— Аметист, государь, — поправила я монарха, — аферистом его прозывают за склонность к выдумкам и каверзам. Он восхитителен, государь! — воскликнула я. — Такой милый, такой трогательный и доверчивый, а его…
Я отвернулась, но быстро была возвращена на прежнее место, и заботливые объятья короля вновь сомкнулись. Сейчас Его Величество стоял к Гарду спиной, мне барон был виден прекрасно. Его милость блаженствовал. Гнев монарха был усмирен, однако он все-таки сделал замечание, произнесенное негромко, но с явным намеком:
— Вам следует меньше общаться с молодыми неженатыми мужчинами. Я, как ваш господин, обязан следить за нравственностью, особенно девичьей, потому примите мои рекомендации к сведению, и мы не поссоримся.
Подняв голову, я ответила серьезным взглядом и спросила:
— Ваше Величество, вы хотите сказать, что я распутна?
— Вовсе нет, с чего вы это взяли? — с недоумением вопросил король.
— Тогда отчего ваши сомнения в моей честности? — спросила я с укоризной, а после, прижав ладони к своей груди, я взмолилась: — Не отнимайте у меня его милость, прошу вас! — и снова прижалась к королю: — Государь, вы ведь знаете, как тяжело завести во дворце доброго друга. Его милость не переступал границ ни разу, более того, я не вижу в нем мужчины, как и он во мне женщины. Но мы оказались близки по духу, оттого и сдружились. Кроме того дядюшка доверяет барону Гарду мою жизнь и честь, потому только его милость сопровождает меня в отсутствие графа Доло. — Я опять отстранилась. — Вы же знаете его сиятельство, он крайне щепетилен в вопросах чести, умен и прозорлив. Более того, зная о моем нежелании давать надежду, граф не подпускает ко мне никого, кто имеет на меня виды и серьезные намерения. — Теперь я накрыла грудь монарха ладонями, заглянула в глаза и повторила жалобно: — Пожалуйста.
Государь улыбнулся в ответ, после взял меня за руку, поднес ее к своим губам и произнес, глядя мне в глаза:
— Вы вьете из меня веревки, Шанриз, — наконец, поцеловал мне руку и отступил, окончательно выпустив меня из объятий: — Хорошо, пусть его милость и дальше сопровождает вас, однако я требую не допускать объятий и всяких касаний, не являющихся помощью и поддержкой предписанных этикетом. Барон, — внимание венценосца досталось моему наперснику: — Вам повезло… на этот раз. Но если я увижу, что вы позволяете себе более того, что я сейчас огласил, невеста сыщется быстро, и после свадьбы вам придется покинуть Двор, чтобы насладиться супругой сполна.
— Я ни разу не переступал дозволенных границ и не сделаю этого впредь, — заверил Фьер истово.
— Отрадно слышать.
Король отошел от меня, и я, оказавшись за его спиной, округлила глаза и прижала ладонь ко лбу. Так нагло я не вела себя еще ни разу. Лапать короля! Впрочем, он, кажется, только был рад воспользоваться моментом, может, еще и на пользу выйдет... Медленно выдохнув, я закрыло лицо ладонями.
— Что там? — услышала я вопрос государя и вскинула голову.
— Мы не знаем, — ответил Гард.
— Эта неизвестность изматывает, — пожаловалась я. — Хоть бы одним глазком взглянуть на моего мальчика.
— Ша… — начал Фьер, но опомнился и закончил: — Милость. Ваша милость, — уже весомо и четко повторил барон, — Его Величество, думается мне, спрашивает нас не о состоянии Аметиста, а о причине, вызвавшей ее.
— Вы верно понимаете… ша, — усмехнулся государь и ответил Гарду выразительным взглядом, — милость. Кстати, обращение по имени также неприемлемо.
— Простите великодушно, Ваше Величество, — склонил голову барон, — у меня с детства бывает дурно с дикцией. Слоги глотаю. Особенно, когда лнуюсь… Ну вот опять, — его милость удрученно вздохнул и опустил голову.
— Следите за вашей дикцией, Фьер, — насмешливо ответил государь. — Это в ваших интересах.
Гард приложил ладонь к груди, и… дверь открылась, разом прекратив все разговоры. Магистр Элькос появился на пороге. Он выглядел уставшим.
— Воды, — кинул маг кому-то из конюхов через плечо. Их, в отличие от нас, из конюшни не выгоняли. Впрочем, как раз работники были научены, как вести себя, когда работает маг. Пусть ветеринар был и слабым магом, но все-таки одаренным.
— Что? — коротко спросил король у Элькоса.
— Скверна, — покривившись, ответил тот. — Кто-то вплел ему в хвост заговоренную ленту. Бедняга уже еле дышал.
— Он жив, господин Элькос? — с замиранием сердца спросила я.
— Девочка моя, когда я вас подводил? — устало улыбнулся маг. — Дайте ему несколько дней набраться сил, и ваш дорогой Аметист снова будет измываться над вами.
— Я могу увидеться с ним сейчас?
— Когда вас удерживали запреты? — хмыкнул Элькос, и я поспешила к своему жеребцу. И пусть он принадлежал герцогине, но всё равно был моим.
Уже отойдя к двери, я услышала возмущенное восклицание магистра:
— Помилуйте, государь! Я эту малышку на коленях держал, я ей разбитые коленки и насморк исцелял, разумеется, Шанни – моя дорогая девочка! Она мне как дочь, и я буду ее так называть.
Закатив глаза, я вошла в конюшню. Теперь я точно знала, что фраза «ревнив, как Стренхетт», бывшее в ходу среди придворных и приближенных ко Двору, – не простая метафора. Королевский род обладал этой не лучшей чертой в полной мере. Но, отмахнувшись от этой мысли, я поспешила к Аметисту, чье фырканье показалось мне сладчайшей музыкой.
Глава 16
Аметист полностью поправился. Мой дорогой мальчик не только поправился, но кажется, спешил наверстать время, упущенное им для своих проказ. Никогда он не доводил меня до раздражения, а однажды преуспел настолько, что я не удержалась и возопила:
— Да что же ты за животное!
— Пфр, — не согласился наглец.
— Да-да, дорогой, ты – животное! Не жеребец, не конь и даже не лошадь, ты самое настоящее животное! Ты – живое воплощение всех пороков этого мира, с которыми я намерена бороться. Я против мужского обожествления, против преобладания мужской власти над женщиной, против этого несуразного идолопоклонничества, которому нас поучают с детства, превознося мужчину над женщиной, отказывая ей в уме и силе духа. Так скажи же мне, почему именно я стою здесь и вытанцовываю вокруг тебя, будто ты не скакун, а мой супруг?!
Дело случилось на вечерней прогулке. Сопровождал меня дядюшка, с бароном Гардом мы теперь старались оставаться наедине как можно реже, не желая подвергать его риску быть обрученным при живой жене. Да и просто не хотелось злить Его Величество, вернувшегося в мою жизнь вместе со всей толпой лизоблюдов. Разумеется, король не вел их за собой, они объявились сами, осознав, что игра в холодность закончена. Правду сказать, мне подумалось, что государь попросту устал ждать, когда же я начну страдать и попадаться ему на пути, чтобы вымолить прощение за дерзость, потому посчитал ту сцену у конюшни достаточной и милостиво меня простил.
Теперь он вновь стал появляться в гостиной своей тетушки, ну и лизоблюды, конечно, вернулись под гостеприимное крылышко ее светлости. Герцогиня парила на крыльях своей популярности, вновь звала меня «дитя мое», трепала по щеке и ласково улыбалась. Но вот кто так и не вернулся на вечера ее светлости, так это Ее Высочество. Государь всё чаще приходил один, лишь иногда его сопровождала графиня Хальт. В такие вечера она была чрезвычайно мила со всеми, включая меня. Буквально сияла очарованием и дружелюбием.
Оказалось, у ее сиятельства приятный голосок, не такой красивый, как у предательницы Керстин, но тоже весьма мелодичный. Серпина не отказывалась спеть одна или в дуэте, когда ее просили. Выглядела она в эти моменты прелестно. Изящная, нежная, возвышенная, даже чистая. Графиня была удивительно артистична и грациозна, и теперь, когда я могла видеть ее несколько с иной стороны, то понимала, что она могла увлечь своей хрупкостью и женственностью. Тогда я обращала взор на себя и видела полную противоположность графине. Это будто сравнить звенящий ручеек с лесным пожаром… Если королю не хватает с этой женщиной огня, то и его желание добрать необходимый ему жар на стороне был понятен. Только вот я греть его не собиралась. В любом случае не так, как видел он.
Впрочем, не могу сказать, что не получала удовольствия от общества монарха. Его Величество теперь много общался со мной, быстро забывая об остальных гостях герцогини, как и о ней самой. Даже приходя с графиней, присаживался рядом или же подзывал меня к себе, и у нас начиналась беседа, в которой мы обсуждали книги или искусство, как его ценители. Я с удовольствием рассказывала о своих предпочтениях и выслушивала о пристрастиях государя, но чаще слушал он, кажется, так решив узнать обо мне больше. Бывало, король расспрашивал меня о моем детстве и отрочестве, особенно забавляло его слушать о наших проделках с Амберли, ну… о моих проделках, Амберли была их невольной участницей.
Простота и искренность таких бесед были неимоверны прелестны. И лишь когда Серпина начинала петь, Его Величество переключал свое внимание на нее и с улыбкой слушал свою фаворитку, кажется, совсем забыв обо мне. Это раздражало. И, кажется, в такие минуты я испытывала нечто сродни укола ревности. Однажды и вовсе решила отойти, но успела лишь привстать с диванчика, на котором мы сидели с государем, как мое запястье оказалось в крепком захвате его пальцев. Его Величество перевел на меня взгляд и обронил:
— Меня это огорчит.
И я осталась, разом успокоенная мыслью, что и внимание и улыбка короля – это не любование, а лишь вежливость, потому что прочих исполнителей он слушал почти также, разве что не улыбался. И с того момента раздражение и ревность исчезли, я тоже начала слушать и получать удовольствие от голоса ее сиятельства и не скупилась на похвалу, впрочем, я всегда восторгалась людьми, одаренными талантами, будь то умение петь или же писать картины. Что не мешало мне помнить, кто такая Серпина Хальт, а главное, кто стоит за ее спиной, и что они, возможно, виновны в отравлении моего жеребца.
Виновный еще не нашелся, а может, его попросту не огласили, чтобы не мешать имя особы королевской крови в деле о применении темной магии. Однако это были мои домыслы, пока никем не подтвержденные. Гард опросил конюхов, кто появлялся в конюшне до того, как начались странности в поведении Аметиста. Все пожимали плечами и не могли дать точного ответа, что было странно.
Конюшни – не то место, где публика прогуливается толпами. Если бы не моя угодливость дурачествам Аметиста, то единственным из придворных, кто здесь появлялся, оставался бы граф Экус. Тот же Фьер зачастую ждал меня на улице или сознательно приходил позже, когда я уже закончу игрища с жеребцом и буду готова к нашим занятиям или прогулке.
— Либо к делу причастен один из конюхов, — резюмировал барон, — либо ветеринар, и тогда это объясняет, почему он не обнаружил скверны, или же все они дружно покрывают кого-то, чему я совершенно не верю…
— Почему? — полюбопытствовала я.
— Потому что всегда есть кто-то порядочный, или же попросту обиженный угрозой и обойденный вознаграждением. Нет, уже нашелся бы шептун, который непременно намекнул на то, что другие лгут. Тем более в деле, касающемся фаворитки Его Величества.
— То есть не выдадут графиню?
— Д… — он воровато оглянулся и продолжил, чуть понизив голос: — Дорогая моя, я говорю о вас, а не о графине.
— Это преждевременное заявление. В душе государях царит другая женщина.
— Ш… — он опять огляделся: — Шанриз, не расстраивайте меня. Вы не можете не знать, что быть в фаворе не означает делить с монархом ложе. Что же вы хотите сказать, что король, простите, спит со всеми своими фаворитами? Думаю, он был бы в величайшем гневе, если бы кто-то посмел намекать не некую связь между ним и тем же Дренгом. Фавор – это благоволение венценосца. Вы приближены им, вас балуют высочайшим вниманием. Более того, как вы думаете, многие могли бы себе позволить ворваться в королевские покои и потребовать магистра, а после выйти еще и с благословением Его Величества? Поверьте, вы таких не найдете. Что до магистра, то Элькос не просто придворный маг. Он важнейшая персона в окружении монарха. Королю проще отказаться от вас, от графини, от тетки с сестрой, чем от своего мага. Вы ведь заметили, как он отказался подчиниться и не называть вас в привычной ему манере? Магистр может себе это позволить. И потому никому бы и в голову не пришло просить у государя помощи его мага. Но вы получили и мага, и помощь, и самого короля в придачу. А теперь скажите мне, ваша милость, кто вы, если не фаворитка? И потому я утверждаю, что в деле, в котором замешана фаворитка, всегда найдутся желающие угодить. И потому я не верю, что конюхи кого-то покрывают. Скорей всего они попросту не знают. И тогда остается версия, что к преступлению причастен всего один, который либо впустил мерзавца отравившего вашего коня, или же сделал это сам за вознаграждение.
— Ветеринар?
— Про него я еще выясню подробней, но мне думается, что он непричастен.
— Но вы верно заметили, что он маг, но не заметил скверны, — возразила я.
— Спросите магистра, возможно ли такое, — ответил Гард. — Он должен знать о своем собрате, а я поищу нужные нам сведения в других источниках. Пока оставим его в подозреваемых, но не будем забывать, что он не единственный, кто мог это сделать.
Я согласилась, а после, использовав библиотеку, как повод оказаться в королевском крыле, встретилась там с магом. Элькос и вправду знал немало о нашем лошадином лекаре.
— Милая моя, Хест, конечно, маг и не такой уж слабый, как считают несведущие в нашем искусстве. Но он целитель для животных, и его дар ограничен. Если бы вашего Аметиста отравили обычным ядом, то Хест увидел бы это без особых сложностей. Думаю, потому и использовали магию, он ее увидеть не в силах, только допустить, что она есть. И я почти уверен, что он допустил, просто испугался, что обвинят его, потому и промолчал. Он вхож в конюшни, он одаренный – для королевского сыска этого бы хватило, чтобы сделать соответствующие выводы и обвинить беднягу. Но вот что я скажу вам, девочка моя, Хест обожает животных, и он скорее бы позволил отрубить себе руку, чем причинил вред даже крысе. Это его дар, понимаете? И вот еще что, Шанни, не вздумайте сунуть нос еще и в это. Государь без вас всё выяснит и накажет виновных. Это порча, к тому же наведенная в королевской резиденции, вы это верно отметили, и потому расследование проведут со всем тщанием.
— Но если виновными окажутся близкие ему люди?
— Не лезьте! Не превращайте поклонника во врага. Если будет подтверждена вина, он найдет, как наказать. А вы умерьте пыл и возвращайтесь к вашим фантазиям, в них хотя бы есть польза.
Гарду об этом разговоре я рассказала, он выслушал и кивнул:
— Я буду очень осторожен, — обещал барон. — Если я смогу раскрыть эту тайну, мы с вами ее разгадку будем знать точно.
Но все эти человеческие дрязги не волновали того, кто был целью чужой мести, а теперь и причиной поисков злодеев и справедливости. Господин Аметист развлекался, как мог, и чаще всего за мой счет. В своих увеселениях он совершенно не желал видеть меры. К примеру, на той вечерней прогулке, которая мне вспомнилась, дядюшка попросил показать ему результат наших занятий с Фьером. Я с радостью согласилась, очень уж хотелось похвастаться своими успехами.
Мы с его сиятельством нашли прекраснейшее место, свободное для бега лошади. Замечательнейшая тропинка, которую пересекало сломленное тонкое деревце. И высота была невелика, для Аметиста подобный барьер был простым и безопасным. Я забралась в седло, пустила жеребца к барьеру… И что же?
Это было грандиозное представление одного актера! Аферист начал с того, что со ржанием остановился перед деревцем, заупрямился и сдвинуть его с места не представлялось возможным. Я спешилась, взяла за повод и потянула скакуна к нашему препятствию, чтобы доказать его удобство. Но негодяй уперся! Я тяну, он не двигается с места, только опускает шею вслед за поводом. И сколько бы я его не уговаривала, это… это животное не сдвинулось ни на шаг! Я просила, я умоляла, я увещевала, я угрожала, я даже просила прощения, но он остался глух ко всем моим унижениям и уговорам.