Первый Зверь
Елена Синякова
Все народы втайне любят свои самые темные и страшные легенды.
1 Глава.
Никто никогда не узнает, как поступит раненный зверь.
Склонит ли голову в поисках помощи.
Или убьет тебя в последнем своем предсмертном рывке, отдавая свою душу богам вслед за тобой.
Но часто смерть не самое страшное, что может ожидать тебя, и забвение может стать долгожданной свободой от тягот жизни, в которой уже ничего не держит.
Я не чувствовала, ни боли, ни холода дремучего заснеженного леса, опустившись в сугроб на колени и прикладывая последние силы, чтобы ослабить путы, что врезались в белоснежные лапы, окропляя его кровью снег.
Зверь не рычал, не пытался кидаться на меня, только тяжело дышал, глядя в глаза своим осмысленным, желто-зеленым взором, словно мог читать мои мысли.
Железный капкан был тугим и врезался в его плоть до самой кости, причиняя адскую боль, но даже она не сломила гордой свободной души, из пасти не вырывался ни вой, ни стон.
…я не знаю, почему я остановилась и бросилась к нему на помощь, пока за мной шел тот, кто был страшнее любой армии мира.
Жестокий, кровавый, бесчеловечный.
Не человек. Не зверь. А истинный монстр.
Он шел по моим следам, ведомый жаждой крови, не оставивникого из моей семьи в живых.
Немыслимая, ужасная, полная агонии смерть постигла каждого, кто попытался встать на его пути, когда он пришел, разрушив сотни жизней.
И всё, что я могла — это бежать.
Даже если знала, что нет такого человека, кто мог бы спасти меня — все люди были ничтожно слабы перед тем, в чьих жилах тек яд и лава.
Нет такой крепости, за которой я могла бы спрятаться — для того, кто разрушает камни одним ударом и рвет людей голыми руками, словно они всего лишь марионетки, нет никаких преград.
Нет такого места в целом мире, где бы он не нашел меня.
— Давай же! — пот выступил на холодной коже и острые шипы прокалывали мои холодные пальцы до крови, когда я в последнем отчаянном рывке пыталась ослабить путы, держащие волка. — Давай!
Большое белое тело дрогнуло, когда две дуги скрипнули и поддались совсем немного, впиваясь шипами в мои пальцы, откуда струилась липкая кровь, но волк настолько ослабел и онемел, что едва успел выдернуть лапу, но уже не мог пошевелиться и тем более подняться на ноги, чтобы спасти свою жизнь.
…и я была такой же, сломленной и раздавленной, хоть и стояла на ногах, в желании броситься в этот снег и ждать своего смертного часа, потому что больше не осталось никого, кто мог бы переживать за меня и любить.
— Уходи отсюда, — прошептала я волку, словно он мог понять меня, отчего-то продолжая наивно верить, что животные способны услышать нашу душу. — Ведь ты не один! У тебя есть стая! Спасайся!
Едва поднявшись на дрожащие ноги, я тяжело сглотнула, судорожно осмотревшись по сторонам и теперь понимая, что свернуть с дороги, ведущей в дальнюю деревню и отправиться в самую гущу леса явно не было хорошей идей.
Единственное, о чем я думала сейчас, что возможно, смогу увести этого монстра подальше от ни в чем неповинных людей, что мирно жили своей жизнью, занимаясь рутинными делами, и которые долгими морозными ночами снова будут рассказывать страшные истории про не-человека, чья сила неизмерима, а ярость страшнее адского пламени.
Дай Бог они никогда не узнают, что он существовал на самом деле!
Снег был пониже только у самой кромки леса, где пышные зеленые ели укрывали своими могучими ветками землю, и только там я могла передвигаться хоть как-то, оставляя после себя борозды, по которым меня легко можно было отыскать.
Бежать не получалось. Я с усилием плыла в этом бескрайнем белом океане, который скорее станет моим саваном, чем спасением, боясь оглянуться и замерев, потому что дрожь прошла по всему телу.
Не от холода. Не от срывающихся нервов. А от колючей паники.
Дядюшка был прав, когда говорил, что я сразу пойму, если ОН окажется рядом.
Я не смогла его увидеть сразу, но ощутила его приближение всем телом, которое закричало об опасности.
Непередаваемые жуткие импульсы, которые невозможно было понять или объяснить, на грани вопящих инстинктов, когда казалось, что во мне задрожали даже кости.
Нечто подобное я испытывала только в глубоком детстве, когда, заигравшись с братом и его друзьями, из теплого дома, вспотевшая и раскрасневшаяся, выбежала на улицу прямо на лютый мороз, тут же ощутив на коже его кусающие и жалящие импульсы, от которых взвизгнула и сразу ринулась обратно в дом.
Но в этот раз дело было не в холоде.
Это был ОН.
Тот, кто без труда нашел меня, сколько бы времени я не бежала и как бы глубоко в лес не зашла, в поисках хрупкой надежды на свое спасение, ведь все мы кричим о том, что не боимся умереть, но когда наступает эта секунда с ужасом понимаем, как же сильно хочется жить, несмотря ни на что.
Больше не было смысла бежать.
Слова дяди по-прежнему звучали в моей голове, словно он был все еще жив и мог прийти на помощь: «Беги так быстро, как только сможешь! Беги и не оглядывайся! Но если он будет рядом, стой так, словно вросла в землю! Стой и не шевелись! Как бы он не пугал, что бы не говорил и не делал, не смей бежать, когда он рядом!»
Затравленно в душе, но стараясь держать горделивую осанку княжны и дочери своего отца, который никогда не склонял голову ни перед кем, я обернулась, пытаясь отыскать глазами того, кто никогда уже не сможет покинуть моих мыслей, сколько бы мне не осталось жить.
Я не нашла его за своей спиной, как бы долго и пристально не всматривалась в лес, который сжимался вокруг удушливым пугающим кольцом, даже если был день и солнце высоко светило над пиками елей.
Но нет, мне не могло показаться.
Его присутствие я ощущала всем телом, сжимая зубы до хруста, чтобы скрыть собственную дрожь и впиваясь ногтями в ладони, сжимая кулаки, словно была готова к бою, не обладая ни его силой, ни оружием, чтобы хотя бы попытаться защитить себя.
Он был здесь.
Я ощущала его взгляд на себе.
Взгляд ужасных нечеловеческих глаз, которые смотрели, не моргая, скользя по моему телу и оставляя после себя озноб, пробирающий до самых костей.
Жуткие, хищные глаза цвета блеклого солнца, я снова ощутила проступающие синяки от его удушающих длинных пальцев на моей шее и ту непередаваемую силу, с которой он поднял меня над полом, словно игрушку, прорычав раненному и умирающему в агонии отцу своим низким хриплым голосом:
— Кровь за кровь, боль за боль! Как ты убил того, кто был беспомощен, так и я заберу жизнь того, кто не заслуживает этого! И пусть невинная кровь твоей дочери оросит безвестную могилу моего отца!
— Только не ее!!! Забери мою жизнь, прокляни мою душу, только не трогай её!!! — кричал мой отец, захлебываясь своей кровью, и пытаясь подняться со вспоротым животом, глядя безумными глазами на то, как монстр, откинул меня на холодный каменный пол, залитый кровью, рывком поднимая его, чтобы прорычать в искаженное смертельно-бледное лицо:
— Как же это странно — ведь умрет она, а дыра в сердце останется у тебя, когда, даже умирая в судорогах, ты будешь помнить, что не спас ее, хотя мог бы! Теперь ты понимаешь, с чем жил Я все эти долгие годы в мучительных мыслях о том, что мог бы спасти отца, но не смог!!! НЕ СМОГ!!!
Я поспешно закрыла глаза, глотая горькие слезы от осознания того, что отец не смог бы выжить после тех страшных ран, что получил от всего одного движения руки этого монстра, который не знал ни боли, ни пощады.
Мы слишком поздно поняли, что он пришел в наш дом не ради денег или власти, а чтобы стереть с лица земли нашу семью, утопив целую усадьбу в крови, беспощадно убивая всех, кто пытался противостоять ему или просто попадался на пути.
Кровь этих безвинных людей была и на мне, впитавшись в длинное платье и оставляя кровавый след на белоснежном поле снега, пока я пыталась прорваться вперед, сама не зная, куда бегу.
Открыв глаза и глотая слезы, я замерла, чувствуя, как паника пробирается под кожу, подобно морозу, что окутывал каждого, стоило только остановиться на секунду, чтобы перевести дух.
ОН стоял впереди, скрываясь в тени могучих безмолвных зеленых великанов, глядя прямо на меня, опередив и преграждая дорогу, куда бы отныне я не решила бежать.
Затаив дыхание, и слыша лишь как заколотилось сердце под кронами мрачного дремучего леса, я смотрела прямо в глаза своей верной погибели — желтые, хищные, обжигающие пламенем.
Никогда еще я не видела никого страшнее и больше.
Никогда еще мои колени не дрожали так неистово.
Среди княжеского воинства папы был один высоченный и широченный. Его даже по имени никто не звал, так и называли — детина. Но он хотя бы был человеком, и добряком.
Тот же, кто стоял, прячась в тени деревьев, был еще больше и еще шире, и теперь я знала точно, что таких людей просто не бывает.
Но вот монстры — бывают.
Он не торопился выходить из тени, когда я уже знала определенно и точно, что в свете дня его глаза будут выглядеть еще более дикими и страшными, вобрав в себя солнце, но не согревая, а обжигая своей злостью и яростью.
Словно все застыло вокруг, притихнув, как обычно бывает перед сильной бурей. Только волк дышал тяжело и хрипло, оставшись за моей спиной, когда я поняла, что дышу в такт с ним, теперь сама угодив в ловушку, тиски которой едва ли получится разжать.
Монстр вышел из тени неспеша, с полным и высокомерным осознанием своей силы и власти надо мной, теперь не скрывая ничего и показывая себя во всем первородном ужасе.
Огромный, с нереально широкими плечами и мощной волосатой грудью, облаченный в одни лишь кожаные штаны…умытый кровью моей семьи и всех тех, кого я знала и любила.
Кровь была на его губах, подбородке и шее.
Она стекала по огромной груди и каменному прессу, впитываясь в то единственное, во что он был облачен. Даже его волосы, словно посыпанные пеплом и собранные в хвост за спиной, стали алыми от того неимоверного количества крови, которую он пролил, ворвавшись в мирное утро людей, которые ничего не подозревали и поэтому не смогли спастись.
Он шел ко мне не торопясь, переводя взгляд с меня на волка и обратно, словно что-то решал для себя, остановившись слишком близко, чтобы не услышать, как колотиться мое сердце, даже если я выпрямляла плечи и вытягивала спину прямо до нервной дрожи и полного онемения.
— Зачем остановилась?..
Я содрогнулась всем телом от звука его голоса.
Низкий, хриплый, рычащий.
Он говорил так, словно ему было больно это делать.
А я старалась просто дышать, даже если колючий ком встал в горле при мысли о том, что на его теле была кровь моего отца и ни в чем неповинного брата, тело которого этот монстр волок за собой по льду, грязи и полу, удерживая за одну ногу….потому что второй не было, а его внутренности волочились следом, словно лохмотья кровавой рубашки.
Но как было не думать об агонии отца и рыданиях мамы, если это произошло так недавно, что слезы паники еще не успели высохнуть на мох ресницах?
Это все было чудовищно! Бесчеловечно! Несправедливо!
И вот я стояла перед ним — жестоким убийцей всех, кого я так сильно любила, проклиная его всей своей раздавленной и разорванной в клочья душой, вынужденная терпеть и держаться из последних сил.
— Разве тебе не сказали бежать от меня, что есть силы?
Я перевела взгляд на его лицо, словно высеченное из камня — с широкими скулами, впалыми заросшими щетиной щеками, отчего низ лица казался почти квадратным; упрямой линией подбородка с едва заметной ямочкой и этими жуткими немыслимыми глазами цвета бледного солнца, зрачок в которых то сокращался, то чуть увеличивался в такт его сердцебиению.
— Зачем спрашиваешь, если все слышал сам? — бросила я резко, вскидывая голову и стараясь казаться бесстрашной княжной, даже если все внутри меня сжималось в тугой комок, и приходилось запрокидывать голову, чтобы смотреть в ненавистное лицо.
Он усмехнулся, показывая ряд белых зубов с двумя клыками, как бывает только у диких зверей.
И не просто у зверей, а у хищников.
Его взгляд снова остановился на мне, когда монстр стал рассматривать меня неспеша и с мрачным интересом, словно не успел сделать этого в тот момент, когда держал меня над полом за шею, сдавливая своей ручищей и только чудом не задушив сразу.
Вернее, теперь я была уверена, что ему не составило бы труда убить меня, сожми он пальцы сильнее, но его цель была не в легкой быстрой смерти, а в том, чтобы наказать моего отца.
Сделать ему больно. Через меня.
«Невинная кровь твоей дочери оросит безвестную могилу моего отца»
Эти слова эхом звучали в моей голове, вместе с криком умирающего в муках отца.
Лишь последним усилием воли я сдерживала в себе рыдания, ощущая ядовитую боль и горечь от потери, которую едва ли можно было передать словами.
— Думала, волк сможет защитить тебя от меня? — наконец криво усмехнулся он, снова говоря с тем высокомерием и наглостью, которые могут быть лишь у того, кто знает наверняка, что его не победить, и глядя чуть прищурившись, отчего казалось, что в свете солнца его глаза стали цвета расплавленного золота.
— Хотела его спасти.
Зрачок монстра вдруг сузился, а затем полыхнул, словно что-то взорвалось внутри него, когда он проговорил своим хриплым рычащим голосом:
— Он такой же зверь, как и я…
— Он — зверь, а не монстр, как ты!
Я ходила по лезвию смерти, но не могла сдержать ни своей ненависти к нему, ни своей боли, что с каждой секундой росла и заполняла своей тьмой все внутри меня.
Он клацнул зубами, приблизившись резко и порывисто, когда я заметила, как трепещут и раздуваются его ноздри, словно он уловил аромат, который пришелся ему по вкусу, стиснув зубы и буквально врастая в землю, чтобы не сделать ни одного постыдного шага назад, даже если едва могла дышать от омерзения, пока монстр находился так пугающе непозволительно близко, что запах крови и его тела окутывал меня жаром.
— Что это? — прорычал он, прищуриваясь сильнее и явно чего-то не понимая напоследок, почти склоняясь к моей шее и шумно втягивая воздух. — Что ты чувствуешь по отношению к волку?