже готов задрать ей подол.
— Завидуй молча, — заявил, ничуть не смутившись, Эйбел.
— Я иду в контору, — ответил Нейтон с холодным бешенством. — А ты можешь оставаться дома, любезничать со служанками. Я так и скажу отцу, когда он спросит, чем ты занимался в его отсутствие.
— Попробуй сказать только слово, малыш, — лениво ответил Эйбел, хитро посматривая на меня.
— С вашего позволения, — я не стала слушать, чем закончится беседа двух любящих братцев, и пошла вниз по лестнице, чтобы сменить воду.
Набрав ведро, я поднялась обратно на второй этаж, заранее предвидя, как завтра будут гудеть ноги, уже привыкшие к праздности. Что ж, это пройдет. В детстве я бегала наравне с братьями — и не знала усталости. Могла тогда — смогу и сейчас.
По понятным причинам я выбрала детскую, оставив комнату мальчиков напоследок. Мне требовалось набраться сил и успокоиться, прежде чем снова столкнуться с непристойными насмешками Эйбела, откровенным презрением Нейтона и… что там ещё устроит третий брат — Огастин.
В детской на полу был постлан пестрый ковер с толстым и пушистым ворсом. На ковре валялись игрушки — куклы, крохотные чайные чашечки, изящные коляски, запряженные деревянными лошадками. Я собрала игрушки в корзину и задумалась, глядя на ковер. Раньше мне никогда не приходилось их чистить, и я не знала, как это делается. В доме моих родителей такой роскоши не водилось, а попав в дом графа Слейтера, я никогда не занималась уборкой.
Чем же его?..
Метлой? Или тряпкой?..
Но разве его можно мочить?
Надо спросить у Джоджо. А если она расскажет хозяевам, что я даже не умею чистить ковры? Время шло, а я стояла перед этим пестрым монстром и не знала, на что решиться.
— На что ты смотришь? — услышала я за спиной голос Черити, и чуть не подпрыгнула от неожиданности.
Девочка вылезла из-за полога на кроватке и теперь с холодным любопытством, совсем не по-детски, смотрела на меня. На ней была ночная рубашка, и русые локоны, ещё не убранные в прическу, рассыпались по плечам, обрамляя милое кукольное личико.
— Любуюсь твоими игрушками, — нашлась я с ответом. — А почему ты здесь? Ты не завтракала?
— Сказала, что плохо себя чувствую, — она сморщила курносый нос. — Сегодня среда. А по средам всегда кормят этой ужасной капустой. Терпеть не могу капусту. И мама ее тоже не могла терпеть. И Ванесса не любит.
— Капуста полезна…
— Вот сама её и ешь, — Черити высокомерно посмотрела на меня. — Лилибет. Так зовут кошку моей подруги. У тебя имя, как у кошки.
— Мое имя — Элизабет, — мягко поправила я её, протирая подоконник и стол, решив оставить ковер до лучших времен. — Это означает «Божья клятва». Красивое и древнее имя. Так звали праведную мать пророка Иоанна.
Девочка поджала губы, но спорить против святого имени не осмелилась.
Пока я застилала вторую постель и мыла пол, Черити следила за мной с зоркостью коршуна. Я так и не осмелилась приступить при ней к чистке ковра, понадеявшись, что разберусь с ним позже.
— Доброго дня, — пожелала я девочке, выходя из комнаты.
Черити что-то проворчала, и я была почти уверена, что она произнесла «Лилибет».
— Идёшь к нам? — позвал меня Эйбел.
Оказывается, он стоял в коридоре, поджидая меня.
Я строго посмотрела на высокого парня, который подпирал стену, скрестив на груди руки, и сказала очень спокойно:
— Сначала уберу комнату вашего отца, если позволите. Мастер.
— Эх, какая… — прищелкнул он языком. — Хорошо, позволяю.
— Благодарю, — я сделала книксен и прошла мимо Эйбела в комнату господина де Синда.
Неужели, этот противный мальчишка будет дальше караулить меня? И не такой уж он мальчишка…
Я поставила ведро и огляделась.
Комната хозяина дома не отличалась роскошью. Кровать и сундук в углу — вот и всё убранство. Ковров на полу не было, кровать без полога, на стене висит темно-синий камзол с серебряным галуном и дутыми серебряными пуговицами. Бережливый де Синд бережлив во всем? Хорошо, если его бережливость не нашепчет платить мне нищенское жалование.
В комнате пахло солью и водорослями — я ощущала этот запах на протяжении двух недель и безошибочно его узнала. Всё тут было пропитано запахом моря. Даже камзол — по виду новый, словно его ни разу не надевали — пропах морем насквозь.
Смахивая пыль с подоконника, я поняла, откуда этот запах моря. В отличие от других комнат, в этой комнате рамы не были заклеены на зиму. Снизу до половины стекла покрывал серебристо-белый морозный узор. Наверное, хозяин не любил тепло и часто открывал окна.
Джоджо велела не заглядывать в кабинет и ванную комнату, но я не удержалась.
Увы — и эти комнаты не рассказали мне ничего нового о своем хозяине.
В кабинете у окна стоял массивный письменный стол, а перед ним — не менее массивное кресло. Но я и так знала, что господин де Синд — мужчина внушительных размеров.
Ванная комната тоже была полупустой — комод для белья и купальных принадлежностей, два табурета, жаровня на изогнутых ножках. Зато поражала воображение огромная ванна, в которой могли бы искупаться трое.
Разве так должны жить богатые аристократы? Против воли я вспомнила дом своего мужа. Вернее, не дом — дворец. Изящная мебель, мозаичные полы, всюду ковры, на окнах — бархатные шторы… Мой муж любил роскошь и удобства. И его ванная комната была из мрамора, с бассейном, лежанкой для массажа и огромными зеркалами до самого потолка.