— Это тебе, солнышко, — я осторожно протягиваю вперед руку. В ней — маленькая белая корзиночка с синими, как глаза Маши, васильками.
Мне не хотелось идти с пустыми руками, и я вообще не знал с чего начать. Я пока ничего не знаю о ней, моей родной синеглазой инопланетянке. Решил начать с цветов, а весь остальной мир я положу к ногам дочери самую чуточку позже. Пусть только ткнет мне пальчиком, с какой части мира начать.
Маша смущается, по крайней мере, видная мне щечка приятно розовеет. Но пальчики тянутся вперед и осторожно касаются тонких синих лепестков.
— Ветров, ты разбиваешь даже мое сердечко, — хихикает над моим плечом Светлана, и мне хочется дернуть плечом, чтобы эта языкастая леди мне не мешала. Сейчас весь мир слишком громко шумит. Он ужасно мешает тому космосу, что сейчас разворачивается между мной и моей дочерью.
Наверное, только сделай мне замечание собственно Вика — я бы поторопился, не стал так упрямо молчать и бояться спугнуть дочь случайным движением. Но Вика чутко молчит и ободряюще поглаживает Машу по плечу, будто даже слегка подталкивая ко мне навстречу. Очень нежно, но настойчиво…
Поводов сказать бывшей жене спасибо у меня становится все больше. С ума сойти. Никогда бы не подумал, что подобный случай возникнет хоть раз в моей жизни…
Наконец-то Маша отрывается от Вики и на полшажочка приближается ко мне, рассматривая меня с не меньшим любопытством, чем я рассматриваю её.
— Мой папа — это ты? — недоверчиво переспрашивает малышка, и это на самом деле жуть — я перед ней начинаю робеть. Взрослый состоятельный дядечка с положением и всем остальным.
— Да, солнышко, — с трудом удержавшись от того, чтобы прибавить к этой фразе какое-нибудь «кажется». Нет, мне не кажется. Нет никакой необходимости в генетической экспертизе, чтобы понять — вот эта безумно красивая, синеглазая девочка — именно моя, моя!
Нет, мы её, конечно, сделаем — эту экспертизу, просто чтобы в суде не возникало вопросов, с чего я собственно взял, но это не для меня.
Я-то знаю, что передо мной стоит именно моя дочь.
— Мы собирались пообедать, — тихо покашливает Вика, все-таки напоминая мне о реальности. Внутри меня же начинает подпрыгивать беспокойство.
Обед…
Обед — это в лучшем случае пара часов. Мало! Ужасно мало!
Что можно придумать? Отвезти их после обеда домой? Если Маша меня поддержит — ей вроде не с чего, но все-таки вдруг — может, Титова и согласится?
Я не успеваю прикинуть других вариантов. За плечом Вики тихонько вздыхает Светлана. Она с досадой смотрит на часы и разводит руками.
— Так, господа, вы безумно интересные все, но еще чуть-чуть, и я опоздаю к своим мужчинам.
Я даже не скажу так и рвущееся из меня «наконец-то». Клингер не то чтобы мешала, но в данный момент все-таки была лишней.
— Ветров, была рада увидеть твою физиономию и убедиться, что ты все такой же хитрый черт, каким я тебя помню, — я только киваю в ответ на это, а Света оборачивается к Титовой, — Вика, до вторника?
— А? — моя бывшая жена дергается, явно пытаясь сообразить, о чем ведется речь. — До вторника?
Она выглядит ужасно растерянной, но вспомнить ей так и не удается. Светлана смотрит на неё с укором секунд пятнадцать, а потом все-таки решает выписать помилование и поясняет:
— Дизайнер Тадаши Мияке. Интервью. Ты обещала выступить переводчиком.
Вот оно что… С каких пор в бюджете «Estilo» нет бюджета на найм переводчиков? Нет, им нет потребности держать целый штат переводчиков на все языки мира, но можно же взять частного со стороны…
Что-то Клингер мутит…
— Ну, если Эдуард Александрович отпустит… — Вика чуть пожимает плечами
— Этот вопрос я решу. И машину за тобой пришлю, — кивает Света, и они с Викой как две прожжённые феминистки жмут друг другу руки.
Потом Светлана любезно прощается с Машей, селфится с ней на память и обещает прислать фотки Вике, и уж потом шагает в сторону ожидающего её водителя. Останавливается шагов через пять и развернувшись окликает меня.
— Ветров!
Я гляжу на неё с очень красноречивым посылом. Я уже хочу остаться с Машей, ну… И с Викой — тоже. Наедине и так, что она не будет бежать и выворачиваться.
И все-таки, как мне протянуть время встречи с дочерью?
— В этом бутике есть восхитительный отдел одежды для девочек, — вдруг мягко хмыкает Светлана, будто спасительный круг мне бросая, когда я почти утоп, — и, если я верно успела провести разведку, у Марии завтра вечеринка. Куда уж тут без нового платья? Ты меня понимаешь?
Да уж куда тут не понять. Клингер, все-таки иногда ты бываешь просто бесценна…
— Спасибо, — с подлинной благодарностью киваю я, а Светлана делает нам всем ручкой «Чао» и отчаливает.
Выбор платья — лишний час с Машей. Если же не обходиться одним платьем — то и два, и три!
Осталось только уломать Титову. Потому что она, судя по упрямо поджавшимся губам — намерена поспорить…
23. Забота, забота, перейди на субботу
— Ветров, мы так не договаривались…
Судьба моя явно приняла решение довести меня сегодня до кондратия, а потом — оставить стенающим приведением в стенах вот этого самого бутика. А еще пары соседних, потому что одним Ветров не ограничился…
Мне удалось выбить только наше право на нормальный обед, и то, только при прямом шантаже и с установкой, что у ребенка с завтрака нормальной еды в желудке не было. И при клятвенном обещании, что я разрешаю Ветрову после таки продолжить этот шоп-тур…
Конечно, при моем непосредственном участии…
— Да ладно тебе, купим мы пару-тройку джинс, ну ботинки новые, — увещевал меня Ветров, и даже не походил на того высокомерного ублюдка, что предлагал мне денег, лишь бы я свалила из «его фирмы», а потом добавил, — ведь Маше нужно же?
Увы… Моя практичность была с ним согласна… Нужно было, и еще как, да…
Но… Пара-тройка вещей? Кто вообще поверил, что он ограничится только этим? Я? Никогда не ожидала, что сама лично поставлю себе диагноз «наивная дура»…
Ох, Клингер, чтоб тебе за это вероломное предательство до конца жизни кредитку заблокировали…
К этой очаровательной миледи, которая так долго прикидывалась милым котиком, у меня имеются претензии чисто дуэльного характера. Вот только дайте мне пистолеты, поставьте меня с ней спиной к спине, и там — «на шесть и по хлопку», и моя рука не дрогнет…
Это же надо было подставить меня именно так! Не оставить мне абсолютно никакого выбора на эту субботу, как ходить по магазинам вместе с Ветровым…
Нет, я обожаю ходить по магазинам с Маруськой. Особенно когда деньги есть, и не заканчиваются, и когда можно позволить себе чуточку маневров в виде какой-нибудь безумной толстовки, особенно запавшей моей плюшке на душу, но…
Но Ветров…
Эта бочка дегтя мне умудряется портить настроение, даже вопреки примерному поведению. Бесит! Просто бесит! И я действительно стараюсь ни о чем из моего списка претензий не думать, пока он тут, но…
Оно зудит. Так отчаянно зудит, что хочется стесать себе в этом месте кожу в кровь.
Я терпеливо стискиваю зубы. Я мужественно мила и вежлива — как и заказывал этот «джентльмен» — я с ним «по-нормальному».
Ради Маруськи…
Плюшка скачет козой. Обещанное ей платьишко для дня рождения подружки — бирюзовое, с прикрытыми глазками, и розовым единорожьим рожком, который внезапно «авторский дизайнерский рисунок», и с совершенно сумасшедшей отделкой из пушистых перышек по подолу — уже заброшено в багажник ветровского Лексуса и точно греет моей дочери душу даже дистанционно. Так же, как и все прочие пакеты и с новыми джинсами, и с ботиночками, и с…
С чем только нет.
А сейчас у нас примерка какой-то серебристой курточки, третьей или четвертой на этой позиции.
Продавщицы же ужасно умиляются на мужественного папу, который выносит уже четвертый магазин, наблюдая, как Маруська веселым вихрем носится между вешалок и тыкает пальчиком в те шмотки, что ей понравились — а хитрыеконсультантки тут же притаскивают «шарфик к курточке», «брошку к шарфику», «джинсы к брошке».
Чеки продавщицы складывают мне в ладошки — они уверены, что я тут за все отвечаю, как всякая мать семейства, хотя мое дело — только тихонько подвывать голодным и отчаявшимся привидением. Чеки я не смотрю и тихо прячу в сумочку. Потом ужаснусь. Сейчас меня, наверное, точно инфаркт хватит.
— Да брось ты, — лениво фырчит Ветров, — это всего лишь тряпки. Или у тебя шкафа подходящего нет? Так можем прямо сегодня и заказать. С доставкой. Из Икеи или из более приличной конторы?
— Ты совершенно точно выжил из ума, раз пытаешься столь изощренным способом разориться, — уверенно замечаю я. Нет, ну я же видела те чеки… Мельком!
Вы вообще представляете, во сколько может вылиться полная смена гардероба для девочки семи лет?
А если одежда покупается не в магазине эконом-класса?
Нет, я понимаю, он зрелый и состоявшийся, и уж точно последнюю корочку без соли завтра доедать не будет, но так нельзя же…
— Как ты меня недооцениваешь, дорогая.
Тон у Ветрова благодушный, сам он сидит, расслабленно развалившись на диванчике напротив примерочной, ждет явления оттуда Маруськи. Галстук развязан, валяется где-то рядом. Морда лица у него такая довольная, будто он все детство проходил в резиновых сапогах, покупал себе новую рубашку один раз в год и тот на день рождения — а сейчас отрывается за все годы этих суровых лишений.
Я сижу на самом краешке того же дивана. На самом деле я хотела постоять, но потом поняла, что это как-то уж совсем уязвимо, да и ноги уже подустали от каблуков.
Мне надо бы остановить весь этот цирк, но счастливые глаза Маруськи — это самое совершенное оружие на свете.
И то, как она между магазинами шла с Ветровым за ручку, да еще и вприпрыжку…
Боже, я даже не ревновала к нему Маруську. Я смертельно за неё радовалась…
Я понятия не имею, что шибанет Ветрову в голову дальше и насколько надолго его так хватит, но сейчас — он будто мартовский кот, накачавшийся валерьянкой. Флегматичный, довольный…
Из примерочной таки вылезает Маруська. Она уже сменила джинсы — к курточке — и теперь вертится перед нами счастливой юлой.
— Мамочка, папочка, я самая красивая?
Господи, эти сияющие глаза… Я душу дьяволу могу продать ради них, а Ветрову — могу даже скостить пару грехов из его списка. Самых простеньких. Но даже это — великая уступка с моей стороны.
— Ты у меня самая лучшая, бусинка, — вздыхаю я, и Маруська падает между мной и Яром, попеременно прибиваясь лбом то к моему плечу, то к папиному… Да, к папиному. Я все-таки пытаюсь именовать Ветрова в уме именно папой моей дочери. Надо! Раз уж не удержала тайну в своих руках… Хотя… Может, так и лучше?
По крайней мере этот день, когда моя дочь чувствует себя принцессой, не иначе, он ей все-таки устроил.
Моя паранойя тихонько повякивает и требует немедленно найти подвох. А лучше — два. Ну, я же знаю, что Ветров врет — как дышит. Что ему отыграть вот этого расслабленного типа. Сколько он со мной влюбленным прикидывался? Чтоб потом молча уйти и даже не позвонить после этого ни разу.
Но он так мягко смотрит на Маруську, так осторожно, даже в чем-то несмело гладит её по плечику… Мне даже говорить ничего не хочется, чтобы нечаянно не спугнуть…
Может, у него кризис среднего возраста? Смысла, там, в жизни не хватает?
Ох, нет, это как-то слишком просто и не очень убедительно… Ну, по-крайней мере мне не верится.
А говорить и спугивать все равно не хочется…
— Курточку берете? — высовывается из-за вешалки бдительная продавщица.
— Все берем, — невозмутимо откликается Ветров, — и джинсы, и футболку, и что там мы еще вас просили на кассу отнести?
В глазах девушки явственно отражается премия за хорошие продажи, которую она в этом месяце гарантированно получит…
А вот ликующего писка со стороны Маруськи я почему-то не слышу. Она вроде только что вертелась перед нами, неужели совсем не рада? Голос потеряла от стольких восторгов?
Я оглядываюсь на дочь, и вдруг понимаю, что она натурально вырубается на плече Ветрова.
Если смотреть правде в глаза — за окошком уже даже смеркается… Наш маленький Энерджайзер разрядился мгновенно, окончательно вымотанный таким количеством ярких эмоций.
Ну и… Что с этим делать вообще? Сразу скажу — будить жалко!
— Яр, — от того, что я произношу его имя шепотом, Ветров как-то странно дергается, а его взгляд, острый, как опасная бритва, вообще непонятно как не оставляет на моей щеке глубокий порез. — Тише, — я указываю ему взглядом на Маруську. Нет, её можно разбудить и…
Ветров осторожно сдвигается, позволяя Маруське сползти ему на другое плечо. Он явно хочет поднять её на руки, но двигается несколько неуклюже, а когда Маруська начинает сонно копошиться, пытаясь то ли вынырнуть из дремы, то ли заявить свой протест против нас, её тормошащих, — Ветров и вообще замирает, боясь спугнуть. И вглядывается в Маруську как в темную воду, пытаясь рассмотреть там, в глубине, золотых рыбок…
Мне кажется — я вижу его лицо. Нет, не то, где глаза, рот и прочие важные для человека биологические гаджеты, а настоящее лицо Ярослава Ветрова. То, которое он никогда не являет миру, то, что прячется под добрым десятком масок.
Как в ту секунду, когда он просил нашу с ним дочь посмотреть на него, так и сейчас — когда Яр смотрит на нашу все крепче засыпающую Плюшку, как на сакральную святыню. И даже лишний раз не дышит. Смотрится таким искренним…
Интересно, как быстро ему надоест?
Можно ли вообще надеяться, что вот это свое отношение Ветров сможет сохранить хотя бы год? Хотя, если они там сообразят с Кристиной ему кошерного наследничка, так моя дочь уже и потеряет для него ценность.
Больно… Настолько, что уже хочется вцепиться ногтями Ветрову в морду, чтобы покарать его за это предательство. Ведь это знакомство — его каприз!
Я не хотела, чтобы он знал.
Я была уверена — моя дочь будет ему так же не нужна, как и я… Не чувствовать боль за себя — я научилась. А за неё — нет. Тут я не справляюсь.
— Помоги, — тихо и даже кротко просит Яр, поднимая на меня глаза. Он так и сидит, замерев в неудобной позе, и явно не понимает, как ему лучше перехватить Маруську, чтобы не потревожить её.
Я тихонько выдыхаю, напоминаю себе о презумпции невиновности и сама двигаюсь ближе, осторожно разворачивая дочь так, чтобы Ветров мог подхватить её под колени и поднять.
В какой-то момент случайно задеваю плечо Яра, обтянутое тонкой тканью сорочки, и совершенно точно ощущаю, как он напрягается. Будто я его укусила пальцами, и никак иначе.
Да ну его к черту…
Даже смотреть в его напряженную физиономию не хочется.
Персонал в магазинчике проявляет чудеса воспитания, когда видит Маруську на руках у папы — сразу выключает звук. Куртку и еще не оплаченные джинсы пробивают по биркам, даже не снимая их. Маленькие магнитные маячки снимают тоже тут же.
— Вика…
Мне все-таки приходится глянуть Ветрову в лицо. Что-то нужно?
— Телефон из кармана достань, чтоб расплатиться, — едва размыкая губы, шепчет Яр, по-прежнему затаивая один вдох из двух, чтобы не будить мелкую.
Ну точно, нужно расплатиться… Как-то я сегодня совершенно потеряла связь с реальностью, что забываю о таких жизненных мелочах.
Избежать нового соприкосновения с Ветровым не получается. И он снова заметно вздрагивает. Да что за черт? Я ж не электричеством бьюсь, так чего Ветров постоянно так дергается. Злится, что лапаю его светлость немытыми руками?
Телефончик явно настроен на NFC, послушно бздынькает, когда его подносят к терминалу, но для проведения требует код разблокировки экрана.
— Твой старый номер, последние шесть цифр, — роняет Ветров и отчаливает, а я моргаю и пытаюсь въехать, с чего такие подкаты вообще. Мой номер? Ну… Он у меня не то чтобы старый, он у меня вечный, но… Почему вдруг мой?