– Я ненавижу тебя.
– Ещё раз.
– Я ненавижу тебя, твою машину и всё, что с тобой связано!
– Ответь на вопрос: куда ты пойдёшь?
– На работу.
– Твои лекции на сегодня окончены. Ещё раз: куда ты собралась?
– Тебя это больше не касается.
– Я твой муж сегодня, завтра и десятки тысяч дней от этой даты. Куда ты пойдёшь?
Мой телефон блинкает сообщением, я крепко его сжимаю, изо всех сил борясь с желанием метнуть в лобовое стекло, а ещё лучше в голову человека, только что назвавшего себя моим мужем. На экране высвечивается имя подруги – Адити. Адити, как всегда, вовремя: хочет уточнить время нашей встречи.
– У меня ужин с Адити. Мы договаривались.
– Покажи, – требует.
– Открой дверь.
– Я выпущу тебя только в руки Адити.
– Я засужу тебя.
– Ты знаешь, что нет. С твоими диагнозами.
– Пошёл ты!
– Я не могу оставить тебя в мегаполисе в таком состоянии! Как ты не понимаешь? Кто, если не ты, должен это понимать?! – он впервые так сильно повышает на меня голос.
Да, мой супруг прав, из всей родни и знакомых, только я могу до конца понять его страх за близких. Панический.
Набираю сообщение Адити с просьбой встретиться раньше.
Машина заводится, и мы молча трогаемся. Когда подъезжаем к месту встречи, внушает:
– Прошу тебя, без глупостей. Ты взрослая женщина, совершай взрослые поступки.
– Как ТЫ?
Мои глаза видят его губы. Часть тела, от которой когда-то в юности у меня развилась зависимость. Не только физическая, но и психическая: даже теперь, когда мы вовсе не те, кем были раньше, его губы ежедневно целуют мой лоб или нос, или щеку, или даже мои губы, когда желают доброго утра, хорошего дня, спокойной ночи. И они ёрзали по телу Дженны каких-нибудь тридцать минут назад.
Глава 4. Принятие
Gabriel black – jump (feat. Sofi de la Torre)
Я не выдерживаю: мои внутренние замки́ разом открываются, слетают засовы, дверцы и двери распахиваются настежь, высвобождая неукротимый поток:
– Я ненавижу тебя! Ненавижу! Презираю и ненавижу! Ты… ты…
Я ничего не слышу, не понимаю себя и своих действий, слов своих не осознаю.
Не соображая до конца, что делаю, вылетаю из машины, но ядовитый лиловый шарф и вытянутое лицо стоящей на тротуаре Адити возвращают моё ускользающее сознание на Землю. Мысли складываются в неожиданный пазл, незнакомый рисунок с преобладанием рваных штрихов и оттенков чёрного и ядовито–жёлтого. Мои глаза находят выбившийся из мостовой засаленный десятилетиями камень, через мгновение его уже сжимает рука, ноги разворачиваются и пугающе уверенно несут меня обратно к машине мужа.
Я замахиваюсь и… и моя рука, вобрав почти всю силу ненависти, обиды и горечи, непомерным грузом осевшей в груди, где-то под рёбрами в районе сердца и лёгких, опускается на капот урода, по имени Spyder. Porsche 918 Spyder обошёлся моему супругу в два миллиона долларов. Число в названии модели означает ограниченный выпуск в количестве 918 штук, одна из которых, единственная в Ване, принадлежит ему – подходящий конь для поймавшего за хвост удачу всадника.
Вмятина на глянцевой поверхности металла приносит временное удовлетворение и облегчение. Можно даже сказать мимолётное – эффект всего мероприятия рассеивается, как только мои глаза наталкиваются на фигуру мужа, стоящего рядом и сжимающего пальцами свои виски́. Он просто стоит. Стоит вот так, спрятавшись за собственной ладонью, оперевшись рукой на капот, и молчит.
В его молчании – снисхождение. Мне больно. Мне так больно, что слёзы мгновенно покрывают зрачки плёнкой, мешающей видеть. Я моргаю, в попытках возвратить чёткость изображения, и чувствую, как горячие ручьи стекают по щекам.
– Вик…
Это его голос. Его голос и его же предательские, лживые, дешёвые глаза. Он, этот человек – это всё, что у меня было. Всё, что мне осталось от жизни, заставило когда–то в ней задержаться.
Не могу его видеть, невыносимо, истошно, до одури сильно хочу скрыться, сбежать так далеко, как только возможно и там потеряться. Желательно навсегда.
Спонтанные желания обычно имеют свои последствия, но не на этот раз – каблук Ботеги застрял в фигурной решётке водостока. Комичность моей дёргающейся ноги, безуспешно пытающейся вырваться из металлического плена, заставляет меня рыдать с чувством, всхлипывая и даже, кажется, издавая позорные жалобные звуки.
– Вик, я помогу… – бросается ко мне муж и тут же получает мой кулак в свой живот.
– Не приближайся! Не смей! – ору. – Не прикасайся! Даже пальцем меня не тронь! НИКОГДА! Понял? Никогда… и даже не думай обо мне! Лживая сволочь!
Его веки сжимаются в страдальческом порыве, и если бы мои глаза не были настолько ненавидящими, а это всё равно что «не видящими», то я бы, может быть, и заметила серый оттенок его лица, побелевшие костяшки сжатых в кулаки рук, вдавленные друг в друга губы.
Каблук Ботеги остался в решётке.
– Не понимаю, за что мы платим ТАКИЕ деньги? – прихрамывая, задаю риторический вопрос ошалевшей подруге, все ещё и уже довольно давно прижимающей ко рту ладонь.
Меня трясёт, я силюсь успокоиться, но одна только фраза Адити приводит меня в норму:
– Ты сумасшедшая! – её рука обессиленно падает на бедро, и я вижу в этом неосознанном жесте символичность: это я, моя жизнь, весь смысл моего существования.
Глава 5. Ценные советы
– Ну, выкладывай, что стряслось?
Адити, одна из самых продуманных и организованных женщин, какие мне встречались в жизни, забронировала для нас столик у окна. Я поражаюсь её выдержке, позволившей нам обеим выбрать и заказать блюда, дождаться вина и даже сделать пару глотков.
Вынимаю из сумки телефон, открываю сообщение, вручаю подруге. Она читает, и я не вижу на её лице ни капли удивления.
– И что? Такую фигню любой может написать! А если это клевета?
– Я всё видела сама. Полчаса назад. Это Дженна.
Теперь, кажется, она немножко удивлена.
– Ну… что я могу сказать, подруга… сочувствую! – наконец, находится.
Спустя глоток воды, за ним вина, снова вина, и снова воды добавляет:
– Искренне!
Почему мне нет дела до её дешёвого сочувствия?
–… ты красивая, умная, не принимай на свой счёт! Все мужики… ну уж точно бо́льшая часть из них – подлые дешёвые твари, продающие доверие за пару минут удовольствия для своего долбаного дружка. Они его канонизируют ещё в детстве, а затем всю жизнь боготворят, ты заметила? Особо чувствительные экземпляры даже дают ему собственное имя! Он слишком важен для них, чтобы разумность имела хоть какой-нибудь шанс на победу. Ты понимаешь, дорогая? Я знаю, что тебе сейчас…
Её трескотня утомляет. Всегда так было, но каким-то чудом мы всё ещё вместе.
– Что у вас сексом? – лепит в лоб.
– Есть. Огня нет.
– Значит, с ней он просто развлекается.
– Странно… развлекается. После меня к ней? Или ко мне после неё?
– Ты знаешь, такое бывает. У мужчин ближе к сорока, а чаще сразу за этим рубежом начинаются попытки доказать самому себе, какой он ещё жеребец. Это не старость маячит на горизонте, сверкая залысинами и сединой, которую чем больше рвёшь, тем больше она прёт, нет – это просто возрастные изменения, а парень в штанах ещё может вкалывать за двоих.
– Это мерзко. Из одной в другую… – проглатываю приступ рвоты – это, наверное, сигареты с непривычки, никотиновое отравление.
– Такие, как твой, не уходят. Он будет бегать на сторону, но брак для него – святое.
– Какой брак? Его давно нет.
– Браки бывают и такими тоже, Вик.
– К чёрту их. К чёрту всё! – снова затягиваюсь.
– Не дури и не думай с ним разводиться, – сообщает свои умудрённые жизненным опытом соображения подруга. – Он был никем, когда вы начинали жить вместе, а теперь, когда его идеи рвут конкурентов… да–да! Не смотри на меня так! Твой супруг цербер в том деле, которому себя посвятил, а после того, что случилось, его хватка стала ещё крепче.
«Того, что случилось» – так теперь наши друзья обозначают в пространстве и времени катаклизм, пережитый мной и Каем. Никто из них не говорит о нём предметно содержательно, лишь обозначают невинной обтекаемой фразой: «в тот год, когда это произошло», «после того случая», «до того, как всё случилось» и т.д. и т.п.
– Прости, я не хотела тебя огорчать! – оправдывается подруга. – Но согласись, нет ничего глупее, чем уступить незаурядно обеспеченного, зрелого и готового для отношений мужчину другой, когда его становление как бизнесмена и личности пришлось переживать тебе!
Конечно, нет ничего глупее. Особенно после того, что именно мы умудрились пережить и не рассыпаться в прах. И особенно после того, как тебя, дорогая подруга, мой уже давно состоявшийся супруг отшил, невзирая на не самые лучшие времена нашей жизни.
Честно сказать, в последние годы я относилась к повышенному интересу подруг (и не только их) к моему супругу философски: он вполне закономерен, учитывая его успехи и достижения. А с тех самых пор к разумности ещё и добавилась некоторая доля цинизма.
Но всё это имело место до сегодняшнего «прозрения»: моя слепая вера в преданность и заботу друг о друге, в клятвы, которые мы дали в присутствии священника и родни пятнадцать лет назад, со звоном врезалась в реальность и разлетелась на куски. Обломки.
Да, мой муж изменяет. Возможно даже, я допускаю, что у него имеются на это веские причины, но мне, как живому существу и женщине, всё ещё отчаянно пытающейся жить, от Её Величества Логики не легче.
– Он сказал, что с ней у него пятнадцать минут, а со мной – вся жизнь.
– Ну так, тем более! Прости меня, сейчас, дорогая, но вот здесь я совершенно согласна с твоим супругом: глупо уходить от состоявшегося мужа, чтобы нарваться на очередного козла, убедиться в том, что он ещё больший козёл, чем предыдущий, бросить его и обнаружить маячащий на горизонте климакс. Это в лучшем случае.
Не могу поверить своим ушам: когда этот мир успел настолько прогнить? Я не заметила.
– А для снятия болевого синдрома всегда есть старое доброе, апробированное веками средство – показывает феноменальные результаты в реанимации убитой самооценки. Оно же – бальзамическая субстанция с эффектом анальгетика, – подмигивает.
– Какое?
– Заведи любовника!
Вот мы и добрались до сути всего экскурса.
– Хватит! Руки не ломай! Действуй! – внушает.
Действуй! Действуй! Действуй! – гудит моя голова.
– Помнишь, ты пару недель назад говорила…
– Не помню! – отрубаю, надеясь задушить этот разговор в зачатке.
– …про парня… молоденького… в художке твоей, что ли? Ансель, кажется? Ты сказала, глаз с тебя не сводит!
– Замолчи! – прошу.
Адити обиженно поджимает губы, затем, хлебнув ещё вина, постановляет:
– Ну и зря! Душу бы отвела, с мужем бы расквиталась, получила бы удовольствие!
Удовольствие… в последние годы это запретный плод: я не позволяю себе испытывать радость. Варюсь в чувстве вины, сожалениях и тупой хронической боли. Никому не легче от моих душевных самоистязаний, но данный вполне разумный вывод никак не влияет на мою способность полноценно жить. Кажется, грусть и подавленность стали моей потребностью.
– Слушай… ты знаешь, а я ведь лет сто не видела тебя такой… такой…
– Какой?
– Живой… Да, точно! Именно живой! С тех пор, как это случилось, ты… поменялась.
Я знаю, что поменялась. В одном слове-определении, только что выданном подругой, заключена трагедия всей моей жизни.
– Ты что-то путаешь, дорогая, – вымучиваю улыбку и тянусь за стаканом, чтобы скрыть от Адити тот простой факт, что в данный момент я нахожусь на грани эмоциональной перегрузки.
– Да нет, вовсе не путаю! Посмотри на себя: щёки румяные, глаза блестят…
– Это от невыплаканных слёз.
– Слушай, как по мне, лучше уж так, чем мумией быть. Народ уже шарахается от тебя… ой, прости, что-то я не то говорю…
Точно шарахается: вот и муж, последний мой оплот, дёрнул на поиски приключений, чтобы окончательно не заплесневеть со мной рядом.
Словно издалека до моего сознания доносится обрывок риторического вопроса Адити:
– … а кто отправил сообщение? Меня это интересовало бы в первую очередь.
А меня не интересует. Потому что я ненавижу, а значит, НЕ ВИЖУ.
Глава 6. Точка отсчёта
Семь лет назад.
Наша первая встреча произошла перед кабинетом гинеколога, примерно за год до «того события», когда во мне ещё жила способность удивляться, радоваться, проявлять интерес. Я до сих пор не знаю, почему обратила на него внимание: из-за внешности или потому, что он привёл подругу на процедуру, о которой я при своём муже решила даже не упоминать.
В небольшой комнате ожидания, забитой стариками, двадцатилетняя пара выделялась слишком ярко, чтобы остаться незамеченной.
Пациентам, терпеливо ждущим своей очереди, не хватало посадочных мест, части из них пришлось толпиться прямо посередине комнаты. Молодой девушке славянской внешности досталось крайнее кресло, её парень встал рядом вроде бы и ровно, но, в то же время, создавалось впечатление, будто он накрывает её собой, прячет от других.
Усевшись, девушка сразу провалилась в свой смартфон. Её друг последовал примеру, достав из кармана стильной куртки свой собственный гаджет, но его поза не давала мне покоя: слишком громко она заявляла о его мужском начале, выпячивала его.
За время ожидания я успеваю изучить облик молодого человека с исключительной точностью: узкие модные штаны известного спортивного бренда, расстёгнутая удлинённая парка тёмно-синего цвета, достающая до середины его бедра, молодёжные кеды. Обычный юношеский наряд, но мой опытный глаз отмечает главное – безупречность и стиль. Его обувь настолько чистая, что выглядит новой, одежда аккуратная и выглаженная, не мешковатая и не слишком узкая. Нельзя сказать, что юноше повезло с ростом, но в его стройной хорошо сложенной фигуре имеется нечто особенное – мужская грация.
Его лицо не относится к числу тех, которые можно назвать модельными, но в нём есть приковывающая, даже затягивающая сила. Я отмечаю необычный разрез глаз, аристократически тонкий нос и ровную, по-детски безупречную кожу. Его волосы коротко острижены сзади, но оставлены длинными спереди и по моде зачёсаны назад. Я бы назвала подобную манеру их носить женственной, а потому отталкивающей, но не на этот раз: красивый высокий лоб и скулы молодого человека органично дорисовывает эстетически идеальная линия роста его тёмных волос. На этом как будто обнажённом лице самое первое, что я вижу – ясные карамельные глаза и ровные выразительные брови.
Благородство – именно его транслирует облик молодого человека.
Внезапно его взгляд встречается с моим, я чувствую себя пойманной на месте преступления и, оставив в качестве извинений небольшую улыбку, исчезаю в экране мелькающего новостями телевизора, висящего на стене прямо перед моим носом.
Нагнетаю серьёзность, для верности добавляю сосредоточенности и долго пытаюсь прочесть буквы, бегущие красной строкой. Я не знаю, сколько времени необходимо среднестатистическому человеческому мозгу, чтобы распробовать новое развлечение, но мой застрял где-то не там.
Если ваши взгляды столкнулись во второй раз, знайте: между вами уже что-то есть. Особенно если нечаянный зрительный контакт задержался дольше положенного. И я снова отвожу глаза.
Смотрю в немой экран телевизора, говорю себе: они дети. Просто дети, которым уже позволен секс и поцелуи. Это мальчик, вчерашний ребёнок, немного подросший, со вкусом одетый и причёсанный, с необычно умным для его возраста взглядом…
Так! Стоп!
Вынимаю из сумки телефон: от мужа звонков нет, сообщений тоже – он занят. Как всегда, слишком увлечён покорением Айти–Олимпа, чтобы вспомнить о том, что у него вот уже годы имеется жена. У всякого успеха есть цена, я свою плачу хронической тоской по мужу.