— Почему не позвонила, я бы приехал. Твоих сегодня нет, могли бы пойти погулять?
— Вообще-то я ехала к Еве, и решила заехать и к тебе, меня беспокоит все то, что происходит, а ты не так уж много со мной об этом говоришь. — Я знала, что последние слова звучат как обвинение, но после того как Калеб согласился на близость со мной, я стала намного увереннее в себе, и могла позволить оттянуть этот момент, или начать разговор о том, что меня интересует не смотря на то, что Калеб наверняка увернется от него. Хотя он так со мной почти не поступал, я уже начала путать Калеба и Прата.
Калеб смотрел на меня, не скрывая лукавого и заинтересованного взгляда.
— Я все ждал, когда ты решишь поговорить о Еве, Прате и Греме, ты продержалась даже дольше, чем я предполагал.
— Значит, ты намерено молчал? — я тут же возмутилась. Можно подумать он не знает, как меня беспокоит сложившаяся ситуация. И особенно меня интересовало, все что связано с Патрицией, этот вопрос я пока что обходила стороной, зная, что, не смотря на слова Калеба будто бы ему все равно — это было не так. Мне хотелось дать ему время обдумать все, что он узнал от Прата, и уже тогда задавать вопросы.
Калеб, молча, повел меня на кухню — они с Гремом задались целью немного меня откормить, смеясь, что так я не смогу привлечь ни одного нормально вампира, предполагалось что Калеб очевидно не нормальный. Он тут же занялся чаем и бутербродами, и я поняла, как голодна. Он, не спеша, намазывал на хлеб сырную пасту, потом аккуратно уложил сверху резаные огурчики и ветчину. Наблюдая за ним, я силилась отгадать для чего все это. Либо он собирался с мыслями, что ни к чему хорошему не приведет, так как Калеб очень любил решать за меня, либо… я даже не могла придумать еще какой-нибудь причины, по которой Калеб молчит, и занимается одними бутербродами, вовсе не смотря на меня.
— Почему все так? — неожиданно даже для себя выдала я, но слов было не остановить, так же как и реакции Калеба на них.
Он медленно обернулся в мою сторону, прекрасно осознавая, что это не простые философствования, и даже если бы я попыталась его в этом разуверить, мне бы уже не удалось, как и спрятать с лица все то, что я хотела узнать. Глаза и подрагивающая улыбка все равно меня выдаст — мне ли не знать.
— Ты это о чем?
И тут меня прорвало. Не то чтобы я была не довольна нашими с ним отношениями, но постоянные умалчивания, решения вопросов без меня или за меня, и то, что иногда он вел себя со мной как с ребенком, наконец, сложились в один обильный поток.
— Обо всем! Почему ты мне ничего не рассказал о Патриции? А сейчас ты ведь стоишь и что-то для себя уже решаешь, и думаешь, как бы меня от этого оградить?! Мы совсем не говорили о ситуации с Евой, Пратом и Гремом! Но почему? Я теперь уже даже не могу уснуть спокойно, думаю, что же происходит. Что чувствует Грем? Что натворит Прат? А главное Ева — она молчит, ни о чем не рассказывает! И ты тоже!
Выдав эту фразу на одном дыхании, я замолчала, чтобы перевести дух. И тут же испугалась. Калеб стоял возле стола, руки опущены вдоль тела, на меня не смотрит, и видно как его мысли сменяют выражения лица. Я знала, к чему это ведет. Если Калеб сердит — то я услышу целую лекцию о том, что надо не забывать, что я еще не достаточно взрослая, чтобы разбираться во взрослых проблемах. А если нет…если нет, то я боялась узнать что скрывается за этим выражением лица — потому что в один миг оно стало глухое и потерянное, словно я ударила его. Что же я натворила?
— Ты считаешь, что я отношусь к тебе как ребенку?
Эти слова несколько позволили мне расслабиться. Калеб задвигался, поставив передо мной кружку с чаем и тарелку заполненную бутербродами, и я машинально начала есть. А что мне еще оставалось делать?
— Считаю. Это же очевидно. — я старалась сохранять видимое спокойствие. Хотя все в моей душе кричало о том, что я растеряна. — Ты всегда защищаешь меня от всего — нет места для ошибок или глупостей — ты просто ограничиваешь меня в этом. Не то чтобы это было плохо…и все же…
Калеб улыбнулся, печально и несколько обижено, и в тоже время я видела, что на него нисходит понимание.
— Знаешь, а ты ведь никогда не думала, что мне приходиться во многом тебя ограничивать не по собственной воле? Мне трудно, ведь твои родители просят оберегать тебя. Да я и сам не хочу, чтобы ты во многое впутывалась. Ну, зачем тебе лезть в отношения Евы с Гремом и Пратом? И в то же время я тебя понимаю — они, по крайней мере, двое, тоже мне близки. Если ты так хочешь — давай поговорим.
Я подмяла под себя ноги, удобнее устраиваясь в кресле, словно в гнезде. Так было с Калебом постоянно, стоило мне немного надавить, и он сдавался, причем без всяких ожесточенных битв, на которые я постоянно рассчитывала. Может я до сих пор не знала Калеба настолько хорошо, как бы хотелось? И вина ли в этом самого Калеба? Меня можно было обвинить в том, что я постоянно приписывала ему ужасные вещи, которые сама же и придумывала. Например, во многом ли меня ограничивал Калеб, или это я сама себя ограничивала? Вопрос как говорится на миллион.
— Давай, — тут же ухватилась я за представленную возможность. Сначала я хотела, чтобы мы пошли в его комнату, но в таком случае, я буду слишком близко к нему и вряд ли выложу то, что хочу сказать. Что и говорить — его глаза по-прежнему были тем мощным средством, которое заставляло меня забыть о существовании воздуха, и что мне время от времени все же стоит дышать. — Расскажи о Патриции.
Это была уже просьба, совершенно не похожая по тону на предыдущие мои слова.
Калеб отошел к окну, и свет бил теперь ему в спину, отчего я не могла видеть какие эмоции сейчас у него на лице. Калеб всегда умело скрывал от меня все что хотел, а я никогда не могла соврать ему или что-то скрыть. Так получалось совершенно невольно — его глаза были лучшим детектором правды и эмоций, которые действовали на меня безотказно. Хорошо только, что этого не знал сам Калеб.
Он уперся ладонями в подоконник и повернул лицо так, словно бы хотел из-за плеча увидеть двор, и так мне удалось выхватить несколько ожесточенную улыбку. В неизменных джинсах и темно-синей футболке, это был тот Калеб, с которым я познакомилась год назад. Красивый, мрачно-притягательный, против магнетизма, которого у меня не было оружия.
— Патриция почти ничего не написала о том, что с ней случилось в прошедшие годы. Написала где я могу ее найти, если захочу, так же о своей новой семье — всего лишь пару слов, но как я понял она достаточно обширная — семь человек, поверь это много. Думаю, у нее были какие-то проблемы, если она обзавелась таким выводком, иначе для чего создавать так много особей? Просила удержать Грема от последующих поисков ее. Хотя если бы она знала, как Грем принял эти известия, не просила бы. — лицо Калеба омрачила жестокая ухмылка, редко такую можно было увидеть на его лице. Это заставило задуматься над тем, а так ли Калеб всегда спокоен и уравновешен? Я просто редко видела Калеба жестоким и это меня удивило.
— И как он принял?
— Радостно, словно с него сняли отягощающее обязательство. Может я был не прав, и он давно ее не любил, и искал в силу привычки. А тут была Ева, и возможно она ему довольно давно нравиться… По крайней мере, теперь я готов в это поверить.
— А что на это сказал сам Грем? Что он говорил о Еве?
— Что ему очень не нравится, как Прат кружит вокруг нее. Но насколько я понял, Грем решил держать расстояние — ему кажется это не правильно давить на Еву, к тому же он не знает нравиться ли ей сам.
— Но ведь нравиться! Ты не мог ему этого сказать?!
— И выдать друга? Как то это не красиво, тебе не кажется? — Калеб рассмеялся моей горячности, и у меня тут же отлегло от сердца — Калеб снова мне улыбался. — Я пытался ему внушить, что стоит проявлять инициативу, но за 50 лет он полностью утратил способности к ухаживанию.
— Так давай я с ним поговорю? Ты его сын, а меня он не воспринимает в серьез!
— Да кто может не воспринимать тебя в серьез? Ты самая умная 16 летняя девушка, которую я когда-либо знал! И к тому же моя!
Он медленно пошел в обход стола, и честно говоря, его движения показались мне хищными, но глаза Калеба говорили об игривости. Я сорвалась с ног и побежала в направление его комнаты, но Калеб был быстрее и проворнее меня, и хотя честно пытался дать мне фору, слишком уж быстро догнал возле дверей в комнату. Что делать — таковы были его инстинкты!
Он подхватил меня на руки, точнее говоря, перехватил, и я даже не успела заметить, как вдруг оказалась на его руках. Мы кубарем ворвались в комнату-мастерскую, и от смеха я даже не могла разобрать, что он говорит.
Мы валялись на полу несколько минут, и я все еще приходила в себя от детской гонки устроенной Калебом. Быть ребенком в понимании Калеба, это оказывается не так плохо. Сердце понемногу вошло в нормальный ритм, и отдышка почти прошла, а Калеб лежал, вовсе не двигаясь, словно неживой, хотя о нем правильней сказать немертвый. Я бесцельно водила рукой вдоль его плеча.
— Я говорила, что люблю тебя?
— Сегодня еще нет, — мягко ответил Калеб. Когда мы говорили о наших чувствах, его лицо всегда смягчалось.
— Тогда я люблю тебя. — я улыбнулась в ответ, в его глазах зажглись знакомые мерцающие искры. — Ты еще помнишь о своих словах о Единении?
— Как я могу забыть, тогда мы поссорились, — Калеб огорчился, но всего на мгновение, и, придвинувшись ко мне, уткнулся лицом между моим плечом и подбородком. — Я и дальше думаю о том, что между нами не просто любовь.
— Я знаю…точнее говоря, я понимаю это теперь намного лучше, чем раньше, чем в прошлом году.
— Я хотел бы в это верить, просто пока что ты такая маленькая…наивная, слово любовь тебе ближе.
— Ты хочешь сказать пока я еще человек?
Эти слова заставили Калеба посмотреть мне в глаза.
— Да, пока ты еще человек, тобой все воспринимается по-другому, и я никак не могу понять, почему ты выбрала меня.
Ну, зато я могла понять, как и множество других девушек.
— Об этом мы тоже никогда толком не говорили.
— О чем? О том, почему ты выбрала меня?
Я осуждающе посмотрела на Калеба.
— Нет, о том, когда я перестану быть человеком.
— Я ждал, когда ты сама захочешь поговорить. Мне все кажется, что это именно я толкаю тебя на этот шаг.
Вот так всегда. Калеб вечно видит только какую-то свою вину.
— Нет, не ты всему виной, и сам прекрасно знаешь, это желание довольно таки старое. Просто разве тебе не интересно, что я думаю на этот счет?
Калеб наклонился над моим лицом и принялся рассматривать так, будто бы видит впервые. Я смутилась под таким взглядом. Мне все казалось, что он когда-нибудь разглядит всю мою неприглядность и серость.
— Меня интересует все, что касается тебя. И особенно этот вопрос меня интересует больше остального, пока что.
— И тогда какие твои варианты?
— Не думаю, что хочу гадать по этому поводу.
— Хорошо. Я думаю, к годам девятнадцати я буду достаточно взрослой, чтобы принимать такие решения.
— Три года быстро пролетят, — это все что сказал мне Калеб. И я так и не поняла, что он имел ввиду.
— Думаю нужно наведаться к Еве, — спустя довольно много времени сказала я. Калеб не отвечая, поднял меня на ноги и поправил одежду и волосы, словно мы лежали не на чистом полу, а на сухой траве.
— Пойти с тобой?
Он держал меня за плечи, и смотрел мне в глаза, можно подумать я бы отказалась от его компании, если бы мне не нужно было поговорить с Евой наедине.
— Нет. Но скажи мне еще раз, Грем хоть что-то говорил о Еве?
Калеб вздохнул, от чего мое сердце затрепетало быстро-быстро, его глаза налились странной тяжестью и темнотой, он не очень хотел говорить о Греме и Еве, возможно сейчас Калеб хотел бы просто побыть со мной — но меня было уже не остановить, и он это знал. Я решилась ввязаться в этот треугольник, и хоть что-то изменить — Калеб решил не мешать.
— Со мной нет — она ведь мой друг, а он мой отец, который еще недавно искал Патрицию, как помешанный, ему неловко — и я сомневаюсь, что он и сам готов признать то, что Ева ему нужна. Рейн пойми, с Гремом в некоторой степени, труднее даже чем с Пратом — он замкнутый, не смотря на его веселость и добрый нрав.
— Да уж, я заметила. Странно, что они с Евой вообще друг другу понравились.
Я стояла будто на распутье — с одной стороны, я чувствовала, что не имею права диктовать что-то Грему, или распытывать его о Еве, а с другой стороны, понимала, что его бездеятельность толкает Еву в объятья Прата — и это будет просто ужасно. Мне ни в коем случае нельзя сидеть, сложа руки. Как же они меня все достали! Калеб мне сочувствовал, но не собирался подаваться моим провокациям — и решил предоставить им троим решать самим, зато Калеб не мешал мне лезть в это дело. В очередной раз, посмотрев в серебристо-серые глаза, я хотела было плюнуть на всех и остаться сегодня с ним. А вот совесть не позволяла мне этого сделать — я в некотором смысле была ответственна за Прата.
— Я вернусь вечером, — обратилась к нему я, а Калеб просто кивнул. Он не собирался меня останавливать, и все же ему было неприятно, что я сейчас ухожу. Да уж — мы могли провести целый день вдвоем, а я меняю это на разборки между членами своей семьи и друзьями.
Поцеловал он меня почти холодно, совсем как добрый знакомый, и я ушла из его дома с чувством неудовлетворенности, словно меня лишили чего-то драгоценного. Так что теперь Ева просто обязана отвечать на мои вопросы кристально чисто!
Я завалилась в дом Евы без стука, почему-то для меня это стало нормой. А может я так поступала, потому что так же делала Бет. В доме пахло свежей выпечкой… и просто уютом. Повсюду царил порядок, и тот английский дух, который можно было увидеть в старых английских фильмах. Все это дерево, украшающее панели, а не защищающее стены, отполированное временем и теплом от камина в зимние вечера. На стенах поверх панелей висели фарфоровые тарелочки, но без кошек, а с видами городов, кружевные салфетки на подголовниках, и старинное серебро на столике, говорящее намного больше о своих хозяевах, чем они могли бы подумать. Дом Евы представлял собой уют и традиции старого семейства, но вовсе не чопорного. Несколько книг в потрепанной оправе оставленные бабушкой Евы, лежали там уже довольно давно. Гостиная пустовала, но с кухни доносились звуки работы, сопровождающиеся пыхтениями и тихими разговорами Евы, очевидно с самой же собой, так как на улице нигде не было видно велосипеда бабушки Евы. Тихая монотонная музыка, доносящаяся со старого радиоприемника, с неизменимым звуком сочилась и дополняла общую обстановку — вот за что я любила дом Евы — там никогда ничего не менялось. Все оставалось как всегда. Мне этого сейчас очень не хватало, после того как много всего произошло в моей жизни.
— Я принесла печенье. — мои негромкие слова заставили Еву подскочить на месте и она чудом не уронила противень с кексами на пол.
— Да что это такое с вами — подкрадываетесь все как призраки! — в сердцах вскрикнула Ева, и тут же сунула в рот палец — видимо обожглась, когда я неожиданно нагрянула.
— Ты о чем? То как я хлопнула дверью, могло бы и мертвого разбудить.
Ева досадливо скривилась. Она изменилась за последнее время, и это были единственные изменения, которые мне нравились. Ева значительно похудела — не знаю было ли это вызвано их треугольником с моим дядей и Гремом, или просто Ева решила поменять имидж. Но ей очень шло — лицо стало тоньше, и на нем почти как на картинке сверкали зеленые глаза, обрамленные темной бахромой ресниц. Кожа светилась, словно никогда не знала прикосновения солнечных лучей, а волосы — волосы как всегда безупречной густой волной спускались почти до самой талии — мед и полированное дерево, все это сплеталось в ее волосах. Разве стоило удивляться, что даже Прат оценил ее внешность, она была безупречна. Не удивительно, почему Бет так ревновала в последнее время меня к Еве — Ева стала красивее ее, за нее боролись мужчины, и я к тому же много времени в разговорах с Бет уделяла Еве. Не могла же я так просто объяснить Бет, почему волнуюсь за Еву, и меня это тревожило.