========== Часть первая ==========
Вывеска салона татуировки поскрипывала на ветру… Не знаю, как хозяина угораздило сделать весь свой салон в стиле вестерн — и это в самом центре столицы! — но этот скрип однозначно раздражал. Равномерный надоедливый звук напоминал фильмы о Диком Западе, и так и казалось, что сейчас растворятся двери, едва не слетая с петель, ввалится полуживой ковбой и попросит очередную порцию виски, которая добьёт его окончательно.
Хорошая мысль почти побудила меня покинуть этот притон безвкусицы, но дверь действительно открылась. И, хотя в комнату вошел не ковбой, а сам хозяин салона, уходить я тут же передумал, вспомнив, зачем я здесь.
— Где шрам-то? — после недолгих разъяснений задумчиво спросил Мэл.
Мэл… Странное имя. Меня так и подмывало спросить, не Маркс-Энгельс-Ленин ли скрывается за таким мелодично звучащим словом, но внешний вид мастера, бородой и лысиной действительно напоминающий Маркса, дал вовремя передумать.
Молча задрав рубашку, я открыл вид на тонкую, ещё красноватую тройную линию на животе под рёбрами с левой стороны. Шрам напоминал аккуратные царапины от когтей мелкого хищника вроде кошки. Так стало после операции по коррекции. Раньше это было три безобразных рваных рубца. След от несчастной любви. Хотя… не такой уж несчастной. И не такой уж любви.
— Что делать будем? Решил уже?
— Да. Виверна, здесь будет её голова, — я указал на правую лопатку. — А шрам прикрыть хвостом.
Мэл довольно хмыкнул и одобрительно кивнул.
— Первая татуировка — и сразу такой размер. Отважно.
Отважно… Мелочи по сравнению с тем, какие решения мне пришлось принимать последнее время и ещё придётся принять в ближайшие дни.
Следующие полчаса мы посвятили продумыванию дизайна, прорисовке деталей на бумаге… Три — столько раз мне предстояло прийти в этот салон, чтобы завершить татуировку полностью. Татуировку, которая должна была поставить точку на моём прошлом. На этой истории. На Пашке. Странный способ, но мне надо было совершить что-то из ряда вон выходящее, чтобы сделать другой, не менее важный шаг.
С Пашкой мы были знакомы практически с детства. Кажется, это было в классе пятом, когда родители перевели его в нашу школу. Мы сразу подружились: светлый, весёлый мальчишка — он не чурался новых знакомств, сразу к себе располагал своей искренней улыбкой и без умолку разговаривал. Нас посадили за одну парту, и это, как оказалось, стало отправной точкой нашей длящейся уже почти пятнадцать лет дружбы. Потом было несколько совместных лет в школе — чудесных, полных приключений и новых ощущений. У Пашки начались увлечения девчонками, подружки менялись одна за другой. А я… Я понял, что меня девчонки не интересуют совсем.
Нет, Пашка не стал предметом обожания. К нему я не испытывал никаких чувств, кроме дружеских. И всё же…
Вернувшись после службы в армии, я практически в первый день узнал, что Пашка собирается жениться. Партия ему выпала неплохая: дочь какой-то шишки — при деньгах, положении в обществе, и Пашку, конечно же, пристроили. В университет он поступал, уже зная, что по выпуску сядет в кресло менеджера дочернего предприятия папаши жены. По дружбе и меня обещал устроить.
Обещание своё он сдержал: работа у меня отличная. Не то, о чём я мечтал раньше, но доходная, да и руки пачкать не приходится. Правда, работу придётся менять. Нет, Пашка не будет мешать. Истерик с разбором полётов, конечно, тоже не будет устраивать. Я сам не смогу больше смотреть ему в глаза и делать вид, что между нами ничего не было.
О том, что я — гей, Пашка узнал случайно…
— Посмотри! Лёш, ну посмотри, какую я камеру купил! Теперь точно сделаю самый шедевральный шедевр.
Фотографировать Пашка любил всегда. Сколько его помню, он постоянно таскался с отцом за Свемой, часами сидел в ванной комнате со всеми этими проявителями-закрепителями. Сам я в этом не понимал совершенно ничего, но счастье от покупки камеры не разделить не мог. Уж очень заразительно он радовался.
— Замечательно. Будешь теперь всех и вся фотографировать, а мне опять фотографии под нос совать, — отмахнулся я, улыбаясь.
Когда-то давно Пашка мечтал стать фотографом. У него и правда неплохо получалось, ещё в школьное время он участвовал в каких-то конкурсах, занимал призовые места. Но семейная жизнь подкорректировала его планы, и из Пашки-фотографа получился Пашка-серьёзный-дядька-в-кресле-менеджера. Ему эта роль не шла…
— Вот с тебя и начну!
Я даже не успел среагировать, а уже прозвучала череда щелчков.
— Здорово, правда? Восемь кадров в секунду, можно фотографировать всё подряд…
— И потом часами разбирать фотографии, выискивая из кучи мусора единственный достойный кадр…
— Который окажется шедевром, — Пашка рассмеялся, рассматривая отснятое на экране, а потом с серьёзной миной добавил: — Но ты на роль шедевра не подходишь. На всех фотографиях ты похож на скукоженного старика. Неудивительно, что Оксана от тебя сбежала, сверкая пятками.
Оксана… С ней мы «встречались» почти два года. Конечно же, она знала, что, кроме дружбы, у нас с ней ничего не может быть. Пожалуй, Оксана была единственным человеком, который знал о моей ориентации, кроме моих родителей. И её это устраивало. У нас был чудный симбиоз: я играл роль ревнивого ухажёра, отгоняя от неё неугодных поклонников, а она прикрывала меня, появляясь на всяческих встречах-вечеринках в роли моей невесты. Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается, и пару месяцев назад Оксана встретила молодого человека, с которым захотела настоящих отношений. За пару дней до этого разговора мы с ней официально «расстались».
— Да-да, — согласился я. — И ты бы отстал от меня со своей камерой.
— Да ну её, камеру. Слушай, тут у моей Ленки подружка завелась: умница, красавица, я б сам такую из койки не прогнал…
— Не стоит, — отмахнулся я, уже прекрасно понимая, к чему он клонит.
— Не, ну Лёх, несерьёзно это. Ну, сбежала от тебя Оксанка. Ну да, понимаю, она та ещё красотка была. Но не стоит теперь запираться в четырёх стенах…
— Паш, отстань. Это не из-за Оксаны. Я просто не хочу…
— Не отстану. Мне надо, чтобы ты с ней познакомился… — начал Пашка свою обычную «песню».
— Тебе надо, ты и знакомься. А от меня отстань.
Я бы не реагировал так нервно, если бы этот диалог не повторялся уже в десятый раз. Знал я, зачем ему нужны были эти знакомства: сам этих подружек жены тащил в постель, а я ему нужен был для прикрытия — жене рассказывать, что с подругой друга он никогда и ничего не замутит. Она в таких случаях делала вид, что верит. Я не вмешивался в их отношения. Ровно до тех пор, пока меня не пытались вмешать в них насильно.
— Ну, Лёх, тебе что, сложно замутить с красивой бабой? Ты посмотри на неё хотя бы! Она знаешь какая! Ух!
— Да хоть сама Моника Беллуччи. Паш, серьёзно тебе говорю, не буду я ни с кем знакомиться…
— Что ты ломаешься, как девка? С тебя что, убудет? — процедил Пашка сквозь зубы, явно начиная злиться.
— Убудет, — ответил я тем же.
— Поломаешься? Или свою примерную репутацию боишься запятнать?
— Да к чёрту репутацию! Не интересуют меня женщины. Будь они хоть самые раскрасавицы!
На самом деле я уже давно обдумывал, как рассказать Пашке о своей ориентации. Раньше было проще: можно было прикрыться своей природной скромностью, несовпадением симпатий, позже — желанием заработать на жизнь, прежде чем заниматься поиском избранницы. Но мне было уже далеко не двадцать, женщины сами и без моего желания обращали на меня внимание, да и финансовая сторона вопроса была давным-давно решена. Находить отговорки становилось всё сложнее, и я знал, что настанет тот момент, когда знакомить с женщинами меня начнут если не насильно, то очень настойчиво. Сейчас, как мне показалось, был вполне подходящий момент, чтобы раскрыть карты.
— В смысле? — Пашка отшагнул, как ошпаренный, тут же перестал сердиться, и на его лице нарисовалось ничем не прикрытое удивление.
— В прямом, — выдохнул я и устало опустился на диван.
В одну секунду стало так легко, словно я долгие годы тянул за собой гружёный вагон, а теперь он отцепился. До того я переживал, как Пашка отреагирует, если я скажу ему правду. А в тот момент… всё стало абсолютно безразлично. Будет ли он сердиться, скажет ли что-то обидное или просто молча уйдёт — всё стало не важно. На душе стало легко, как будто я наконец-то смог дышать полной грудью.
Пашка молча смотрел на меня. Минут пять, не меньше. Я чувствовал его взгляд на себе, но посмотреть на него сам не решался. Просто потому что не знал, что сказать ещё. А потом он также молча сел рядом.
— И как давно?
— Всегда, — ответил я, не задумываясь.
— А Оксана? — после недолгой паузы спросил Пашка, как будто тщательно обдумывал каждое слово.
— Договорённость.
— Она знала? — на этот раз не без удивления спросил Пашка.
Я только кивнул в ответ. Признаться, я не знал, как мне реагировать. Потому что с трудом понимал Пашкину реакцию: в его голосе не слышалось отвращения или разочарования, тем отчётливей было заметно, как осторожно он подбирает слова. И у меня появилась надежда, что он не оттолкнёт меня, узнав правду. Каким бы сильным ни было желание перестать врать ему, терять самого близкого друга не хотелось.
Какое-то время мы сидели молча. Я ждал, что Пашка скажет что-то. Хоть что. Мне хотелось знать, о чём он думает. А он… Чёрт его знает, о чём он думал в тот момент и почему молчал. Я и до этого-то не мог предугадать его действия и слова, а уж в тот раз тем более.
— Послушай, — начал я, нарушая затянувшуюся паузу. — Я понимаю, ты сейчас наверняка думаешь, что…
— Что я сейчас думаю, так это одно: я наконец-то понимаю, почему ты на школьном выпускном отшил Воронину. Почти десять лет меня мучил вопрос, как можно было отшить первую красавицу школы! А теперь я наконец-то понял! — совершенно серьёзным голосом сказал Пашка. А потом заржал как конь. И я тоже…
В тот вечер мы много говорили. Обо всём на свете и ни о чём. С моих плеч свалился огромный груз, который я носил с собой много лет, каждый раз думая о том, что обманываю лучшего друга, вру, глядя ему в глаза. Собственно, я обманывал практически всех, кто был хоть как-то связан со мной. Но врать Пашке было тяжелей всего. В тот вечер я наконец-то мог быть самим собой, не скрывая своих мыслей и чувств. Я был счастлив.
Если бы я уже тогда знал, чем всё это обернётся…
========== Часть вторая ==========
Конечно же, как человек, основательно готовящийся к любому ответственному шагу в жизни, я узнавал и про татуировки: тщательно выбирал мастера, расспрашивая у знакомых и друзей, которые имели личный опыт, читал много интернетных форумов, выискивая подходящий мотив. Я был готов к боли. Всё оказалось не так страшно, как обещали.
— Ты не усни мне здесь на кресле! — прокомментировал Мэл с ухмылкой мою зевоту. Он спросил меня о причине, по которой я решился на такой большой мотив. И я рассказывал — всё как есть: пока он рисовал на моей коже, я говорил.
Нет, я, конечно, чувствовал иглу и иногда, когда она попадала в особо чувствительные точки, непроизвольно вздрагивал. Но мои мысли были далеки от этой боли… На улице было уже темно, когда был закончен первый «сеанс». Во избежание инфекции Мэл заклеил спину, где теперь красовался силуэт виверны, и я направился домой. Через две недели я должен был вернуться на второй «сеанс». Две недели — столько Пашки не будет в городе. Я был уверен, что выбрал удачное время. И для татуировки. И для всего остального.
Пашка не любил татуировки никогда. Может быть, поэтому я решил сделать её себе? Да ещё такого размера… Я не пытался идти ему наперекор. Для этого слишком уважал и по-дружески любил. И всё же…
После того вечера, когда Пашка узнал о моей ориентации, в наших отношениях ничего не изменилось. Мы даже больше не возвращались к этой теме какое-то время. Разве что он перестал приглашать меня на знакомства с подругами жены. Это был позитивный побочный эффект: мне до чёртиков надоело отмазываться и придумывать причины, почему я не могу встретиться с очередной красоткой, почему не перезваниваю тем девушкам, которые имели неосторожность сами вручить мне визитку с телефоном и настойчиво просить позвонить, кокетливо улыбаясь.
Меня всё устраивало. Мы, как раньше, по пятницам ходили пить пиво в какой-нибудь из эксклюзивных клубов столицы, откуда Пашка направлялся к очередной «жертве», навесив лапши на уши и ей, и жене, а я со спокойной совестью шёл домой. И мы по-прежнему работали вместе: Пашка — на своём управленческом посту, я — на своём уютном месте в отделе развития. Всё изменилось в один пятничный вечер…
Как обычно в такие вечера, мы задержались на работе, якобы доделывая неотложные дела, а на самом деле просто ждали открытия клуба. Поехали туда на такси, что само по себе было необычно. Пашка всегда водил сам, а когда выпивал, вызывал рабочую машину, даже если было два часа ночи. В тот вечер машина осталась в гараже фирмы.
Не помню, что мы в тот вечер пили, но однозначно алкоголя было много и пивом мы хоть и начали, но однозначно не закончили. Пашка жаловался на тестя, рассказывал, как тот прижимает его, не даёт развернуть собственные амбиции и воплотить в жизнь грандиозные планы по улучшению системы фирмы. Жаловался на жену, что та замучила его своими странными вкусами и предпочтениями… Тогда я не обратил на эти слова внимания. А стоило.
Стрелки показывали третий час ночи, когда Пашка отключился прямо на барной стойке… Я тоже был в состоянии сильного шторма и на ногах держался, только придерживаясь за стену. Бармен со знанием дела вызвал нам такси, набирая номер по памяти, и попросил охранника помочь мне усадить Пашку в подъехавшую машину. Уже сидя на заднем сидении, я назвал водителю Пашкин домашний адрес, но тот пробурчал что-то невнятное о том, что дома его ждёт змея из рода подколодных, из чего я понял наверняка — домой он ехать не хотел.
Недолго думая, я попросил водителя развернуться, и мы поехали ко мне. Та ночь изменила в моей жизни всё… Я отлично помню, что засыпал я в своей постели один, — Пашка бревном упал на диван в зале и сразу уснул, — а вот проснулся я от движения в кровати.
В первый момент я даже испугался. От неожиданности. Не каждый день обнаруживаешь в своей постели незваного гостя, особенно если уже много лет ни с кем не делил кровать. Но почти сразу понял, что рядом Пашка, и успокоился. В конце концов, мы уже не раз ночевали вместе. Правда, это было давно, ещё в школьное время.
Напрягся я, когда почувствовал Пашкину руку на своей спине: лёгкое, горячее прикосновение к коже, от которого я замер… За окном было ещё совсем темно, и я не мог сказать даже примерно, который был час. И сколько прошло времени. В моей голове роились мысли, никак не складываясь воедино. Какое-то время ничего не менялось, и я уже было решил, что Пашка просто по пьяни чего-то напутал. Но…
Лишь только я утешил себя мыслью о слишком пьяном рассудке, как Пашка подвинулся ближе и обнял меня: крепко, не осторожно, как обнимаешь случайно во сне, а вполне уверенно. На секунду я решил, что сплю и всё это не больше, чем сон, но, когда Пашка коснулся губами моего плеча, по телу пробежало нечто, напоминающее электрический разряд, и я понял, что это всё происходит на самом деле.
Я был пьян. Чересчур пьян, но прекрасно понимал, что эта ситуация переходит все границы дозволенного. Не знаю, о чём думал Пашка, когда залез ко мне под одеяло, но он явно сделал это с определенными мыслями. Из одежды на нём были только носки — это я прекрасно чувствовал всем телом: прикосновение обнажённой кожи к коже.
Сделав попытку отстраниться, я практически сразу понял, что это будет не так просто: Пашка держал меня крепко. Совсем не так, как держит пьяный. Но от его дыхания разило алкоголем, и это оставляло надежду, что он просто не соображает, что делает.
— Я всё прекрасно соображаю, — хрипло ответил Пашка на моё предположение. — Я давно об этом думал. С того самого разговора. Я не гей, мне слишком нравятся бабы. Но мне всегда хотелось попробовать трахнуть мужика.