Придёт.
Сопит в дверном проёме.
- Предположим, я заинтересован, - вряд ли ты желал, чтобы твой голос дрогнул. Сглатываешь то ли от любопытства, то ли от массы эмоций за один лишь вечер, которой толком ещё не начался, но и не закончился.
Оборачиваюсь, киваю на кресло напротив. Человек с деревянным спокойствием опускается в указанное место, не сводя с меня глаз.
- Это какая-то работа? Что-то, связанное с наркотиками? – терпеливо выслушиваю догадки. Одна сказочнее другой. – Или транспортировка органов? Вам нужен свой человек на чёрном рынке? – черты лица заострились серьёзностью, взгляд перестал метаться, сосредоточившись на мне.
- Всё намного проще, - снисходительно улыбаюсь уголком губ. – Мне нужен свой Человек, - смотрю в глаза. – Здесь и сейчас, - склоняю голову на бок, многозначительно приподняв бровь. – Я хорошо заплачу.
Лицо не сразу приобретает эмоцию оскорблённого гнева. Сперва Человек силится понять, сдвинув брови, отчего на молодом лице в районе лба появляются несвойственные возрасту морщины мыслей. Поискав ответ под ногами, на полу, видимо его находит. Ноздри раздуваются, резко вскидывает голову, с отвращением и неверием смотря на меня. Судя по выражению глаз, лучше бы я грозился его убить, чем трахнуть.
- Да ах ты…
Легко выставляю ладонь вперёд, запирая оскорбление в глотке.
- В твоём возрасте не свойственно думать, понимаю. Но ты попытайся.
Скрещивает руки на груди, вжимаясь в кресло. Подтягивает колени к подбородку. Это выглядит настолько восхитительно, что я позволяю себе уговоры:
- Ты же не хочешь подохнуть с голоду, - усмехаюсь. Зверёк дёргается как от пощёчины. Глаза темнеют от гнева и обиды, смотрит из-под бровей. – Брат не видит тебя совсем. Что такое мать и отец не знает, что такое брат - тоже. Думаешь, что заботишься о нём, но все его мысли никогда с тобой не были и не будут озвучены. Да, он понимает, что ты из кожи вон лезешь, и не позволяет себе мечтать о большем. Что ты хочешь, человек? Хочешь, чтобы он вырос таким же, как и ты?
- Нет! – вовремя, иначе мальчишка захлебнётся в горечи правды. Прости, человек, но ты сейчас мне нужен любым способом. Замолкаю. – Нет… только не таким, как я. Он выучится. Поступит в колледж или институт, заведёт семью, - торопливо, глухо. Звучит как оправдание. Он и сам это слышит, вздыхает.
- Триста евро за ночь. Можешь приходить, когда захочешь, если сейчас останешься здесь. Плата всегда одинаковая.
Сквозь призму приглушенного света его лицо изображает колебания, боль, отрешённость. Тонкие руки плотно обхватывают колени, как будто они спасательный круг, комната – море, где я – акула. Кусает и так искусанные губы. Задерживаюсь на них взглядом. Тоже хочу.
- Почему я? Вы могли бы просто снять шлюху, - зло, и снова ненависть во взгляде.
- Ты есть шлюха, - мягко. Сажусь на ручку кресла, смотря в беснующиеся глаза. – Мне не нравятся люди, которых уже кто-то касался. Те, кто торгуют собой на улицах и в подвалах, блюдут политику почасового секса, обменяв душу на способ зарабатывать деньги телом. Мне не нравятся пустые оболочки и актёрские игры в постели, - протягиваю руку, касаясь ровной кожи лица, бледной, как луна, гладкой, словно её полировали, провожу большим пальцем под линией нижнего века. – Не люблю фальшивок, пусть искусных, продажных, горячих, стонущих, но низких, грязных, пользованных. Меня интересуют настоящие, чувственные, живые, - не дёргается, внимательно смотрит на меня. – Шлюхи бывают разные.
Скольжу пальцами к губам, немного погодя, наклоняюсь, захватывая их в поцелуй. Кусаю, оттягиваю нижнюю, как и хотел. Вот так. Сминаю безответный рот, мягко, пробуя. Вкусный Человек. Обвожу кончиком языка контур губ, от одного уголка до другого, приоткрываю его рот, залезаю внутрь. Выдыхает, хватаясь за моё плечо пальцами. Склоняю голову на бок, обводя его язык своим. Мальчишка неумело шевелит губами, отвечая на поцелуй. Мягко целую в уголок губ, притягиваю к себе за талию. Цепляется за шею, уткнувшись в неё носом. Сердце заходится под грудной клеткой, вбивается в мою грудь. Испугался, что понравилось?
Поддерживаю за талию, сажусь на диван, утягивая зверька на свои колени. Самозабвенно целую, вылизываю рот, находя робкие ответы. Вряд ли твоё сердце стучит в предвкушении, скорее хочет заработать инсульт, только чтобы избежать насмехательство пользования над телом, в котором существует.
Я буду нежен.
Наверное.
Отстраняюсь от губ, смотрю на рот, судорожно втягивающий воздух. Такие мягкие, нежные губы. Я первый. С удовольствием провожу кончиком языка от середины нижней губы вертикально к середине верхней. Горячо выдыхает, обжигает язык и моё лицо. Поднимаю взгляд вверх. Моргает: медленно, томно. Запутался. Кладу ладонь на щеку, роняет на неё голову, зажмурившись, сводит брови, чуть приподнимая внутренние уголки вверх. Какая прекрасная мука в этом движении, в искривившейся дуге губ, плотно сжатых зубах.
Полагаешь, что всё ещё можешь повернуть обратно?
Нет.
Беру лицо в ладони, коротко целую в губы, надавив большими пальцами на кадык, целую его, скольжу губами к изгибу, с удовольствием пью звук пульсирующей вены, тереблю тонкую кожу полу-укусами/полу-засосами. Привстаю, держа мальчишку за шею, опрокидываю на спину. Встречаюсь с ним взглядом. Правильно. Смотри.
Мышцы живота напрягаются под моей ладонью. Непривычно сокращаются. Улыбаюсь. Задираю футболку, пахнущую мной и немного им. Обвожу языком пупок, забираюсь губами между каждого ребра, исследую стройное тело, добираюсь до сосков, облизываю несколько раз, щёлкаю затвердевшую горошину, человек дёргается, шумно выдохнув сквозь сцепленные зубы. Ещё немного и… Тебе придётся их расцепить.
Засасываю тёмный кружок кожи в рот, второй рукой провожу между подрагивающих бёдер, глажу сквозь ткань член. Только не кончай. Стаскиваю вниз великоватые брюки. Не угадал с размером в этот раз.
Абсолютно чистый запах. С наслаждением потираюсь щекой о низ живота, с трепетом проводя ладонью вдоль члена. Прекрасен. Очерчиваю налившиеся вены подушечками пальцев, оголяю головку, натягивая кожицу.
- Не… не надо, - вышёптывает словно молитву, в нетерпении ёрзая задницей вдоль дивана. – Я сейчас…
Я не Бог, чтобы слышать твои молитвы.
И не Дьявол, чтобы их исполнять.
Погружаю сочащуюся смазкой головку в жадный рот. Неспешно двигаю головой, наблюдая за метаниями мальчишки. Не знает, куда деть себя от нахлынувших ощущений. Их так много, не правда ли? Не знаешь, как такое осмыслить?
Обвожу губами уздечку, провожу языком вдоль яичек, облизываюсь, заглатываю член глубже. Перестаёт возбуждено скулить. Стонет в голос. Так, что у меня сносит крышу. Поглаживаю пальцами основание члена, сжимая его, собираю смазку вперемешку со слюной, ввожу два пальца внутрь ануса. Мышцы сжимаются мёртвой хваткой. Приподнимаюсь. Следит за мной неосмысленным взглядом, будто сквозь полупрозрачную бардовую штору похоти. Удаётся двинуть рукой. И ещё раз, разводя пальцы в стороны. Склоняюсь над бледным лицом, залитым румянцем. Синие глаза встречаются наконец с моими. Ждал этой встречи, да? Касаюсь кончиком носа его. Подаётся вперёд, целует, как умеет. Обхватывает руками, выгибаясь в спине. Сжимает меня коленями, ёрзая, тыкаясь членом в мой. Нам явно мешает футболка и остатки одежды. Ловко избавляюсь от лишнего, залюбовавшись красотой юноши.
Сейчас. Особенно. Прекрасен.
Шепчу на ушко, расстёгивая молнию брюк:
- Я буду нежен. – Наверное.
Потираюсь о вход. Не достаточно растянут. Конечно. Толкаюсь головкой внутрь, не поддаётся. Продолжаю делать поступательные движения, наконец головка проникает в горячее лоно. Как тесно. Наслаждение приливает к паху, заставляя таз двигаться. Парень шипит, мечется.
- Больно, - сквозь зубы, которыми потом вгрызается мне в шею. Подставляюсь под острые зубы и вхожу до конца. До звука стукнувшихся яиц о задницу.
Бёдрами по кругу, чуть выхожу, до середины и резко до упора, выбиваю болезненный стон, ласкающий слух. Терпи. Сгибаю его ноги в коленях, выпрямляясь в спине, задаю темп. Эта горячая теснота словно наркотик. Почти ласково стираю слезу с горячей щеки, размазывая вдоль скулы. Наклоняюсь, жадно, до боли терзаю зубами губы, прокусив обе, слизываю маленькие капельки крови. Глухо стонет, болезненно сжимаясь. Обхватываю рукой полуопавший член, двигаю ладонью в такт собственным движениям. Кайф. Такой горячий. Такой красивый. Со смесью боли и наслаждения на лице. Стонешь: больно, приятно. Тонешь в ощущениях. Я тоже тону. Кончаю глубоко внутрь, стону, кусая мягкие, развороченные мной губы. Тяжело дышишь, грудью бьёшься о мою. Выхожу, опускаю твои ноги, разводишь бессильно колени, закрывая глаза подрагивающими ресницами.
Наклоняюсь, провожу языком вдоль члена, не без наслаждения размазываю пальцами сперму вперемешку с кровью между ягодиц. Обхватываю ладонью заинтересованный в оральной ласке орган, ласкаю головку горлом, беру во всю длину. Кончаешь, с громким протяжным стоном. Кажется, там было «Да» или «Вот так». Может «Ещё».
Вкусный. Выпускаю член из объятий рта, облизываюсь, глажу недвижного мальчишку, очерчивая тазобедренные косточки, ребра, соски, ключицы, шею. Красивый.
Шок от коктейля оргазма, боли, чужого тела отступает, уступая место боли в заднице и страху. Притворяется мёртвым.
Облокачиваюсь на локоть между его головой и плечом, глажу тыльной стороной ладони по щеке. Открывает глаза, какое-то время смотрит в противоположную от меня сторону, после чего медленно поворачивает голову. Привет. Думаешь, немедленно вышвырну за дверь? Думаешь. Даже не спрашиваешь. Как будто это написано у меня на лбу.
- Спать, - убираю со лба тёмную прядь, заваливаюсь набок, сгребая мальчишку в охапку. Чтобы не было так мерзко и унизительно.
Я нежен?
Наверное.
Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
***
Утро дышит в шею. Уметь просыпаться без будильника – навык королей. Я - король.
Кусаю за щеку. Посильнее. Просыпайся, спящая шлюха. Пора вставать. Зверёк дёргается, открывая глаза, моргает, с удивлением понимая, что это всё ему не приснилось.
Да, тебя трахнули.
Деньги на столе.
- Через сорок минут мы должны выдвинуться. Ещё один душ от кухни справа. Что поесть – в холодильнике.
Вода смывает вчерашний результат охоты, чужие колючки, замывает засосы, проникая в мелкие трещинки от зубов на коже, уносит в слив жажду, удовлетворённое желание, остатки спермы на теле.
Человек выглядит повзрослевшим и чистым. Усмехаюсь. Молча завтракаем. Молча выходим из квартиры.
Открываю дверцу, прошедшему мимо мальчишке: - Садись.
Оборачивается, удивлённо приподняв брови: - Разве я не должен…, - растеряно. - …Сам… ну…
- Давай живее, - киваю ещё раз. Не вчерашняя ситуация, чтобы я позволял себе уговоры.
Опускает взгляд, залезает рядом с водительским сидением.
Выезжаем на трассу. Отчаяние топит машину, словно мы упали в пучину пессимистичной эмоции. Гордость тухнет внутри него, умирающая совесть и честь водят хоровод вокруг трупа, загибаясь с каждым кругом.
Подъезжаю к поношенной временем пятиэтажке. Третий подъезд. Обшарпанная дверь.
Отстёгиваю ремень, поворачиваюсь к человеку.
- Мой номер в твоём телефоне. Захочешь увидеться – дай знать. – Теперь проваливай. Спектакль душевного самоистязания не ближе километра от меня.
========== вторая часть ==========
Кто бы мог подумать о подобном времяпровождении мужчины-люкс? Сидеть в машине-люкс, где за внутренним контуром комфортабельного вместилища находится ад нищеты, разбитых фонарей, домов, людей. Счастливая улыбка мальчишки за лобовым стеклом не в силах дать даже искру света, чтобы разогнать миллиметр тьмы. Ребёнок скрывается из поля зрения, храня в себе радость.
Поднимаю глаза к окнам, нахожу Человека, стеклянным взглядом упирающегося в спину давно скрывшегося из вида.
Больше не приходил. Почти три недели. Работу курьера не бросил. Чёрт знает, что в голове у сломленных творится. Брата отправил на курсы актерского мастерства, малой, кстати, смышлёный - прилежно учится, талантливый, не мёртвый. В отличие от старшего. Люблю таких. Наверное, я жуткий извращенец, раз тянет поиметь мёртвую душу в мёртвом телом. Пусть так. Это не самое страшное из моих грехопадений.
Полированная машина бросается в глаза всем, кроме колючего. Зверёк на автомате опускает голову вниз, я ловлю жест борьбы совести с чувством долга.
Кстати, чувство долга у мальчишки такое же извращенное, как и я. Изначально, не имея примера социума и отношений внутри разных межличностных групп, все «родственные» чувства к брату дико гипертрофированы. Мутировавшее незнание породило любопытную для вивисекции форму отношений между двумя братьями, где ведущий восполняет и восполняется за счёт установок, не имеющих права на существования в обществе вне стен детского дома. Такая тонкая грань между видами отношений братьев, друзей, любовников отсутствует. Колючий смотрит на него, чуть ли не молится. Это не выглядит грязно и развратно. Это преклонение естественно для них обоих, настолько прочно, нерушимо, что понимаю – мёртвый может жить только из желания ДЛЯ.
Человек касается его шеи. Губами. Носом. Руками. Прячется в изгибе. Наркоман дотянулся до любимого мака, жадно вдыхая его аромат. Не боясь ни чужих носов, ни рук, не боясь, что кто-то может вдохнуть его цветок. Богов не ревнуют.
Тонкие руки вокруг шеи, к себе. Словно годы не виделись, а не часы. Кажется, это называется человеческое тепло. Сквозь грязный камень, развороченное дерево внешней стороны окна, через полувековое стекло наблюдаю, как двое находят в друг друге причину дышать.
Я не устаю пригонять к окраине ада машину из его центрального пекла, чтобы увидеть смену времён года, где вместо осени бесконечно тянущееся ожидание, вместо зимы – клокочущая ненависть и внутренние диалоги Человека с большей частью монстра внутри себя; на смену приходящая весна, отогревающая в объятиях страхи и упрёки, дарующая комнатное солнце одной улыбкой, где летом оно становится ярче и теплее, касаясь руками спины, волос, рук губами.
Мак цветёт в полную силу, заставляя одурманенного безумно наслаждаться лучшими мгновениями даров цветущего.
***
Почти пять недель.
Снова льёт дождь, погода выстраивает между нами стены ливня. Та же остановка, коробка, статуэтка. Отсутствие зонта.
Утром закинул через секретаря вниз коробку с личной запиской курьеру: «Адрес ты знаешь». Ноя удивилась моему приказу, но указания выполнила:
- Молодой человек, к адресу прилагается записка, - моя умница протягивает аккуратными пальчиками сложенный лист бумаги, внимательно вглядываясь в лицо курьера. Безэмоциональное выражение скуки быстро приобретает жизнь в уголках дёрнувшихся губ; брови изгибаются дугами вниз, голова склоняется чуть в сторону – инстинкт скрытия смущения, пятнами проступающего на лице. Ладонь стискивает бумагу. Будь она хоть немного живой, сейчас отдала бы концы.
Как я и просил, Ноя отсчитывает про себя до пяти, продолжает:
- Господин просил передать, что Вы можете доставить коробку по указанному адресу, если того желаете. Ежели нет – это плата за беспокойство, - на стеклянный столик, чуть сбоку девушки, её рука кладёт стандартный гонорар курьера за доставку, после чего Ноя разворачивается, покидая крайний холл первого этажа.
С удовольствием откидываюсь на спинку стула, закидывая руки за голову, наблюдая через камеры слежения за Человеком. С места не двинулся, лишь руки пульсируют, продолжая комкать бумагу. Парень слегка поворачивается к коробке, смотря на неё вопросительно-смущенно, закрывает глаза, пряча от моего любопытства чудесную игру в принятие решения, где внутри, в зрачках всё кипит, шумит, устраивая цунами радужке.
Хватает коробку.
Одновременно с его руками, мои хватают ключи от машины, в предвкушении чарующего представления, направляюсь к лифту.
Встречен равнодушно. Боится. Себя. Меня. Сокращающегося расстояния.
Протягиваю руку, разделяя нас чем-то существеннее, нежели дождь, но не плотнее эфемерной ненависти - ручка зонта между нами, бессмысленная крыша, натянутая на распростертые лучи железного солнца, скрывает нас от непогоды.
Словно статуя, внутри которой всё хочет бежать, но верхний камень слишком тяжел, слишком неподъёмен, чтобы нутро заставило повиноваться мрамор.
Моя жажда капает звонче дождя, колючий дёргается, будто в моей руке нитки, повелевающие телом.
Мучительно смотреть, как небо достает твоих скул дождём, а я - нет, хотя стою здесь, ближе. Невыносимо держать лицо… Что там лицо, когда тело едва ли контролю поддается.
- Идём, - рука хочет толкнуть или обнять, порвать, схватить за недовольный подбородок. Не сейчас. Секунда после реплики, заставляю воспринимать только запах ливня. Упокоенный землей аромат послушно наполняет голову. Но чёртов человеческий запах забивается в бардачок, обволакивает руль, внутреннюю сторону окон, облепляет меня, игриво обнимает за шею, щекочет затылок.