Олег вводит третий палец и не даёт разорвать поцелуй, не даёт простонать своё имя на всю машину. Серёжа сейчас на этой стадии: громкий, нетерпеливый, плевать он хотел на приличия. Ему нужно больше, ещё больше и быстрее, чтобы до звёзд перед глазами, а Олег не даёт. Руки дёргаются машинально — помочь себе, довести Олега до того же состояния, чтобы не смог себя сдерживать, но наручники не позволяют. Серёжа разочарованно скулит.
Олег выходит из него под протестующее мычание и достает резиновую пробку.
— Ты же любишь, когда опасность бьёт по нервам, да?
Сережа смотрит на него и неопределенно мотает головой, не успев сходу осознать суть вопроса. Такой пьяный, такой податливый.
Олег проталкивает игрушку внутрь, возвращая ощущение наполненности, достаёт откуда-то салфетки и протирает руки.
— Она… Будет вибрировать? — выдыхает Разумовский.
Олег ухмыляется так, что у него земля уходит из-под ног: такое выражение лица может сулить только что-то очень-очень… интересное. У него есть фантазия. Разумовский возбуждённо сглатывает.
Олег достает телефон и… Второй телефон, кажется. Серёжа присматривается получше, понимая, что это всего лишь рация. Всего лишь рация, на связи с конвоем полицейских, которые вынуждены работать ночью из-за него, которых они провели за нос и которые рвут на себе волосы от злости.
— Мне кажется, тебе есть, что им сказать.
Опьянённый гормонами мозг Сережи трезвеет мгновенно. Он расширяет глаза и чуть не задыхается, спрашивая:
— Ты шутишь? Они же… Нам же…
— Если ты скажешь, что тебе такое не нравится, то не будем так делать, — серьезно говорит Олег.
Серёжа замирает и молчит, тяжело дыша. Олег смотрит на него, ожидая ответа, и, кажется, посмеивается внутри. Чтобы Разумовский не пошел на риск ради собственного удовольствия? Такого не было никогда.
Серёжа вздыхает и сдаётся, опуская голову. Ничего больше Олегу не надо. Он достает телефон, включает блютуз и ставит пробку на самую слабую мощность, заставляя Разумовского повести плечами и прошептать под нос:
— Ну конечно, куда ж нам спешить?
Серёжа громкий. Серёжа не привык себя стесняться. Он любит шипеть сквозь зубы, и стонать, и умоляюще хныкать, и скулить от возбуждения, так что эта идея с рацией — все равно что пройтись над пропастью по острию ножа. Ему придётся очень постараться, чтобы быть тихим. Это как минимум тяжело, когда Олег смотрит так, откровенно наслаждаясь его беспомощностью. Когда нельзя зажать руками рот, прикусить пальцы, и остаётся только ровнее дышать, рассчитывая на собственную никудышную выдержку. О да, Олег, ты отлично всё спланировал.
Серёжа ёрзает на месте, пытаясь усесться так, чтобы вибрация ощущалась как можно меньше. Морщится, когда не получается, закусывает губу. Олег наблюдает за его метаниями как хищник за добычей и произносит:
— Ну, поехали.
Он зажимает кнопку записи и подносит трубку ближе к Серёже. Тот закрывает глаза, чтобы не видеть этого взгляда. Так дело не пойдет.
— Я иногда буду отпускать, чтобы не занимать линию, — говорит Олег, тут же разжимая пальцы. — Следи за лампочкой, пожалуйста.
— И за твоей блядской ухмылкой заодно, да? — от волнения Сережа переходит на мат.
— Как хочешь, — пожимает плечами Олег. — Если ты веришь, что так будет легче…
— Заткнись, — шипит Серёжа, не размыкая глаз.
Олег замолкает.
Лампочка загорается синим, освещая часть Серёжиного лица. Он честно держится, продолжая ёрзать. Кажется, от этого становится только хуже. В какой-то момент он сводит брови и сильно вдыхает носом, задев, наверное, чувствительное место.
Олегу хочется обхватить его руками и насадить сильнее, чтоб не смог сдержаться: начал ёрзать, умоляя поднять мощность, выстанывая его имя прямо в динамик. Он ведь такой тактильный, плавится от любого прикосновения, задыхается даже от самой слабой вибрации, пылает после поцелуев, так ласкается, будто давно изголодался по чужому теплу.
Лампочка погасает.
— Хорошо держишься, — смеётся Олег.
— А с чего ты решил, что я не выдержу?
Вместо ответа Олег увеличивает мощность, ставя на два из пяти. Серёжа ойкает и вытягивается стрункой, громко дыша.
— Тише, — хрипло шепчет Волков, утирая капельку пота с его шеи, — Ты всё сможешь. Я включаю.
Разумовский приподнимается на месте, и на первый раз такое жульничество ему прощается. Смотреть на него все равно приятно.
Олег вдруг хитро улыбается и тихо-тихо произносит:
— У меня в одной руке рация. А во второй управление твоим умопомрачительно прекрасным состоянием. Угадаешь, какую кнопку нажать?
Серёжа мотает головой.
— Тогда мне придется выбрать самому, — предупреждает Олег. — Думаешь, я тебя пожалею?
Разумовский недовольно рыкает, облизывает губы задумчиво и беззвучно произносит:
— Правая.
Олег держит кнопку рации примерно пять секунд, а после отпускает. Угадал. Серёжа остаётся в своём положении, с волнением ожидая, пока его выгнет от усилившейся вибрации.
Олег вдруг прижимается к нему и резко сажает на место, вызывая возмущенный вскрик и распахнутые глаза.
— Фак! Ты… Ол-лег, так нельзя! Ох-х м-м-м…
— Чш-ш-ш, спокойно, она выключена, — успокаивает его Олег. — А у тебя так ноги затекут.
Серёжа не находит слов и только раздражённо рычит. Волков целует его раскрасневшиеся щёки. От касаний тот тает, весь выгибается, пока наконец не выдерживает и тихонько стонет, сам того не желая. Когда Олег случайно задевает стояк, стон выходит куда громче. Серёжа тянется к Волкову губами, но тот отстраняется.
— Ещё раунд?
— Ты… маньяк.
— Ты тоже, — парирует Олег. — Так что? Боишься, что не сдержишься?
— Я-а-ах? — задетый за живое Разумовский вскидывает нос. — Включ-чай.
— Да ты уже сейчас сдержаться не можешь.
— Включай! — требует Серёжа азартно. — Спорим на… Мх-хм… На что… Нибудь.
Олег не собирается возражать и зажимает кнопку. Серёжа выгибается и тихонько дышит ртом. На этот раз он, наученный опытом, периодически щурится и поглядывает на лампочку. Дыхание совсем сбивается, кажется, что он сейчас задохнётся.
Проходит несколько мучительных секунд, в течение которых Сережа все чаще поглядывает на лампочку.
Видя, что он уже на пределе, Олег берет телефон в руку, подносит палец к экрану и выразительно смотрит на Разумовского, ожидая, пока тот снова соберётся подглядеть.
Серёжа ловит его темный, пожирающий взгляд и ошалело расширяет глаза. Олег выгибает бровь. Молчаливый диалог между ними продолжается несколько секунд, прежде чем Олег, всё так же бесстыже глядя в глаза, медленно поднимает бегунок до цифры четыре. Серёжа издает какой-то сдавленный писк и запрокидывает голову.
— Какой умница, — еле слышно шепчет Волков, издеваясь. — Хорошо стараешься.
Серёжа изгибается так, чтобы было лучше видно ладони. Одной рукой он показывает средний палец.
— Серый, ты напрашиваешься, — шепотом говорит Олег, держа палец над экраном. — Хочешь ещё?
Разумовский бессильно выдыхает через зубы. На Волкова находит странная жестокость, и он придвигается ближе. Серёжа отворачивается, но это не мешает прошептать:
— У тебя так красиво стоит, что мне хочется насадиться ртом.
Разумовский одними губами произносит какое-то проклятие. Олег усмехается.
— Я влажно проведу губами до самого основания. Хочу почувствовать, как головка упирается мне в горло. Как ты громко стонешь и просишь быстрее. Ещё и ещё. Такой влажный, твёрдый. Хочешь, я втяну щёки, чтобы обхватить его со всех сторон?
Волков нарочно облизывается. Разумовский начинает тихонько хныкать, устав держаться.
— Ты хочешь ещё, Серёж? Мы пока не все мощности попробовали.
Серёжа мотает головой. Олег наклоняется к его шее, обжигая дыханием.
— А чего же ты хочешь?
Оба понимают, что если он начнет отвечать, то сорвётся, и больше не сможет остановиться. Олег только этого и ждёт, подступает медленно, неотвратимо. Серёжа мечется по креслу, не может найти себе места. Волосы взмокли и растрепались, лицо залил алый цвет. Такой возбуждённый, раскрытый, почти молящий.
Они занимают линию уже слишком долго, но Олег почти забывает про это, прислоняясь губами к нежной коже за ухом, поцелуями спускаясь ниже, пока Серёжа не контролируя себя прижимается к нему бёдрами и глотает стоны. Пробка дразнит, но её до дрожи мало, так хочется больше, больше! От Олега одурманивающе пахнет, он касается так уверенно, зная все его слабости, влажно проводит — Господи! — языком за ухом и вдоль челюсти. Даже через шепот слышно, как сильно Олег его хочет, от этого внутри будто скручивается тугая пружина.
— Скажи, что тебе так нужно.
Серёжа дёргается в сторону. Всё, на чем он держится это азарт и чистое упрямство. Но, кажется, их скоро начнёт не хватать.
— Пустим в дело тяжёлую оборону, — выдыхает Олег и отстраняется. На мгновение рация отключается, и Сережа, пользуясь моментом, громко, развратно стонет, давая себе волю.
У Олега по спине идут мурашки. Он закрывает глаза и качает головой.
— Ох, Серёжа…
— Ты долго держал кнопку, — выстанывает каждую букву Разумовский. — Слишком… Слишком долго. Боже, пожалуйста, я так тебя хочу…
— Можем прекратить прямо сейчас, если ты признаешь, что больше не можешь, — Олегу самому хочется убить себя за эти слова, но они вырываются раньше, чем он успевает подумать. Он и сам в какой-то мере испытывает волю: смотреть на такого Серёжу и почти его не касаться — пытка.
— У тебя последний шанс, — выдыхает Разумовский. — Только быстро. Ты же не хочешь, м-м-м… Ты же не хоч-чешь, чтобы я кончил без тебя? Боже, я… М-м-м…
— Сделать поменьше? — ехидно спрашивает Волков.
— Так ты продуешь, — выжимает улыбку Разумовкий.
Олег вдруг с серьезным лицом берёт в руки телефон и ставит все пять. По салону разносится громкий мат, Разумовский стонет, сжимая зубы, хныкая, чуть ли не всхлипывая.
Когда всё резко прекращается, Серёжа удивлённо поднимает брови, ещё долго пытаясь отдышаться.
— Ты чего?
— С тебя достаточно. Дальше справлюсь без неё.
— Вот это… — Сережа сглатывает набежавшую слюну, — уверенность.
Волков загадочно касается рукой своей «джентльменской» сумки.
— Посмотрим. Включаю?
Серёжа глубоко вздыхает и кивает. У самого глаза горят от азартного любопытства.
Когда лампочка вновь загорается, отбрасывая синие тени на их лица, Олег достаёт из сумки пистолет. Серёжа наблюдает за ним, затаив дыхание.
Олег направляет дуло на него. Разумовский понимает, что влип вместе со своими кинками.
Ствол прислоняется к самому горлу, холодя кожу тяжестью металла. Олег медленно ведёт им наверх и улыбается. Знает, что это запрещённая тактика, прекрасно знает. Серёжа ёжится и безуспешно старается настроить себя на страх, но тело упрямо считает ситуацию сексуальной.
— Знаешь, интересная вещь, — тихо произносит Волков. — Вот с такого положения, — он быстро передвигает пистолет на несколько сантиметров ниже, — можно застрелить человека насмерть, и никакая скорая не спасет. Одним. Движением. Руки.
«Господи-пожалуйста-прекрати-это-слишком» — стремительно проносится у Сережи в голове. Лучше уж любые игрушки. А на этот пистолет реакция такая…
В голове всплывает собственный язык, вылизываюший ствол, и как металл слегка кислит, а Олег снисходительно шепчет: «Умница», входя в него пальцами с другой стороны, растягивая долго и хорошо, как только он умеет. Серёжа безуспешно старается избавиться от яркого образа, но не выходит. Он закусывает губу почти до крови, но, почувствовав металлический привкус, понимает, что сделал только хуже.
Олег наблюдает за ним и указательным пальцем поглаживает спусковой механизм, как бы раздумывая.
— А с этой точки, — пистолет перемещается, — умрёшь медленнее, за несколько минут, если не захлебнешься кровью. Но когда тебя найдут, никто не сможет опознать лица. Интересно, правда? Щелчок — и тебя нет.
Серёжа вытягивает шею и медленно выдыхает, находясь на своём пределе. Олег с нежностью обводит дулом его подбородок и приставляет курок к новому месту. Серёжа, зажмурившись, думает о том, как похожим движением Волков тогда стёр белую каплю с его подбородка и, не долго думая, слизнул её сам.
— Отсюда, по слухам, стрелялся Кобейн, — говорит Олег в реальном времени. — У меня, правда, не ружье, но это даже лучше.
Мысленно Сережа начинает отсчитывать секунды. Это конец.
Десять.
Девять.
— Могу показать на тебе, куда попала пуля Джона Леннона или Александра второго. Как легко лишить человека жизни.
Восемь…
— И тебя это возбуждает, не так ли? Тебе это нравится.
Семь, шесть…
— Держать кого-то на волоске от смерти, или находиться там самому.
Пять…
Олег щелкает предохранителем и это становится последней каплей. Серёжа стонет прямо в приставленный к лицу микрофончик. Олег отбрасывает рацию и целует его. Из динамика раздается шуршащее: «Кто там балуется?»
— Я… Тебя… — Серёжа шепчет прямо в губы. — Ненавижу. Ты бы… Ещё… Сосать начал… Боже…
— Кто ж виноват, что ты такой наркоман, — быстро говорит Олег, отстраняясь. — Теперь можешь хоть кричать. Тут лес, никого нет.
Он отпирает наручники ключами, и Серёжа тут же обвивает его шею руками, наконец-то закидывает ноги. Языком он проводит влажную дорожку по солёной шее, целует им же оставленные старые засосы. Олег глухо стонет.
— А сам-то, — выдыхает Серёжа, услышав.
Одной рукой он хватает рацию и протягивает Олегу.
— Давай сюда.
— Я думал, ты боишься.
Разумовский фыркает.
— Я игрался с тобой, плевать я хотел на копов.
Он трётся членом о бедро и громко, несдержанно стонет прямо Олегу в ухо, получая в ответ укус в плечо.
— Ох, у нашего волка острые зубки? Давай ещё!
Они переплетаются, целуют друг друга и гладят, как умирающие от жажды бросаются на воду. Олег притягивает к себе его талию так, что они соприкасаются голыми животами, а затем руками спускается ниже, достает игрушку и проталкивает внутрь пальцы. Серёжа трётся о него и стонет, насаживаясь сам. Места мало. Становится неудобно
— Давай спиной, — просит Олег. Серёжа послушно выпутывается из его рук и разворачивается. Утыкается лбом в кожаный подголовник и неровно дышит. Олег прижимается к нему, легонько целует тыльную сторону шеи и спрашивает:
— Ты достаточно растянут?
Сережа мычит что-то неразборчиво-утвердительное и пошло выгибается. Олег гладит его по спине, пробегается касаниями по позвоночнику и наконец спускается руками на бедра.
Разумовский берет с сидения рацию и ехидно спрашивает:
— Развлечем бедных ночных дежурных?
— Тебе мало приключений на сегодня?
— Ну Олеж… — стонет Серёжа своим самым жалобным тоном.
Раскатывая презерватив, Волков вспоминает, как точно такое же «ну Олеж» привело их ночью к полицейскому участку, куда как раз приехало Московское начальство. На красивом, с иголочки крузаке. Мерзкий лысый тип и его «телохранитель» — Олег тогда мгновенно заржал с такой формулировки. Телохранителями Сережа называл тех, кто, на его взгляд, проводил ночи в постели с «объектами».
— Тебе тяжело отказать, — наконец отвечает Олег, и Сережа довольно зажимает кнопку.
Он входит сразу на всю длину, отчего Разумовский сперва вскрикивает, а потом мелко дрожит от удовольствия. Такой тактильный, такой податливый и жадный. Олег глухо стонет, зная, что его сейчас слышно в нескольких местах сразу в режиме прямого эфира. Серёжа выдыхает:
— Быстрее!
Олег толкается часто, тихо рычит и кусается, впиваясь ногтями в бёдра. Боже, на улице ночь, а им жарко, жарко! Разумовский стонет и извивается в его руках, горячий и родной, возбуждённый до одури, до тихого хныканья.
— Быстрее, быстрее, пожалуйста! — умоляет Сережа срывающимся голосом.
— Я сейчас верну на место пробку, — угрожает Олег.
Сережа жалобно выдыхает, а Олег как нарочно замедляется. Хочет измучить его в край, до дрожи в коленках, чтобы перед глазами всё поплыло. Серёжа такое любит, и матерно благодарит потом, лёжа почти без чувств и путаясь языком.