– Эш поехал во Францию, чтобы меня выкупить? – переспросил Рейн.
Старая женщина еще раз поразила его. За несколько минут Рейн узнал сразу о двух людях, которым не была безразлична его судьба все эти мрачные годы его заключения. Интимность такой привязанности действовала ему на нервы.
– Да, – кивнула Ганна. – Карр выкупил его примерно год назад. Эш сразу же начал зарабатывать деньги, чтобы выкупить тебя. И преуспел, к большому огорчению Карра, а попутно добыл себе невесту.
– Невесту? – изумленно переспросил Рейн.
Его старший брат едва ли годился в мужья.
– Да. Она воспитанница твоего отца. Эш спас ее от тех планов, которые строил на ее счет Карр. Видел бы ты своего брата, Рейн. Он просто без ума от этой девушки, а она от него. И к тому же она из семьи Расселов. – Ганна покачала головой и захихикала с явным удовольствием. – Расселы входили в число тех, кто откликнулся на призыв Макларенов встать под знамена красавца принца Чарли.
– Якобиты? – спросил удивленный Рейн. – Должно быть, отец был в восторге.
Ганна скорчила гримасу.
– Я буду удивлена, если он еще помнит имя той девушки. То, что не имеет отношения к твоему папаше, все равно что не существует, так он считает. После женитьбы Эша… ну, в общем, твой отец не настолько глуп, чтобы встречаться теперь со своим старшим сыном, – она фыркнула, – по крайней мере в этой жизни.
Поколебавшись, Рейн спросил:
– А Фиа?
Она была очень красивым ребенком с черными волосами и розовыми губками. И еще она была маленькой тенью отца. Интересно, кому Карр ее продал? Какому герцогу, графу или иностранному принцу. Ведь он явно строил такие планы.
– Она еще здесь. И будет еще несколько месяцев. Потом ее отправят в Лондон. И он тоже поедет. Так он говорит.
– Я думал, что король Георг запретил Карру возвращаться в Лондон.
– Запретил. Последняя жена твоего папаши была крестницей самой королевы, и твой отец очень жалеет, что узнал об этом только после ее смерти… Но нельзя повесить пэра за убийство без доказательств, а кто выступил бы против Карра? Поэтому король сослал Карра сюда, – объяснила Ганна. – Но теперь Карр клянется, что Фиа этой весной уедет отсюда. – Она бросила на него взгляд. – Ты уже говорил с ней?
– Нет. Я даже не мог себе представить, что она еще не замужем. – «Видел ли я ее?» – спросил себя Рейн, удивленный собственным волнением.
Он выдергивал из своей памяти женские лица. Он видел многих на балу, но похожих на маленькую – такой он ее помнил – Фиа там не было. Интересно, узнает ли она его? Ведь для ребенка четыре года – огромный временной отрезок. Волнение сменилось печалью.
– Никто не знает, что я здесь, Ганна. И мне бы хотелось, чтобы никто не узнал.
– Я бы не слишком на это надеялась, Рейн. В последнее время Карру что-то мерещится, я имею в виду призраков, и теперь я думаю, это тебя он видел.
Рейн несколько секунд смотрел на нее, потом рассмеялся.
– Он думает, что я призрак? Как здорово. Он оставил меня гнить в тюрьме, а потом, мельком увидев меня, счел, что я умер и мой призрак появился, чтобы его преследовать? Он слишком много о себе воображает.
– По-моему, он не верит в появление твоего призрака, Рейн, – тихо сказала Ганна. – Он думает, что это другой призрак.
– Чей же?
– Его покойной жены.
– Вот как? И которой? – спросил Рейн с горькой усмешкой.
На это Ганна громко прищелкнула языком, на ее лице отразилось огорчение.
– Осторожнее отзывайся о мертвых, Рейн Меррик. Особенно о бедных, проклятых женах.
– Прости меня, это влияние отца. Так какая же из жен, по мнению Карра, не может вынести разлуки с ним?
– Твоя мать. Вот почему я пришла сюда. – Она подошла шаркающей походкой к открытому ящику, доверху набитому разными вещами. Ее руки нежно погладили содержимое. – Я знала, что Карр убрал ее вещи сюда, и, когда конюх сказал, что видел в часовне прошлой ночью свет, я подумала…
– Ты подумала, что это Дженет? Значит, ты пришла ходатайствовать за Карра перед призраком? Не знал, что ты так ему преданна. Я всегда считал, что твоя преданность отдана Фиа.
Старая женщина в ответ на его насмешку неожиданно дернула его за ухо. Он с воплем отскочил.
– Так оно и есть, – сказала она. – Если кто-то пытается убедить Карра в том, что его преследует его бывшая жена, это может нанести вред мисс Фиа.
– Ты по-прежнему ее защищаешь, – заметил Рейн.
– Приходится. – Старуха заколебалась. – Ты… значит, ты это почувствовал?
Рейн уставился на нее в изумлении, а Ганна приняла его молчание за порицание.
– Когда я пришла работать сюда, вы были отчаянными сорванцами, – оправдываясь, сказала старуха. – Отчаянные, горячие головы, своевольные существа. Можете благодарить Бога, что вашему отцу не было до вас никакого дела. Это позволило вам стать тем, кто вы есть, а не тем, кого он бы из вас сделал.
А ведь было время, когда Рейн был бы рад этому, все бы отдал за одобрение Карра.
– Но Фиа… – Ганна мяла грубые юбки. – Такая красивая и такая грустная. Она была всего лишь крохотным видением, которому ваш отец скармливал ложь и коварство большими ложками. Кто-то должен был встать между ним и тем, во что он хотел ее превратить.
– И тебе пришлось взять это на себя?
– Больше было некому.
– Почему?
Старуха прикоснулась к своему изуродованному лицу.
– Говорят, что уроды не в силах устоять перед красотой, – просто ответила она. – Но не сомневайся, я любила вас с Эшем тоже. Как ты думаешь, кто узнал, что Макларены собираются тебя линчевать и дал знать Карру?
Рейн посмотрел прямо в ее печальные глаза.
– Едва ли Карр явился меня спасать, Ганна.
Ганна сплюнула на каменный пол.
– Конечно, нет! Но он быстро бросился тебе на выручку, потому что решил использовать нападение на тебя Макларенов в качестве предлога, чтобы избавиться от последних членов их клана. Так он и сделал! Радуйся, что у него был этот предлог, и прости Макларенов за то, что они не разделяют этой радости! – закончила она сердито, очень расстроенная.
«Карру не удалось уничтожить всех», – подумал Рейн. Фейвор и ее брат живы.
– Карру за многое предстоит ответить в отношении Макларенов. Неудивительно, что ему мерещатся призраки.
– Да, – согласилась Ганна. – Но в последнее время некоторые из гостей Карра тоже их видят. А Карр ведет себя странно. Он возбужден. И я могла бы поклясться, что слышала женский голос, когда шла по коридору.
– Уверяю тебя, со мной в часовне не было никаких призраков. – Ему необходимо было увести отсюда Ганну на тот случай, если Фейвор вздумается вернуться. Хотя он и не сомневался в любви Ганны, она ясно дала понять, кому преданна. Если она поймет, что Фейвор – из семьи Макларенов, она может решить, что девушка представляет угрозу для Фиа. В конце концов, все Макларены должны ненавидеть всех Мерриков.
– Что касается гостей Карра, они, наверное, видели меня. – Он очаровательно улыбнулся. – Постараюсь стать менее заметным.
Ганна всегда улавливала стремление сменить тему так же безошибочно, как гончая чует зайца.
– Да. – Она постучала длинным пальцем по его груди. – Что ты здесь делаешь, Рейн Меррик? Ясно, ты пришел сюда не ради семейного воссоединения.
– Разве? – Он взял ее обвиняющий палец, сжал в кулаке и поцеловал кончик. – Возможно, я пришел только ради того, чтобы ты еще раз обняла меня, Ганна.
– Начнем с того, что я тебя никогда не обнимала раньше, почему это ты решил, что я изменилась? – спросила она, но ворчливый тон не мог полностью скрыть ее удовольствия. – Выкладывай, не то не уйду, пока не скажешь. Даже не думай надувать меня, Рейн Меррик. Тебе не терпится спровадить меня, и я тут же уйду, если ты мне скажешь, зачем роешься в материнских вещах.
Ему не составило большого труда решиться рассказать ей обо всем. Она подумает, что он сошел с ума, как думала Фейвор. Кроме того, Ганна могла знать, куда Карр засунул остальные вещи Дженет.
– Я ищу клад Макларенов.
– Что? – На ее и без того сморщенном лбу появились новые морщины. – А что это такое?
Наверное, Ганна никогда не слышала о драгоценных камнях. Как заметила тогда Фейвор, это была всего лишь местная легенда. А Ганна не принадлежала к клану Макларенов. Она приехала с севера через несколько месяцев после смерти матери в поисках работы. Карр, видя, как она понравилась Фиа, тут же нанял ее. Женщина с внешностью Ганны обходилась недорого.
– У моей матери был гарнитур из драгоценных камней, Ганна, который она приняла на хранение от клана.
Ганна красноречиво пожала плечами.
– Значит, они теперь у Карра.
– Нет. Он ничего о них не знал. Я сам узнал о них только потому, что однажды видел, как она их доставала.
Ганна с сомнением смотрела на него.
Рейн продолжал:
– Там было ожерелье и еще несколько украшений. Брошь в виде льва, усыпанная грубо обработанными камнями. Работа не очень искусная, это увидели даже мои детские глаза. Но золото толщиной с мой большой палец, а камни крупные, как кошачьи глаза.
– Продолжай! – буркнула Ганна.
Он улыбнулся.
– Она хранила их в сундучке, похожем на восточную коробку. Ты никогда не видела такую вещь здесь или в другой комнате?
Ганна прищурилась, глядя в потолок и потирая расплющенный нос пальцем. Несколько минут она размышляла, потом виновато пожала плечами.
– Нет, Рейн. Извини. Я не припоминаю, чтобы видела такую вещь. Но это не значит, что ее не существует. В этих комнатах лежит множество всяких вещей.
Ее ответ приговаривал его к долгим дням поисков среди бесконечного нагромождения старья, тряпок и всяких ненужных вещей. К очень долгим поискам.
И все это в компании маленькой жертвы.
По непонятной причине осознание этого факта не обескуражило его.
Эта девушка испытывает к нему отвращение.
Карр вел Фейвор Донн вверх по лестнице к картинной галерее. Немного раньше она заявила, что не успокоится, пока не осмотрит ее, и только под его руководством.
Ее пальцы плясали над его рукавом, почти не прикасаясь к нему. Очень странное поведение, если в нее действительно вселился дух его жены, которая любила его преданно, страстно и даже демонстративно. По крайней мере в начале их брака.
Он все еще не знал, что ему делать, если она и вправду окажется Дженет. Не мог же он жениться на этой девчонке. Что, если он женится, а потом с ней действительно произойдет несчастье? Он мог бы предложить ей стать его любовницей, но Дженет была очень строга на этот счет. Она бы не позволила ему прикоснуться к себе до клятвы у алтаря. И к тому же, как он уже заметил, эта девушка едва терпела его прикосновения.
Он не ошибался. Слишком многих женщин ему довелось соблазнить. И все же она весь вечер попадалась на его пути. Объяснить это можно было, только признав правдой слова Палы о том, что этой девушкой руководит дух Дженет.
У него появились сомнения после случая с шарфом, но ее преследование было таким настойчивым, в нем ощущалась настоятельная необходимость, даже отчаяние, и он начал верить Пале. Возможно, эта девушка даже не подозревает, что в ее тело вселилась еще одна душа.
Поэтому он согласился, и вот они здесь, стоят перед одним из шедевров Тициана. Он вложил большую часть своего состояния в произведения искусства, драгоценности и манускрипты.
– Мне нравится синий цвет. Особенно переливчатый синий цвет, – сказала Фейвор, бросив на него косой взгляд.
Темные глаза, почти черные, отметил он, с чересчур расширенными зрачками. И волосы неестественно черные. Очаровательно, но странно.
– Прелестный оттенок, – согласился он.
По дороге сюда она сделала несколько замечаний мимоходом. Ей нравятся устрицы. Ее волнует скрипичная музыка. Она заявила, что читала Джонатана Свифта и Генри Филдинга, и явно старалась удивить его этим. Он сказал ей, что не читал ни того ни другого и что находит чтение утомительным. Явно обескураженная, она погрузилась в долгое молчание, которое прерывалось лишь случайными, не связанными друг с другом замечаниями.
Не может быть, чтобы эта девушка настолько плохо могла беседовать. Он слышал, как она перед этим весьма легко и остроумно вела беседу с Танбриджем. Возможно, то, что он сейчас наблюдал, было влиянием Дженет, и эти внезапно вырывающиеся у нее глупые высказывания были результатом воздействия другой души.
Они стояли и смотрели на шедевр Тициана несколько минут, потом ему стало скучно.
– Пойдем дальше?
Он повел ее мимо удручающе тусклой фламандской картины к той, которая ему действительно нравилась, пейзажу Пуссена, написанному с почти математической точностью, под названием «Дионис у городских ворот». Греческая тема нравилась ему не меньше, чем строгая чистота композиции. Он всегда восхищался древнегреческой архитектурой и в какой-то степени самими греками. Не так, как римлянами, конечно.
– Красиво, – пробормотала Фейвор.
– Не только красиво, но и точно, – поучающим тоном сказал он. – Видите эти строения на заднем плане. Это все постройки, изображенные на их истинном месте в Афинах.
– Правда? Я не читаю на древнегреческом. И по-латыни. Немного по-французски. Еще меньше по-немецки.
Карр ее почти не слышал. Из него вышел бы отличный древнегреческий аристократ. Или философ. Или политик. Он произносил бы речи… вон там.
– Видите, моя дорогая? Вон там – Акрополь, а вон там – Парфенон.
Она что-то тихо ответила. Он обернулся и пристально посмотрел на нее. Выражение ее лица стало одновременно далеким и нежным. Ее рот таил обещание улыбки, а взгляд был мягким.
– Что вы сказали? – спросил он, наклоняя голову, чтобы хорошенько расслышать. – Что вы сказали?
– «Акрполе», – прошептала она, словно припоминая какую-то приятную глупость.
У него перехватило дыхание; в груди больно забилось сердце. Он не мог в это поверить. Не может быть. Через столько лет!
Дженет вернулась.
– Спокойной ночи, мисс Донн.
– Лорд Карр. – Она улыбнулась, вошла в свою комнату и закрыла за собой дверь. Плотно зажмурила глаза, прислушиваясь, когда он уйдет. Целых пять минут прошло, пока она услышала его удаляющиеся по коридору шаги.
Фейвор с рыданием привалилась спиной к двери.
Она добилась своего. Она привлекла к себе внимание Карра. И даже более того. Он теперь от нее не отстанет. В каком-то месте этой длинной, мрачной картинной галереи он убедился, что в ней живет дух Дженет Макларен.
Он прикоснулся к ней. Погладил ее щеку тыльной стороной ладони. Господи! У нее задрожали ноги, колени подогнулись. Она опустилась на пол, ругая себя за непростительную слабость.
Конечно, он прикоснулся к ней! Если все пойдет так, как они планировали, он не только будет прикасаться к ней. Это была ее цель, ее намерение с самого начала. Карр должен на ней жениться.
Из ее глаз полились слезы. Они все лились и лились, потоки слез, которые невозможно удержать. Они стекали по щекам и губам, капали с подбородка, пропитывали тонкое кружево на ее корсаже. Предательские слезы, выдающие ее слезы, которым не было дела до планов, намерений и целей.
Если бы только, беспомощно подумала она, Рейф не прикоснулся к ней первым.