Мы приехали вовремя только потому, что Анна подняла меня с земли, посмотрела мне в глаза и произнесла: «Он никогда не вернется. Поедешь ты сейчас на похороны или нет. Садись в машину. Это последнее, что ты можешь сделать вместе с ним».
Сейчас Анна стоит рядом со мной, одетая в черный брючный костюм. Рискну предположить, что она оделась так, чтобы не затмевать сегодня меня, как будто это — моя свадьба. На Сьюзен черные кофта и юбка. Она окружена молодыми мужчинами в черных костюмах и несколькими женщинами постарше в черных или темно-синих платьях. Мы стоим на траве. Шпильки моих туфель погрузились в землю. Такое ощущение, будто меня засасывает трясина. Любое движение ног сопровождается вытаскиванием шпилек из земли, вскапывающих ее наподобие мини-лопаток. Разрыхляющих кладбищенскую землю.
Я слышу голос пастора. Слышу, но не разбираю слов. Наверное, этот же пастор проводил службу, когда несколько лет назад хоронили отца Бена. Я не знаю, к какой конфессии он относится. Не знаю, какой религии придерживается Сьюзен. Я знаю лишь то, что пастор вещает о жизни после смерти, в которую я не то чтобы верю, о боге, которому я не доверяю. Я стою с опущенной головой, украдкой поглядывая на незнакомых вокруг людей. Мне и в голову не приходило, что я буду присутствовать на похоронах своего собственного мужа — Бена или того, кого воображала себе до встречи с ним. Но если бы приходило, то вряд ли бы я представляла на этих похоронах незнакомых мне людей.
Я обвожу взглядом предположительных дядюшек и тетушек, двоюродных братьев и сестер, соседей. Я бросаю попытки угадать кто из них кто, потому что, гадая, чувствую себя так, словно совсем не знала Бена. Но я знала Бена, просто с этой частью его жизни еще не была знакома.
Моя сторона собравшихся выглядит как студенческая братия на школьном балу. Это друзья Бена и его сосед по квартире. Молодые парни, в гардеробе которых есть всего один приличный костюм, которые каждый вечер ужинают пиццей и допоздна играют в видеоигры. Таким был Бен, такими парнями он себя окружал. Хорошо, что они сейчас здесь, какими бы безличными и безымянными не ощущались в этой толпе.
Анна — единственная присутствующая здесь женщина моего возраста. Бен не водил особо дружбы с девушками, а его бывшие подружки тут были бы некстати. Кое-кто из моих приятельниц, тех, что знакомы с Беном или ходили вместе с нами на свидания, предложили прийти на похороны. Я попросила Анну передать им: «Спасибо, но нет». Как мне вести себя с ними в такой ситуации? Как исполнять обязанности хозяйки там, где я ощущаю себя гостем?
Пастор замолкает. Я понимаю, что настала моя очередь говорить, и чувствую облегчение, когда он жестом передает слово Сьюзен.
Подойдя к краю могилы, свекровь открывает папку. Мне тоже нужно было принести такую? Я почти не подготовилась. Мне было так тяжело, так муторно думать об этом, что я и не думала. Я не подготовила речь, решив, что сочиню ее на ходу. Ничего нет хуже того, чтобы лежа в постели думать о том, что произнести над мертвым телом своего мужа. Во всяком случае, так я считала, пока не увидела подготовленную Сьюзен идеальную папочку. Свекровь не плакала над ней и не терзала ее. Не скручивала и не загибала в беспокойстве углы. Эта папка — прямая как доска. Уверена, слова на бумаге в ней даже не написаны от руки. Уверена, они напечатаны.
— Хочу сначала поблагодарить всех присутствующих здесь. Вряд ли кто-то из вас хотел именно так провести это субботнее утро. — Она посмеивается над своими словами, и мы подфыркиваем в ответ, чтобы она могла продолжать. — Кто-то из вас был со мной несколько лет назад, когда мы с Беном поминали Стивена, и я тогда говорила, что Стивен хотел бы, чтобы мы наслаждались тем днем. Хотел бы, чтобы мы улыбались. Я знала это совершенно точно, потому что мы с ним говорили об этом перед его смертью. Мы лежали вместе в больнице, зная, что лучше ему уже не станет, что его конец близок, и он сказал мне то, что впоследствии передала вам я: «Пусть будет весело, Сьюзи. У меня была веселая жизнь, пусть и похороны будут веселыми». Я не смогла разделить с Беном его последние мгновения. — Ее лицо сморщивается, и она опускает взгляд. Затем вновь обретает самообладание. — Но он во многом походил на отца, и могу заверить вас, Бен хотел бы того же. Он радовался жизни и мы должны сделать всё возможное, чтобы найти радость в его смерти. Это нелепо и болезненно для нас, но я обещаю, что попытаюсь этот день превратить в празднование того, каким Бен был. Я благодарю бога за каждый день, проведенный с сыном, за каждый проведенный с ними обоими день. Мы можем горевать о том, что Бен ушел, но я пытаюсь, я выбираю, я… — Она горько смеется. — Я стараюсь думать о проведенном с ним времени, как о божественном подарке. Да, оно было коротко, но вместе с тем и бесценно. — Наши с ней глаза на мгновение встречаются, после чего она смотрит в листок. — Не имеет значения, сколько дней мы с ним провели, все они были подарком. И в духе праздника я хочу рассказать вам одну из моих любимых историй с Беном. Ему было восемнадцать, он собирался в университет. Как многим из вас известно, он поступил в университет, расположенный всего в паре часов от дома, но так далеко он еще никогда от меня не уезжал, и я была в ужасе. Мой единственный сын покидает дом! Я всё лето проплакала, стараясь скрыть это от него, чтобы он не чувствовал себя виноватым. Настал день отъезда. Нет, подождите. — Сьюзен замолкает и уже не читает с листа. — Вы еще должны знать, что у нас в доме есть гостевая ванная, которой мы никогда не пользуемся. Никто никогда ей не пользуется. Мы шутили, что там не ступала нога человека. Гости всегда пользовались ванной на первом этаже, а великолепная ванная наверху, на переделке которой я настояла и которую отвела гостям, простаивала. Мне даже ни разу не пришлось ее мыть. В общем, когда мы внесли последние вещи Бена в его новую квартиру, я разразилась слезами прямо на глазах у соседа Бена и его родителей. Он, должно быть, сгорал со стыда, но ничем этого не показал. Бен проводил меня к машине, обнял нас со Стивеном и сказал: «Не волнуйся, мам. Я приеду к вам в следующем месяце на выходные. Ладно?». Я кивнула, зная, что если не уеду сейчас же, то не сделаю этого никогда. Поэтому я села в машину. Бен поцеловал меня на прощание, и когда я уже завела мотор, добавил: «Когда тебе станет грустно, зайди в гостевую ванную». Я спросила его, зачем, но он лишь улыбнулся и повторил, чтобы я туда заглянула. Приехав домой, я побежала в ванную. — Сьюзен смеется. — Ни минуты не могла обождать. Включив свет, я увидела написанную мылом на зеркале надпись: «Я тебя люблю». С подпиской внизу: «Можешь никогда это не стирать, всё равно никто не увидит». Я и не стерла. Эта надпись до сих пор там. Думаю, никто ее кроме меня и не видел.
Я опускаю взгляд и вижу, как соскальзывающие с моих щек слезы капают мне на туфли.
ЯНВАРЬ
Это был день накануне завершения наших оговоренных пяти недель. Последние четыре недели и шесть дней мы всё свое свободное время проводили вместе, но никому из нас не позволялось произносить такие слова, как «мой парень», «моя девушка», и особенно «я тебя люблю». Я с нетерпением ждала наступления следующего дня. Мы провалялись целый день в постели, читая журналы (я) и газеты (он), и Бен попытался убедить меня, что было бы замечательно завести собаку. Всё началось с фотографий собак, размещенных в рубрике «Отдам в добрые руки».
— Ты только посмотри на него! Он слеп на один глаз! — Воскликнул Бен, тыча мне газетой в лицо. Подушечки его пальцев покрывала серая типографская краска. Всё о чем я могла думать в тот момент — что он перепачкает мои белые простыни.
— Вижу я, вижу, — ответила я, опуская журнал и разворачиваясь к Бену. — Он очень мил. Сколько ему?
— Два года! Ему всего лишь два года и ему нужен дом, Элси! Мы можем стать его домом!
Я отобрала у него газету.
— Не можем мы ему ничем стать. Мы не обсуждаем то, что каким-то образом изменит характер, форму и вид наших отношений. Что этот пес абсолютно точно сделает.
— Да, но наша договоренность заканчивается завтра, — вырвал у меня газету Бен. — А этого пса могут забрать уже сегодня!
— Если он обретет дом сегодня, значит, у него всё и так будет хорошо. И нам не нужно вмешиваться и помогать ему, — улыбнулась я ему.
— Элси, — покачал головой Бен и жалобно, по-детски, продолжил: — Когда я сказал, что этот пес нуждается в доме, я не был до конца честен в своих чувствах.
— Не был? — притворно поразилась я.
— Да, Элси. Не был. И я думал, ты это знаешь.
— Я этого не знала, — покачала я головой.
— Я хочу эту собаку, черт побери! И не хочу, чтобы ее забрал кто-то другой. Мы должны взять ее сегодня!
До этой минуты мы шутили, но сейчас у меня возникло ощущение, что если я скажу, что готова взять пса, то не успею оглянуться, как Бен уже оденется и будет ждать меня в машине.
— Мы не можем завести собаку, — засмеялась я. — Где она будет жить?
— Здесь. Она будет жить здесь, и я буду за ней ухаживать.
— Здесь? В моем доме?
— Ну не могу же я держать ее у себя! Там помойка!
— Значит, на самом деле, ты собираешься посадить собаку мне на шею, чтобы ты мог с ней играть.
— Нет, я буду заботиться о ней вместе с тобой, и это будет наша собака.
— Ты жульничаешь. Это… это изменит наши отношения. Сильно. Я о том, что…
Бен засмеялся. Он прекрасно видел, что я занервничала. Разговор коснулся совместного проживания, и я горела желанием обсудить эту идею. Я до такой степени желала этого, что страшно смущалась и изо всех сил скрывала это.
— Ладно. — Бен обнял меня одной рукой, другую заложив себе за голову на подушку. — Я не буду говорить об этом весь день. Но если Бастера до завтра не заберут, то мы обсудим этот вопрос?
— Бастера? Ты хочешь назвать собаку Бастером?
— Это не я его так назвал. Это в объявлении сказано, что его так зовут. Если бы имя выбирал я, то мы бы назвали его Соник[11]. Потому что это потрясное имя.
— Ни за что не заведу собаку по имени Соник.
— Ладно. А как тебе Сорвиголова?
— Сорвиголова?
— Ивел Книвел?[12]
— В итоге, ты бы стал просто звать его Ивелом. Для краткости. И это было бы ужасно.
Бен снова засмеялся.
— Только не говори мне, пожалуйста, что хочешь назвать собаку Пушком или Печенькой?
— Если бы я завела собаку, то сначала посмотрела бы на нее, а потом уж называла. Нужно же учитывать ее характер или внешность. Понимаешь?
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты самая скучная женщина на планете? — улыбнулся Бен.
— Теперь сказал. Сколько сейчас времени? Нам скоро с Анной встречаться.
— Без пятнадцати шесть, — ответил он.
— Ой! — Я выскочила из кровати и впрыгнула в джинсы. — Мы уже опаздываем!
— Мы встречаемся в шесть? — спросил Бен, не двигаясь с места. — Она всегда опаздывает.
— Да! Да! Но мы-то должны прийти вовремя! — Я зашарила по постели в поисках лифчика. Мне не нравилось, как моя грудь смотрится с определенных ракурсов, поэтому я скакала по комнате, прикрыв ее одной рукой.
Бен поднялся:
— А может нам проверить, придет ли вовремя она сама?
Я уставилась на него, замерев на мгновение.
— Что? Нет. Мы уходим сейчас же!
— Окей, — рассмеялся Бен. — Мы будем там в пять минут седьмого.
Он надел штаны и набросил рубашку. И всё. Он уже готов был идти, когда я совершенно к этому была не готова.
— Ладно! Ладно! — Я побежала в ванную посмотреть, не оставила ли лифчик там. Бен последовал за мной, чтобы помочь. Найдя лифчик первым, он кинул его мне.
— Не прикрывай грудь из-за меня. Я знаю, ты считаешь, что она некрасиво смотрится, когда ты наклоняешься, но это не так. Так что в следующий раз, детка, дай ей свободу.
Я потрясенно вытаращилась на него:
— Ты ужасно странный.
Он приподнял меня с такой легкостью, будто я весила каких-то пару кило. Посмотрел на меня и поцеловал в ключицу.
— Я странный, потому что люблю тебя?
Наверное, он был так же шокирован своими словами, как я.
— То есть, люблю твое тело. — Бен поставил меня на пол. — Я это имел в виду. — Он слегка покраснел.
Я нашла и надела рубашку. И улыбнулась ему, как ребенку, умильно запрятавшему мои ключи от машины.
— Ты не должен был этого говорить, — поддразнила я Бена, крася ресницы.
— Забудь об этом, пожалуйста! — Он уже стоял у двери в ожидании меня.
— Не думаю, что у меня получится об этом забыть, — ответила я.
Когда мы сели в машину, Бен продолжил:
— Я, правда, очень извиняюсь. У меня просто выскочило это изо рта. — Он завел машину.
— Ты нарушил договоренность!
— Я в курсе! Я и так не знаю куда себя деть от смущения. Просто… — Бен умолк, выехав на дорогу. Он делал вид, что полностью сосредоточен на вождении, но я чувствовала, что все его мысли заняты другим.
— Просто что?
Бен вздохнул, вдруг разом посерьезнев.
— Я установил срок в пять недель просто потому, что боялся слишком рано признаться тебе в любви, а потом сгореть от смущения, не услышав в ответ того же. И вот теперь я… я ждал все эти дни, чтобы сказать тебе и… и всё равно сказал слишком рано, и ты не ответила тем же, и я сгораю от смущения. — Он пытался обратить это в шутку, но его слова не были шуткой.
— Хей. — Я взяла его за руку.
Бен остановил машину на красный цвет светофора. Я развернула к себе его лицо и посмотрела ему прямо в глаза.
— Я тоже тебя люблю. И влюбилась, наверное, раньше тебя. И почти весь месяц ждала, чтобы тебе об этом сказать.
Его глаза заблестели, и я не знала — от слез или радости. Бен поцеловал меня и не отрывал от меня взгляда, пока позади нас не начали сигналить автомобили. Тогда Бен вернул внимание на дорогу.
— А я целый план заготовил! — улыбнулся он. — Собирался встать завтра утром пораньше и написать в ванной мылом на зеркале: «Я тебя люблю».
— Ты всё еще можешь сделать это завтра, — засмеялась я, поглаживая его по руке. — Мне будет не менее приятно.
— Тогда я, может, так и сделаю, — фыркнул Бен.
И сделал.
И я не стирала эту надпись много дней.
ИЮНЬ
Я не могу не проникнуться сочувствием к Сьюзен после ее надгробной речи. И после ее слов я люблю мужа еще сильнее, чем любила его, когда он был жив.
Сьюзен встает на свое место, и пастор просит подойти к краю могилы меня. Я нервничаю и потею, хотя и так уже вся взмокла от жары.
Вытягивая шпильки из земли, я подхожу и встаю у могилы Бена. С минуту просто смотрю на гроб, зная, что находится внутри, зная, что всего лишь несколько дней назад лежащее там тело надевало на мой палец кольцо. Зная, что совсем недавно это тело село на велосипед и отправилось в магазин мне за хлопьями. Это тело любило меня. Говорят, публичные выступления и смерть — самые стрессовые ситуации в жизни человека, и мне простительно то, что от страха я чуть не теряю сознание.
— Я… я… — начинаю я и умолкаю. С чего мне начать? Взгляд снова падает на гроб передо мной, и я заставляю себя смотреть в сторону. Я развалюсь на части, если продолжу думать о том, что делаю. — Спасибо вам всем за то, что вы пришли. Я хочу представиться тем, с кем мы незнакомы. Меня зовут Элси, и я была женой Бена.
Не забывай дышать, Элси. Не забывай дышать.
— Вы уже, наверное, все знаете, что мы с Беном были тайно женаты всего лишь несколько дней до того, как он погиб, и я… понимаю, что нас всех это ставит в сложное положение. Мы — чужие друг другу, но вместе переживаем тяжелую потерю. До свадьбы мы с Беном встречались совсем недолго. Я знала его не так много времени, я это признаю. Но то короткое время, что я его знала, было переломным моментом в моей жизни. Бен был замечательным мужчиной с большим сердцем, и он всех вас любил. Я слышала о вас столько историй! Бен рассказал мне, тетя Мэрилин, о том, как вы подловили его, писающим на вашем заднем дворе. Рассказал мне, Майк, о том, как в детстве вы играли с ним в «полицейских и разбойников», но при этом оба были разбойниками, а полицейских не было вообще. Благодаря всем этим историям я полюбила Бена еще сильнее и благодаря им чувствую себя близкой всем вам.