— Просто, — произнес он после долгой паузы, — как я теперь узнаю, что можно? Ну, вот когда я тебе глаза галстуком завязал, ты же сказал, что не хочешь, а я… — в голосе послышалась нехарактерная нотка сомнения, — все равно завязал, и у меня встало. Так встало на это. — Его член между нами дернулся, и он вздрогнул и попытался отодвинуться. — Господи, я больной просто.
Я уже очень давно не считал нужным копаться в собственных сексуальных предпочтениях. И хотя понимал его опасения — в какой-то мере, даже радовался, что они есть, иначе это уже называлось бы социопатией — но все же почувствовал легкое раздражение. Бесконечная рефлексия головного мозга казалась мне тщетным и исключительно подростковым времяпрепровождением. Я не хотел, чтобы он чувствовал себя виноватым за то, что сделал со мной, но и анализировать это желания тоже не возникало.
— Ты же знаешь, что все не так.
— Я думаю, что все не так, но иногда… забываю, — вздохнул он. — А ты что, вообще не волнуешься?
— Одно из преимуществ возраста в том, что начинаешь понимать, что некоторые вещи просто не стоят твоих переживаний. Я гей. Сабмиссив, если хочешь это так называть. Своего рода мазохист. А кому-то нравится стрельба по глиняным голубям или бесконечные сериалы. Так какая, на хрен, разница?
— И ты не против — точно, стопроцентно, от начала и до конца не против всего, что мы делали вечером… что я с тобой делал?
Тоби Финч и бесконечное упорство. Я внутренне настроился на честность — этот тупой нож для хитроумно завязанного узла.
— Не просто не против. Я хотел, чтобы ты завязал мне глаза. Точнее — я не хотел, но чтобы ты все равно завязал. Чтобы сделал со мной все, что пожелаешь. Вот чего я хотел.
Какое-то время он молчал, пальцы выписывали круги на одной из моих рук, заставляя кровь танцевать под кожей.
— Не знаю, как я вообще смогу жить, если когда-нибудь по-настоящему причиню тебе боль.
Почему-то я этого не ожидал, хотя стоило бы. Плохо зажившая ранка на сердце вновь вскрылась, но не закровоточила. Там осталась только пыль. Я тихо ответил:
— Надеюсь, что со мной, а не без меня.
— А если ты меня после больше не захочешь? Больше не будешь доверять?
«А сам ты поверишь, что хочу и доверяю?» Тень прошлого. Я сомкнул губы на этом ответе и выбрал другой. Выбрал надежду.
— О нет, Тоби, ну что ты. — Я обнял его покрепче. — Риск изначально заложен практически во все вещи, которые стоят того.
— Да, но большинство людей не заковывают друг друга в цепи и все такое.
— Телесные риски. Эмоциональные риски. Откуда нам знать, где грань?
Какое-то время мы молчали. Мне хватало просто взаимных прикосновений — просто чувствовать его тепло под моими пальцами, шершавые места на его коже и гладкость остальных, и тихо изнывать.
— Ты ведь правда понимаешь, да? — прошептал он. — Понимаешь меня.
Стоило сказать, что я его не знаю. Что все дело просто в сексуальной совместимости. Но вслух я произнес другое:
— У меня было много времени, чтобы об этом подумать, и поверь мне, на подобные вещи можно взглянуть с самых разных точек зрения, но то, как ты со мной говорил в клубе… Ты тогда не дал мне особого выбора.
Он сдавленно простонал.
— Ой, блин, не напоминай об этом идиотизме.
— Перед тобой было невозможно устоять, — вырвалось у меня прежде, чем я успел себя остановить. Чистой воды сентиментальность, что совершенно не мешало ей оставаться правдой. Я забыл, что подчинение иногда имеет надо мной такую власть.
В ответ его колено осторожно скользнуло между моих бедер и надавило сильнее, пока я не поперхнулся стоном.
— Откуда я знаю, что ты не просто потакаешь моей блажи?
Стоило догадаться, что он не спустит мне с рук то самое первое прегрешение. Первую ложь. Теперь я не смог бы ее повторить, даже если б хотел.
— Мне не следовало так говорить. Это было проявление трусости. И неправильно. И… неправда.
Вот безжалостная зараза — снова довел меня до стояка. А до утра на облегчение рассчитывать не стоит. А если поумолять? Боже.
Я поймал в темноте проблеск его довольной улыбки.
— Ну, значит, придется тебе мне доказать.
Его нога дразняще толкалась в меня, пока не сломила все сопротивление, и я задвигался в такт с ним, желание сладко перемешивалось с отчаянием.
— Все, что хочешь. Я все, что хочешь, сделаю. — И в этот момент я не преувеличивал.
— Я запомню.
— Господи… Тоби…
— Тебе что-то нужно?
— Было бы здорово кончить, — пробормотал я.
Он рассмеялся и устроился еще поуютнее в изгибе моего тела.
— Ворчливого, тебя еще проще изводить.
Я сцепил зубы и лежал, мучаясь от вожделения. Его пальцы легонько проехались мне по груди. Нашли сосок, чтобы кружить над ним как коршуны. Я с трудом балансировал на грани, отчаянно желая ощутить прикосновения и не менее отчаянно — остановить Тоби.
— Твою ж мать. Ладно. Пожалуйста. Ты это хотел услышать?
— Что «пожалуйста»?
— Пожалуйста, дай мне кончить. Все равно… как. Только… пожалуйста. Мне очень нужно…
— Не-а. — О, какое кошмарное пленительное веселье. — Просто хотелось послушать, как ты умоляешь. Как это звучит.
— Оправдало ожидания?
— Ну-у, не скажу, что вышло особо искренне, так что я бы дал два из десяти.
Уж не знаю, стоило ли мне оскорбляться. Я поймал его коварные пальцы и поднес их к губам, чтобы поцеловать.
— Значит, придется тебе больше постараться.
— Или тебе.
— Знаешь, — господи, что я несу? — у меня есть сундук в гостевой комнате. И думаю… думаю, там найдется что-то для тебя, чтобы… чтобы…
— Чтобы что?
— Убедиться, что я не… — В темноте мне было жарко и неловко. Да, это определенно новый уровень. Самому предлагать пояс верности. — Оно заставит меня повиноваться.
— Ну, нет. Я тебе помогать не собираюсь. — Ладонь Тоби скользнула между нами, обернув меня в блаженство, и я ответил ему стоном незамутненной бездумной благодарности. — И мне нравится трогать тебя, когда хочу.
— А если я нечаянно кончу? — Кажется, я даже начал канючить.
— Ну, вот если кончишь, тогда и посмотрим. В любом случае, скучно не будет. — Он помолчал, все еще держа пальцами мой член со сводящей с ума нежностью. — Слушай, это уже далеко за рамками простого стояния на коленях, пока я онанирую. Ты точно уверен, что нам не нужно стоп-слово?
Мне становилось все труднее в принципе думать, не говоря уж о том, чтобы успевать за тем, как он перепрыгивает с одной темы на другую, с инстинктивного контроля на признание собственной неуверенности.
— Точно.
— Но разве так не положено? — Он разжал пальцы, и хотя мое тело протестовало, мозги это слегка прочистило.
— Никто не придет с проверкой, Тоби. И не конфискует наши лицензии на секс. — Молчание намекнуло, что шутку он не оценил, и я понял, что слишком несерьезен. Слишком многое принимаю как должное.
— Если тебе так спокойнее, тогда давай, конечно, договоримся о слове.
— Блин, Лори, — шлепнул он ладонью мне по плечу, — на хер мое спокойствие. Это ж тебе будет хуже всего, если что-то пойдет через задницу.
— И по-твоему, — я старался говорить как можно терпеливее, — волшебное слово меня защитит?
Он вдруг сел, утянув с собой одеяло и большую часть нашего общего тепла.
— Как-то ты несерьезно к этому относишься.
— К твоему комфорту я отношусь очень даже серьезно.
— А я — к твоему. И то, что ты в это не веришь, меня, блин… охренеть как оскорбляет, Лори.
По всем законам это должно было быть абсурдно — девятнадцатилетний мальчишка волнуется о моей безопасности. Но меня оно только обезоружило и тронуло.
— Милый ты мой. — Я поймал его лицо в ладони, притянул для поцелуя, и мы опять упали на кровать. — Стоп-слова выручают, даже нужны, когда играешь с незнакомыми людьми, но в остальное время… я не знаю.
В комнату постепенно проникал свет. Тоби лежал на темной простыне, как бледная запятая. Я провел рукой от его плеча к бедру, изучая все изгибы и углы, гармоничности и неуклюжести. Красивый. И в данный момент мой. Он так сладко задрожал под моей ладонью.
— Но ведь это чтобы не ранить тебя по-настоящему.
— Поверь, в жизни меня ранили совсем не цепи и плетки.
Он пошарил рукой под одеялом, нашел мою ладонь и накрыл ее пальцами, словно пытаясь защитить.
— Я просто не хочу… сделать тебе что-то плохое. Ни в жизнь.
И что мне делать с мальчиком, который дважды поставил меня на колени, но все равно держал за руку в темноте? Что я могу дать ему в обмен на такую доброту? Такую веру? Я бы с радостью выдержал любую боль, что он мне даст намеренно или случайно, и потерю, когда жизнь уведет его от меня.
— Может, и сделаешь, но я тебе верю, Тоби.
Он долго молчал. А потом его серьезное: «Я верю в твое доверие» — вновь оставило меня оголенным, задыхающимся, связанным и на коленях.
Не в силах найти здравый ответ или, по крайней мере, такой, который бы не раскрывал слишком много, я затараторил:
— Я несу ответственность за то, чтобы сообщить тебе, что чувствую, и когда это уже начинает выходить за мои рамки, а твоя ответственность — распознать данное сообщение. И не уверен, что лучший способ — сказать тебе «баноффи».
— Это твое стоп-слово, да? — спросил Тоби, просмеявшись.
Хотя получилось и случайно, по большому счету, но более разряженная обстановка принесла некоторое облегчение. У моего осторожного сердца и инстинкта самосохранения есть свой лимит на правду и признания.
— Да. «Лимонный пирог с безе» для замедлиться, «баноффи» — стоп. Я не любитель лимонов, хотя и могу их перенести, а вот бананы ненавижу.
— Не-е, мужик, ты просто никогда не пробовал правильного лимонного пирога с безе.
Я улыбался, дурак-дураком, хотя ему и не видно в темноте.
— Для тебя, милый, готов попробовать хоть завтра.
— Да если б ты съел хотя бы кусочек моего лимонно-безешного пирога, ты б меня на коленях за него благодарил. Все, кто пробовал, все так делали. Ну, не на коленях, конечно, но говорили, что вкуснее, чем мой, в жизни не ели.
— Ах, ну раз «они» говорили…
Он возмущенно взвизгнул.
— Ну все, ты у меня за это получишь.
— Жду с нетерпением.
— Блин, Лори, мать твою, ты смерти моей хочешь? — Он со стоном выгнулся мне навстречу, внезапно очень напряженный член потерся об изгиб моего бедра.
Я проглотил резкий вздох.
— Эх, где мои девятнадцать лет.
— И ничего смешного. Думаешь, мне нравится ходить с вечным стояком? Как я засну-то теперь?
— А ты не спи. Используй меня. — Приглашение. Приказ. Мольба. — Дай я тебе помогу.
Он на секунду перестал ерзать.
— То есть я дважды кончу, а ты — ни разу?
— Наслаждайся своей властью, королевич.
— И ты не против?
— Я против того, чтобы не кончать. Очень против.
— Хе-хе, нет уж, жди до утра. Но ты точно не против… что я… опять? — Господи, он и правда не подозревает.
— Для меня большое удовольствие и честь довести тебя до оргазма где хочешь и как хочешь. — Я попытался изобразить сардонический тон, надолго меня не хватило. — Я с ума сойду… но боже мой… да, прошу тебя. Бери свое наслаждение, используй меня.
В самом сердце бессилия была своя власть, и он ни разу не удержал ее от меня, не запретил. Наоборот — осыпал, утопил, бесповоротно ею соблазнил — этой моей способностью воздействовать на него, возбуждать и удовлетворять.
— Да, — полуслово-полувздох, с хрипом.
Я обхватил его пальцами.
— Как хочешь? Ладонью? Ртом? Телом?
— А-а, ёпт... Ну ты даешь. — Он слез с меня, и в этот раз между нами скопилось достаточно жара, чтобы я чувствовал тепло и желание. — Хватайся за спинку.
Я вытянул руки вверх и назад, сжав пальцы на перекладине. Резьба на ней была хоть и детальная, но гладкая — одна из причин, почему я купил именно эту кровать, о чем уже почти успел позабыть.
— Ты такой классный, когда вот так вытягиваешься.
Я вздрогнул, напряженный и — совсем чуть-чуть — ранимый.
Тоби встал надо мной на четвереньки, обняв бедрами, и провез членом по моим губам. Это ощущение мне всегда казалось захватывающим из-за своих контрастов: мягкая кожа и твердый нажим, одновременно нежно и непрошено. Хотелось поскорее уже попробовать его на вкус, сделать приятно, но я позволил ему меня заставить.
— Открой… А, блин… погоди… Нам презик не нужен?
— На хрен презервативы, — риски-то я, конечно, знал, но при всем при том, очевидно, плевать на них хотел.
— Я никогда… Я, это… чист.
— Тоби, мать твою, дай мне уже тебе отсосать, пожалуйста.
И тут он со стоном оказался у меня во рту. Почти не дал времени подстроиться под него, и я позволил ему взять все: мой рот, мое дыхание, контроль. И пусть он входил не грубо, но эта его горячность сама по себе была далека от нежности и недвусмысленно предъявляла на меня права. Он кончил меньше, чем за минуту, на крещендо дыхания и невнятных бормотаний, его член толкался мне в глотку, а тело содрогалось надо мной так, что видно было одни тени и кожу. Я пожалел, что не догадался включить лампу, чтобы лучше его разглядеть.
Он упал рядом, пока я приводил в порядок дыхание и пытался распробовать оставшийся во рту вкус, свернулся в уже знакомый калачик и улегся поудобнее, угнездившись вплотную к моему вновь изнывающему от желания члену.
— Это было круто. Прям… вообще, лучший отсос моей жизни. Особенно если б я еще не кончил за миллисекунду.
Я облизал уголки рта, собирая последние капли его.
— Пожалуйста. Всегда пожалуйста. И… спасибо.
Он обернулся, чтобы взглянуть на меня.
— За что?
— За… — я легонько поцеловал его, губы до сих пор зудели, — то, что позволил мне пострадать для тебя.
Он ответил чем-то вроде «угхм», прижался еще ближе, если такое вообще возможно, и мы опять провалились в сон.
Я проснулся ближе к полудню в странном нетерпении, как в Рождественское утро. И тут вспомнил почему. Тоби растянулся на животе, раскинув руки и ноги, как бесстыжая морская звезда. Я тихонько нашарил в верхнем ящике тумбочки тюбик смазки и презерватив и, когда был готов, накрыл его своим телом и ввел в него скользкий палец.
— Доброе утро, милый. За тобой должок, и больше я ждать не буду.
— А, с-с… да. — Его голос звучал хрипло от сна и растущего возбуждения, и он раздвинул ноги еще шире, выгибаясь мне навстречу. — О-о, да.
Я расслабил и растянул напряженные мышцы и успел дойти до двух пальцев, пока он изгибался, вздыхал и вжимался в меня. Он был теплый и податливый, сплошные вихры и томно покачивающиеся руки-ноги, и пахло от него сном, сексом и немного мной.
Я поцеловал холмики его плеч — на них тоже попадались прыщики, маленькие скопления ярких звезд — и затылок сквозь завесу волос, всаживая в него пальцы, пока не довел до извивающегося, задыхающегося, нечленораздельного состояния.
— Ч-черт. Да-а. Хорошо. Как хорошо. — Хотя он вскрикнул, стоило мне прижаться к нему членом: — Погоди-погоди, хочу все видеть. Дай я буду на тебя смотреть.
— Как пожелаешь.
Я поднялся на колени и перевернул его на спину. Он вскинул ноги, обхватив ими меня, когда я толкнулся в него — неумело, неконтролируемо — мои прерывистые выдохи тяжело падали ему на кожу. Несмотря на все приготовления, в его стоне слышалась нотка боли, и я сквозь пелену безумия дернулся в сочувствии и от раздражения на собственную спешку. Я помедлил, уже глубоко в нем, силком заставляя себя двигаться осторожнее, но тут он откинул голову назад, прогнулся и предложил мне свое тело.
— Да, да, вот так. Вот так. — Его голос застрял в этом невозможном пространстве между приказом и мольбой. — Ну же, Лори, возьми меня. Возьми. Я так хочу.
Вновь полностью обезоруженный, я повиновался.
Одной рукой поймал его запястья, прижал их у него над головой, вытягивая тело в одну линию жара и нетерпения, и взял его быстро, жестко и бешено, прижав вот тут, под собой, чтобы хоть как-то выдержать это все — все наслаждение, облегчение и незамутненный восторг. Не награда за подчинение, унижение и запрет прошедшей ночи, а часть целого, продолжение. Кульминация.