— Кто-нибудь еще услышал ее?
Поднимаясь по лестнице, Прескотт старалась выдерживать безразличный тон.
— Или как-то пытался помочь?
— Здесь? — хихикнула Элен. — Кто заметит? Здесь кто-нибудь всегда занимается чудачеством. Но такие, как Анхела, вы же понимаете, что она не из дурочек. Я имею в виду, что она действительно приятная женщина, и она не наркоманка. Я полагаю, что кто-то плеснул в нее кислотой. Когда я увидела ее, мне стало понятно, почему бедный ребенок так кричал, потеряв голову!
Теперь, когда они поднимались по лестнице на второй этаж, над грязным, узким проходом воцарилась тишина, нарушаемая только каплями дождя, бьющимися о стекло.
— И что вы сделали потом? — подсказала Прескотт.
— Сначала я не могла сообразить, что делать. Я знала только одно, что ад не позовет к себе свиней.
— Ты поступила правильно, Элен, — заверила ее Прескотт. — Кому надо, чтобы полиция совалась не в свое дело?
Улыбка, выражающая облегчение и благодарность, осветила лицо хиппи.
— Это то, что и я подумала. И когда Лорис дала мне вашу визитку, — она сказала, что вы знаете чем помочь, — я сразу позвонила вам.
— Не беспокойся, Элен, я позабочусь обо всем.
Она решительно постучала в дверь.
Лорис с прижатой к боку куклой открыла дверь. Теперь ребенок был притихшим, очевидно, выплакавшись до конца, но ее глаза были полны ужаса. Она прижала к себе куклу, словно ее жизнь зависела от нее.
Прескотт поправила очки на переносице.
— Я здесь, чтобы помочь твоей маме, Лорис. Где она?
— Я не знаю, — пробормотала она потерянным голосом, посмотрев через плечо в другой конец комнаты.
— Она опять ушла... но в этот раз не возвращается.
— Что ты имеешь в виду?
Прескотт отстранила ребенка. Не сделав и двух шагов по направлению в гостиную, она ошеломленно остановилась.
— Боже... Господи!
Анхела все еще сидела в углу кресла. Ее тело окаменело и было без движения, как отдельный предмет мебели. Она была в состоянии общего кататонического отрешения, и, казалось, совсем не дышит. Ее лицо было похоже на маску мертвеца, мертвенно-бледное от недостатка кислорода. Она уставилась не мигая на отражение огней рекламы на потолке.
— Я старалась, но она не возвращается.
Слезы снова полились из глаз Лорис, и она обхватила куклу обеими руками.
— Это я во всем виновата.
Ее подбородок начал дрожать, и слезы потоком побежали по ее лицу.
— Это все из-за меня, что па не...
— Это ерунда, — оборвала ее Прескотт резко. Кивком головы она показала Элен, чтобы та закрыла дверь. Она подождала, пока Элен выполнит ее просьбу, и продолжила разговор с ребенком голосом более нежным и более уверенным.
— Твоя мама заболела. Ты не должна винить себя. Ты хочешь мне помочь сделать так, чтобы мама почувствовала себя лучше?
Хлюпая носом, Лорис кивнула.
— Сначала ты должна перестать плакать.
Достав полосатый носовой платок, Прескотт помогла Лорис высморкать нос.
— А теперь я хочу, чтобы ты пообещала мне, что будешь делать все, что я скажу.
Лорис прекратила тереть нос тыльной стороной ладони и снова кивнула.
— Где здесь телефон?
— В маминой спальне.
— Это через дверь направо.
Элен сделала шаг вперед, желая показать дорогу.
— Я найду, — поспешила заверить ее Прескотт, ей не нужны были никакие свидетели. — Я была бы очень благодарна, Элен, если бы ты позаботилась о ребенке. А я сейчас вернусь.
Не давая ей возможности ответить, она повернулась и направилась в спальню. Она быстро взвесила все «за» и «против». Ее главной задачей было прикрыть Картера.
Она понимала, что самым простым было бы отвезти Анхелу в «Белевью», но эта больница связана с полицией, а тогда начнутся расспросы. Лучше поместить Анхелу в частную клинику, где такие вещи держатся под секретом.
Прескотт уже случалось обращаться в такую клинику. Только месяц назад она договаривалась там об аборте для одной из сучек Картера.
Она поставила свою большую сумку на в постель, расстегнула ее и достала телефонную книжку, нашла нужный номер телефона и набрала его.
Клиника «Мартингейл» на Парк-авеню обслуживала тех немногих, чьи проблемы и мелкие грешки, если узнавались, то становились яркими заголовками на первых страницах газет За определенную плату богатые и знаменитости могут прийти сюда, чтобы втайне избавиться от запоя, выйти из состояния отравления, сделать незаконный аборт и снять нервный стресс. Как обычно, обслуживание клиники было безупречным. Она только упомянула имя Картера, дала краткое описание «проблемы», и сразу же палата в психиатрическом отделении была забронирована. «Скорая помощь» без опознавательных знаков незамедлительно выехала по названному адресу.
Положив трубку, Прескотт заметила а свою визитную карточку, лежавшую на ночном столике рядом с телефоном. Очевидно, хиппи — хозяйка дома — забыла ее здесь. Она положила ее в карман пальто. Оглядывая в спальню, она заметила на ночном столике фотографию в рамке, на которой Картер улыбался своей мальчишеской улыбкой. Снимок стоял таким образом, чтобы утром, проснувшись, а также ночью, засыпая, Анхела могла сразу его увидеть. Расстегнув огромное отделение в записной книжке, Прескотт вставила туда снимок, рамку и все остальное. Она обнаружила несколько моментальных снимков Картера в ящике стола и пачку любовных писем, связанную сатиновой лентой; страницы, оттого, что их часто держали в руках, истерлись, и текста почти не было видно. Эти вещи она также сложила в сумку.
Перед тем как уйти ей было необходимо проверить всю квартиру и аккуратно все, что было связано с Картером, убрать. Для этого сначала она должна выпроводить Лорис и Элен. Вернувшись в гостиную, она нашла их сидящими на диване, отвернувшимися от ужасного зрелища в углу. Элен с нежностью держала ребенка на руках и мурлыкала ей колыбельную песенку. Измученная Лорис с трудом держала глаза раскрытыми.
— Здесь обо всем позаботятся.
Прескотт посмотрела на Элен многозначительным взглядом, а ребенку успокаивающе улыбнулась.
— Сейчас, Лорис, приедет доктор, чтобы позаботиться о твоей маме. Мы уедем отсюда, поэтому тебе придется тоже уехать...
— Уехать... куда? — Лорис прижалась к Элен. — Я без мамы не поеду!
— А почему? — спросила Прескотт успокаивающим тоном. — Но если ты хочешь поехать со своей мамой, тебе все равно надо надеть пальто и шапку. Я не знаю, где они. Покажи их мне, пожалуйста.
Она улыбнулась, однако ребенок продолжал смотреть на нее настороженно. Прескотт никогда не была очень ласковой с детьми.
Хиппи пришла ей на помощь.
— Сладкая, куда твоя мама убирает пальто и шапку?
— В мою уборную.
— Отлично, пойдем туда и заберем их.
Лорис позволила Элен помочь ей встать, но прежде чем она сделала следующий шаг, она потребовала у Прескотт:
— Мама тоже поедет?
— Да, конечно, — соврала Прескотт.
Лорис поморщилась.
— Тогда ладно.
Все еще прижимая к себе куклу, она направилась в свою комнату.
— Это моя комната, — сообщила она, с гордостью открывая дверь.
Чтобы включить свет, она встала на цыпочки и потянулась.
— А это моя уборная.
Она была слишком мала ростом, чтобы дотянуться до крючков, на которых аккуратно в один ряд висели ее вещи, а тем более до верха вешалки с рядом крошечных капоров.
Прескотт быстро нашла ее пальто и шапку и спрятала их за детский стульчик ребенка, замаскировав их плюшевым мишкой без уха.
— Мы поедем не прямо сейчас, Лорис, поэтому почему бы тебе не лечь и немного не вздремнуть? Уже поздно, и ты давно уже должна быть в постельке: я же вижу, какая ты сонная. Не волнуйся, — поспешила она добавить, прежде чем маленькая девочка успела возразить, — как только приедет доктор, и твоя мама будет готова отправиться, мы тебя разбудим.
— Обещаете?
— Я обещаю.
Ее мать никогда не нарушала своего обещания, поэтому Лорис считала, что все взрослые поступают так же, и без слов послушалась Прескотт. Едва ее голова коснулась подушки, она заснула глубоким сном.
— Бедный ребенок, — сказала Элен, когда Прескотт закрыла дверь. — Что с ней теперь будет? И как насчет Анхелы?
— Я договорилась, чтобы Анхелу положили в одну из частных клиник, где за ней будет прекрасный уход. Таким образом, Элен, не привлекая полиции, мы сможем избежать огласки этого несчастного случая в газетах.
— О, я вам так благодарна.
Так как два ее жильца недавно угнали машину, ей совершенно не хотелось иметь дело с полицией, хотя у нее появилось смутное подозрение: почему пресса могла заинтересоваться такой, как Анхела?
— Кстати, ты никому не говорила об этом?
— Здесь нет больше никого. Я не знаю никого из ее семьи... или друзей. Где-то есть отец ребенка, но я не знаю его адреса, чтобы связаться с ним.
— Ты когда-нибудь его встречала?
— Да, я много раз видела, как он приходил, но всегда по ночам и...
Она замолчала, не желая раскрывать своей привычки рассматривать в окно каждого, кто приходит и уходит.
— Он не появлялся уже около... кажется, двух лет. Я полагала, что они поссорились. Вы не знаете, где он?
— Он умер два года назад, Элен, — проговорила Прескотт трагическим голосом. — Убит во Вьетнаме.
— Хей, что за оказия! — она покачала головой, тряхнув своей кудрявой шапкой. — Но она же всегда говорила, что он вернется к ней.
— Я знаю, — лицо Прескотт приняло печальный вид. — Она всегда отказывалась признавать его смерть. Она до сих пор говорит о нем в настоящем времени и как о живом.
— И Лорис также. Только вчера она рассказывала мне, что ездила к папе.
Прескотт повесила свою сумку-кошелек на плечо.
— А она не говорила, кто ее папа или куда они ездили к нему?
Элен потребовалось время, чтобы обдумать.
— Нет, я просто спросила, почему она так празднично одета, а она ответила, что мама брала ее с собой на встречу с папой.
— Боюсь, что это было одно из заблуждений Анхелы.
Элен заморгала, пытаясь понять происходящее.
— Но я видела, как за ними приезжал большой лимузин с шофером.
— Серо-перламутровый «роллс-ройс»?
— Да, настоящий буржуйский кабриолет.
Прескотт понимающе улыбнулась.
— Это я присылала лимузин, Элен. Они провели день со мной на моей вилле. Я думала, что смена обстановки поможет Анхеле — последнее время, когда я разговаривала с ней по телефону, у нее была такая депрессия. Но каким-то образом она убедила себя, что это он зовет, а не я. Я пыталась ей доказать, что пришло время повернуться лицом к правде, что ее поведение вредит ребенку, заставляя верить, что отец жив, — она опять приняла печальный вид. — Она очень расстроилась. Я не могла предположить, что наш разговор приведет к таким последствиям.
— Хей, не возлагайте на себя всю вину. Она уже давно периодически впадает в «даун».
— Не знаю, как тебя благодарить, Элен, за твою доброту и понимание.
Расстегнув внешний карман своей записной книжки, Прескотт достала обычный белый конверт. Перед тем как ехать к Анхеле, она взяла тысячу долларов из кассы Картера, предназначенной для непредвиденных случаев, когда необходимо дать взятку. Она вытащила пять банкнот достоинством в сотню долларов каждая — сумма, которая, она была уверена, будет достаточной, чтобы гарантировать благодарность хиппи, не вызывая у нее подозрений.
— Пожалуйста, прими этот маленький подарок в знак моей благодарности.
— Ни за что!
Элен побледнела и посмотрела на деньги с презрением.
Прескотт не могла понять, к чему идет это новое поколение, но настаивать не стала.
— С твоей стороны это очень благородно. А если бы я тебя попросила еще об одной услуге?
— Только скажите.
— «Скорая» приедет буквально через минуту. Ты не могла бы спуститься и подождать ее, чтобы потом проводить сюда?
— Конечно.
— А я за это время соберу один чемодан для Анхелы и другой для ребенка.
— О, бедная, маленькая девочка, — сердечно пожалела Элен. — Что с ней будет?
Мисс Прескотт успокаивающе улыбнулась.
— Я позабочусь о Лорис. Я знаю, что ее отец был бы не против моей опеки.
Сводчатый потолок и высокие арки в готическом стиле над дверьми и окнами вестибюля женского монастыря «Святое зачатие» потрясли и ошеломили Лорис. Тяжелые коричневые шторы на каждом окне закрывали ослепительное сентябрьское солнце. Постоянно беззвучно всплывали и выплывали фигуры, одетые в черное и с черным платком на голове. Лорис никогда не предполагала, что существует такая тишина, в которой она сейчас находилась.
Она не могла сказать, как долго уже сидит и ждет на деревянной скамейке, куда посадили ее и положили ее вещи. Это время, казалось, пропадало внутри этих массивных каменных стен Она только знала, что за этими дверьми, как раз напротив того места, где она сидит, сейчас решают, что с ней делать дальше, и то, что от нее никоим образом не зависело это решение.
Малышка ужасно соскучилась по маме.
Тот шок, когда, проснувшись утром, она обнаружила, что мама ушла, уже прошел, но чувство вины в том, что уснула, когда ее забирали, жило вместе с ней. Мисс Прескотт сказала, что мама заболела и должна была поехать в больницу, и Лорис знала, что и в этом тоже была ее вина. Слезы навертывались на глазах, но она поморгала и прогнала их назад. Мисс Прескотт сказала, что если она будет плакать или не слушаться, тогда мама никогда не выздоровеет и она ее никогда больше не увидит.
Заветная дверь через холл открылась, показалась мисс Прескотт, которая направилась к Лорис, чтобы сопровождать ее. Та без промедления послушалась.
— Это Главная мать, Лорис, — сказала она, входя вместе с ней в кабинет. — Она благосклонно согласилась, чтобы ты пожила здесь до тех пор, пока не поправится твоя мама.
Главная мать была красивой статной женщиной, если бы не отталкивающий вид ее суровой черной робы и жесткого белого апостольника. С каждым ее вдохом серебряное распятие на груди поднималось и отсвечивало так, что создавалось впечатление, будто Христос тоже дышит.
— Спасибо, — вежливо сказала Лорис, — но я не хочу...
— Ты будешь говорить тогда, когда тебе скажут, Касталди.
Тон Матери был твердым, но не резким. Это был голос человека, привыкшего говорить в аудитории, требующего полного внимания и уважения, согласно его положению. Она строго выговаривала Лорис, сидя за большим дубовым столом.
В отличие от вестибюля обстановка в ее кабинете была очень скромная, похожая на армейский барак. Действительно, Главная мать часто думала о монастыре как о духовной крепости с ней во главе, ведущей непримиримую борьбу с Дьяволом и его войском; последнее, как она считала, его проявление было в безбожной эре мини-юбок и рок-н-ролла.
Лорис неуютно переминалась с ноги на ногу под ясным, леденящим душу взглядом монахини, инстинктивно понимая, что, когда кто-то что-то делает не так, как сказала Главная мать, это вызывает у нее крайнее раздражение.
Монахиня была очень недовольна фривольным поведением ребенка и более чем напугана, узнав после расспросов, что Лорис совершенно не признавала католическую доктрину. Ее мать только приучала ее веровать в любящего Бога, который всегда отзывался на ее молитвы. Лорис ничего не знала о мучениках и святых, Дьяволе и его искушениях, или муках в огне преисподни. Несмотря на это, она решила, что душа, так нуждающаяся в искуплении, была знаком свыше, ответственностью, от которой нельзя уклониться. А заодно монастырь получит прибыль в пять тысяч долларов.
Она перевела взгляд на мисс Прескотт.
— Ее необходимо немедленно окрестить.
Ее тон не терпел возражений.
— Поступайте так, как считаете нужным.
Главная мать взяла серебряный колокольчик и позвонила в него. Не успела она положить колокольчик на место, как дверь в кабинет открылась и важно вошла монахиня.
— Это сестра Тереза. Она отвечает за детей первых и вторых классов.
Сестра Тереза ростом была не выше пяти футов и казалась очень широкой, однако ее движения были на удивление энергичными и проворными. Ее бледное, одутловатое лицо выдавалось вперед из апостольника, как поднимающееся тесто, и, казалось, что последний с трудом вмещает его. Тугие, накрахмаленные ленты врезались в его плоть и создавали впечатление постоянного нахмуренного взгляда и зловещего рта. У нее были темные глаза-бусинки, густые брови и маленькие усики.