Я не слушала музыку.
Вместо этого я осознала, что смотрю на звезды.
Я ехала быстро, по крайней мере, там, где могла.
Большую часть 40-го шоссе на запад я, наверное, ехала на двадцать-тридцать миль выше скоростного лимита.
Я не позволяла себе думать о месте назначения или о том, почему я ощутила нужду уехать именно сейчас, или что я собиралась делать, когда доберусь туда.
В итоге я оказалась в городке Мэнни через четыре часа с небольшим.
Дороги резервации немного меня замедлили. Они оказались более неровными, чем я ожидала, и здесь было чертовски темнее и сложнее видеть из-за малочисленных знаков и недостаточного количества отражателей. И все же по указаниям Мэнни было легко ехать, поскольку как только я съехала с шоссе, осталась всего одна дорога.
Я добралась до окраины поселения прежде, чем полностью осознала, что дома и подъездные дорожки по обе стороны дороги расположились намного ближе друг к другу. Прежде чем я успела осознать увиденное, я заметила здание суда, полицейский участок, о котором рассказывал мне Блэк, несколько магазинов и кафе, ряд зданий со спутниковыми тарелками, затем небесно-голубой почтовый ящик на белом шесте, который Мэнни описал как опознавательный знак в конце его подъездной дорожки.
Я свернула на гравийно-земляную дорожку прямо за почтовым ящиком, снова съехав с асфальта, и через доли секунд я увидела наружные стены небесно-голубого домика Мэнни с небольшой спутниковой тарелкой наверху - все так, как он мне описывал.
Увидев справа от дома конюшню и огороженное пастбище, я заметила дерево, возле которого он сказал мне припарковаться - между домом и забором пастбища.
Я припарковала внедорожник рядом со старым грузовиком «Тойота» и мотоциклом, выключила двигатель и фары.
Было невероятно тихо.
Используя своё зрение видящей, я просканировала местность вокруг дома и конюшен, отыскивая тёмные места, а также светлые - то есть места, которые не содержали живого света, стирали все живое, что должно быть там. Я подождала и проверила всю местность дважды, ища любые признаки, что там могли находиться вампиры и наблюдать за домом.
Каждое место, которого я касалась, казалось равномерно наполненным присутствием.
Шторм света здесь определённо был ярче.
Прилив золотого, оранжевого, белого и синего света омывал окружающую пустыню вместе с домом и конюшней. Этот свет окутывал двух спящих людей, которых я почувствовала в доме, и даже лошадей в конюшне, и несколько коз и овец.
Он умножал каждое живое создание в пределах видимости, но особенно - двух людей в доме. Я невольно заметила, что один из этих светов был существенно ярче другого. Во всем этом свете я заметила кристальный контур, сияющий как маленькое солнце внутри прокатывавшихся волн Барьера, плывшего поверх одноэтажного дома-ранчо, через него и вокруг.
Убедившись, что меня не подстерегает Волк или кто-то из его вампирской стаи, я сделала вдох и открыла дверцу. Подойдя к дому, я нашла ископаемый камень, о котором мне говорил Мэнни, и ключ, который он держал в намагниченной коробочке под ним, наполовину покрытой красной пылью и землёй.
К счастью, светила луна.
Бледно-голубой лунный свет лился на ископаемый камень, на квадратную чёрную коробочку и на ключ, который я вытащила оттуда и поднесла к двери. Смахнув часть пыли, я вставила серебристые зазубрины в замок под ручкой.
Казалось реально странным входить в дом, в котором я прежде никогда не бывала.
Стало ещё страннее, когда я закрыла за собой дверь, заперла её и осознала, что понятия не имею, куда мне идти и безопасно ли включать свет.
Я различила контуры глиняного камина, который прогорел до углей. Рядом с ним стоял длинный диван из коровьей шкуры и такое же кресло. Я знала, что любой из этих предметов мебели являлся наиболее вероятным местом, где я могла свернуться клубочком и перехватить несколько часов сна.
Положив ключ и чёрную намагниченную коробочку на маленький столик у двери, я сняла с плеча сумочку и поставила её на тот же столик.
Затем я сняла ботинки, один за другим, все ещё стараясь не шуметь.
Однако разувшись, я не направилась к дивану.
Вместо этого я простёрла свой свет.
Я нашла его ещё быстрее, чем снаружи - практически до того, как я направила взгляд своего света.
Он находился в той же спальне, где я видела его этим утром, только теперь я действительно видела, где эта спальня находится в доме. Наверное, раньше эта комната была спальней одного из детей Мэнни. Мэнни или его жена, должно быть, переделали её в гостевую спальню, когда дети повзрослели и съехали.
Я почувствовала Мэнни, спавшего в другой комнате, дальше по коридору и за гостиной, в кровати, которая была ненамного большей той, в которой спал Блэк.
Они оба дрыхли без задних ног.
Не считая меня, они были двумя единственными людьми в доме.
Я постояла там ещё несколько секунд.
Затем, почти прежде, чем я осознала принятое решение, я зашагала вперёд.
Я прошла мимо кухонного стола, освещённого льющимся через длинное окно лунным светом. Справа от него располагался проход, дававший мне вид на маленькую кухню с газовой плитой и допотопным холодильником. Пройдя мимо кухонной зоны, я вошла в узкий коридор с поношенным светлым ковром и очутилась лицом к трём дверям.
Две из этих дверей находились слева от меня. Одна находилась прямо впереди, в конце коридора.
За ней находился Мэнни - за этой дверью в конце коридора.
Комната за средней дверью пустовала.
Сделав вдох, я преодолела расстояние, отделявшее меня от ближайшей двери.
Стиснув ручку, я поколебалась всего мгновение перед тем, как открыть её как можно тише. Сделав ещё один вдох, я вошла внутрь, ступая ногами в одних носках.
Он оставил шторы задёрнутыми.
Даже свет луны не пробивался через плотную ткань.
Обернувшись, я закрыла дверь так же бесшумно, как открыла.
Моё сердце тяжелее забилось в груди.
И все же я не полностью проанализировала свои мотивы. Я не хотела делать это или думать о том, как он может отреагировать, обнаружив меня здесь, так что я не думала.
Мне приходило на ум, что поначалу он может не узнать меня.
По мне ударил проблеск воспоминаний о том, как он просыпался посреди ночи от одной из своих травм - как он атаковал меня во сне, когда вернулся из той тюрьмы в Луизиане и все ещё боролся с последствиями. До меня дошло, что в этот раз я рискую пострадать по-настоящему, учитывая, что он не догадывался о моем присутствии в доме.
Нахмурившись при этой мысли, я подумала, не попытаться ли мне сначала разбудить его.
Отсюда, то есть вне непосредственного радиуса его конечностей.
Я прочистила горло. Тихонько.
- Блэк? - позвала я.
Мой голос прозвучал практически шёпотом.
- Блэк, - позвала я чуть громче.
Он не шевельнулся.
Я бы могла все ещё сомневаться, в ту ли комнату зашла, учитывая, как тут было тихо, но я чувствовала его свет всюду вокруг меня. Я слышала его дыхание. Черт, да я чувствовала его запах - ещё одна странность видящих, которая обострилась с тех пор, как я начала тренироваться по-настоящему.
Отпустив свой свет, я также увидела его.
Его силуэт проступил из тьмы, гипер-резкий и кристально чёткий в деталях, и все же мерцающий и размывающийся волнами из-за всего этого золотого и белого света. Глядя, как он лежит на кровати, я осознала, что из-за всего этого света он может спать крепче обычного. Это может вытаскивать его дальше из тела, делая менее восприимчивым к пробуждению из-за нового присутствия в комнате.
Вздохнув при этой мысли, я провела рукой по своим длинным волосам и приблизилась к кровати.
Чем ближе я подходила, тем сильнее убеждалась в своей правоте.
Он находился в полной отключке.
Я задалась вопросом, проснётся ли он, если я улягусь рядом с ним и попытаюсь поспать, разделив с ним матрас. Там, где он лежал, оставалась масса свободного места вопреки тому, что матрас был слишком коротким для его роста.
Когда я взглянула на него, меня поразило, каким он был большим.
Я почти забыла, каким большим мужчиной он был - в физическом смысле. По крайней мере, из Барьера он выглядел крупнее, чем при нашей последней встрече - наверняка из-за поднятия тяжестей и всего остального, что он делал со своим телом после Нью-Йорка. Я сомневалась, что в нем осталась хоть одна унция жира. Судя по его Барьерному силуэту, его бицепсы выглядели толще моих бёдер, а талия оставалась худой вопреки тому, как расширялась грудь к его широким плечам.
- Блэк, - повторила я более мягко.
Он не шевельнулся.
Выдохнув - то ли от облегчения, то ли от раздражения, то ли и от того, и от другого - я приняла решение. Если он проснётся и нападёт на меня, значит, так тому и быть. Обычно его рефлексы достаточно быстры. Он почувствует мой свет и, будем надеяться, поймёт, кто я, до того, как полностью перейдёт в режим обороны.
Обойдя кровать, я скинула с плеч куртку, затем кофту, которую я надела поверх майки, как только на патио курортного ресторана стало прохладно. Уронив оба предмета на пол, я решила остаться в брюках и майке, но сняла лифчик.
Затем я забралась на матрас, стараясь не слишком его тревожить и не издавать ни звука. Перекатившись на спину рядом с ним, я выдохнула, уставившись в потолок.
Только тогда мне пришло в голову спросить себя, что я делаю.
Какого хера я тут делала?
Прикусив губу, я уставилась немигающим взглядом в потолок. Я не пыталась по-настоящему ответить на вопрос, но чувствовала это поверх собственного света, изучая свои чувства.
Я помнила, как Блэк рассказывал мне, что видящие инстинктивно хотят находиться в свете других видящих после того, как побывали в физической опасности, особенно если они пережили непосредственную близость смерти. Блэк вызвал меня сюда после того, что случилось с ним сегодня?
Я сама вызвала себя сюда, почувствовав, что моя жизнь может находиться в опасности, когда я ощутила риск для его жизни?
Я чувствовала тягу и в моем, и в его свете, но я все ещё недостаточно понимала эти тяги, чтобы иметь возможность правильно их проанализировать.
Прежде я не раз замечала, что в этих импульсах света присутствовал элемент, напоминавший мне поведение и рационализацию, которые я замечала у наркоманов, с которыми имела дело во времена работы консультантом и практикующим психологом.
Даже сейчас я чувствовала, как его свет реагирует на близость моего.
Я чувствовала, как мой свет реагирует на него.
Я также чувствовала, что реакция была бы чертовски сильнее, если бы мой свет не был настолько закрыт, если бы я не закуталась в щиты в попытках держать его на расстоянии даже сейчас.
Подумав об этом и глядя в потолок, я осознала, что задышала тяжелее.
Я хотела отрицать это - отрицать то, что это значило, что я чувствовала, все те проклятые эмоции, что я ощущала - противоречивые вещи, которые сталкивались друг с другом и делали меня иррациональной. Я хотела отрицать ту часть меня, что хотела наорать на него, что хотела коснуться его, что хотела ударить его.
Я хотела винить здешний свет, этот проклятый золотой, белый и оранжевый свет, который морочил мне голову, который путал мысли, заполняя мой разум приливами и волнами света.
Я хотела винить его.
Я хотела винить его за все, что хотело подняться во мне, каждый образ и мысль, каждый фрагмент времени, которое мы разделили.
Я хотела винить его за напоминание.
Я хотела винить его за напоминание, каким бл*дским ублюдком он был.
Я не осознавала, что плачу, пока моё дыхание не перехватило.
Боль заполонила мою грудь, отчего стало сложно дышать, сложно наполнить лёгкие воздухом. Этот золотой свет врезался в эту боль, в моё сердце, моё горло, мой живот. Он душил меня, распалял мой свет, сбивал меня с толку, выбивал меня из баланса, из моего сознания.
Я ненавидела его. Бл*дь, я ненавидела его.
Его боль полыхнула во мне дугой.
Она ударила по мне как нож, словно он пырнул меня в центр груди.
Боги, это больно. Это было охереть как больно.
Я прикрыла глаза от этого золотого света, от шока этой боли, от его силуэта во тьме. Я постаралась молчать, не ахнуть, когда боль усилилась. И все же я издала тихий звук, поворачиваясь на бок и частично съёживаясь в позу эмбриона.
Даже тогда я повернулась к нему лицом.
Даже во тьме я повернулась к нему лицом.
Я не повернулась к нему спиной. Я не отвернулась.
Я не знала, почему.
- Я тебя ненавижу, - прошептала я ему. - Я тебя ненавижу.
Думаю, я знала, что он проснулся.
И все же его голос шокировал меня, пусть даже лишь тем, как низко он звучал.
- Я знаю, - произнёс он так же тихо.
Я прикусила губу, не ответив. Я знала, что он проснулся.
Хуже того, я хотела, чтобы он проснулся. Я хотела, чтобы он меня слышал. Я хотела, чтобы он чувствовал меня, знал, какую сильную боль он мне причинил. Я хотела, чтобы ему было не все равно. Более того, я хотела, чтобы он чувствовал себя так же, бл*дь, ужасно, как я. Я хотела, чтобы для него это было реальной вещью, а не какой-то абстрактной, непостижимой, теоретической штукой; реальной - такой же реальной, какими реальными для него были его собственные чувства.
Бл*дь, я хотела, чтобы он меня увидел.
Я хотела, чтобы он меня увидел.
Его боль снова полыхнула горячим неконтролируемым облаком, от которого я стиснула челюсти.
Я ощутила его усилия. Я слышала, как его горло шевельнулось при сглатывании, видела, как его губы приоткрылись, когда он постарался заговорить. Я чувствовала, каким он был потерянным, насколько он находился не в своей стихии. Я чувствовала, как эта боль в нем усиливается до невыносимых пределов, когда он прокручивал то, что я сказала, что он услышал в моем сознании.
Я чувствовала, как он старается контролировать это, скрыть от меня.
Я чувствовала, как он проигрывает это сражение.
Его свет ощущался таким невероятно юным.
Он ощущался таким невероятно юным.
- Я ненавижу тебя, - сказала я.
В этот раз мой голос надломился. Мои слова застревали во рту, такие тихие, что я даже не знала, можно ли было их разобрать.
Он повернул своё тело.
Он повернулся, чтобы очутиться ко мне лицом во тьме.
Он не пытался меня коснуться, и это тоже меня разъяряло.
Он не говорил, и от этого мне хотелось его ударить.
Он не шевелился, не отворачивался от меня во тьме.
- Я ненавижу тебя, - прошептала я.
- Я знаю.
Я прикусила губу, глядя на слабый контур его лица в этом золотом и белом свете.
Я не решала его коснуться. Я вообще не решала потянуться к нему.
И все же мои пальцы свернулись в его волосах, сжимаясь в кулак.
Он не шевельнулся. Он не пытался увернуться от меня, хоть я и ощутила, как он вздрогнул, словно ожидал, что я его ударю. Я почувствовала, как раскрывается его свет. Я почувствовала, как что-то в нем делается совершенно мягким. Я почувствовала, как его свет раскрывается вокруг этой мягкости, его разума, его сердца.
Это ощущалось как капитуляция.
- Мири, - произнёс он сиплым голосом. - Мири...
- Не надо, - сказала я. - Просто не надо, Блэк, - я сглотнула, качая головой. - Не надо.
Он кивнул, закрывая свои золотые, похожие на тигриные глаза.
Я услышала, как он снова сглатывает.
Я чувствовала его желание коснуться меня. Я чувствовала, как сильно он этого хочет, но он ничего не сделал. Он лежал там, как будто ожидая. Я помнила, как он как-то раз рассказывал мне, что там, откуда он родом, у видящих все принято иначе. Я помнила, как он рассказывал, что мужчины обычно ждали, когда женщины коснутся их первыми. Я помнила, как видела его ребёнком через его разум, через его воспоминания.
Я помнила, как он себя чувствовал.
Тот инстинкт выживания все ещё жил в нем. Он цеплялся за него, за его свет.
Та готовность сделать что угодно, чтобы остаться в живых, выжить, победить мудаков, которые хотели его сломить - это никуда не делось. Та готовность нагнуть любые правила, нарушить все, что нужно нарушить, чтобы выжить, ударить в ответ - это выгравировано в его свете, в его разуме, в его теле.