— Я же сказала, отправить его в вольер!
— Я собирался, но…
— Собираться — не значит сделать! Надо было сделать это самой, как и все остальное.
— Ты могла бы не включать свой комплекс мученика, пожалуйста?
И так у них последнее время. Все напряженно, натянуто. Мы это все заметили. Такое случается, когда живешь с кем-то достаточно долго, то это начинает действовать вам нервы. И придирки моей сестры совсем не облегчают ситуацию. Но Стивен всегда знал, что она такая, и все равно боготворил ее.
До сих пор боготворит.
Сейчас меня беспокоит его тон. Он кажется уставшим. Вымотанным. Сытым по горло.
Маккензи смотрит в пол.
Беру ее за подбородок и поднимаю личико вверх.
— Как тут дела?
Она вздыхает.
— Напряженно.
Я смотрю в сторону холла.
— Да, это чувствуется.
— Так вот с родителями, — пожимает она плечами. — Не можешь с ними жить, но эмансипация — сложный и дорогостоящий процесс.
Я усмехаюсь.
— Ты ведь знаешь, что мои двери для тебя всегда открыты, так? У меня есть свободная комната, на дверях которой табличка с твоим именем.
Она смотрит на Томаса.
— Тогда Томас останется охранять территорию. А он всего лишь маленький ребенок.
— А ты кто?
На меня уставились голубые глаза — мудрые не по годам.
— Я — старшая сестра.
Я наклоняюсь и целую ее в лоб. А потом шепчу:
— Эти выходные пойдут им на пользу, я обещаю. Как мини-отпуск. И я поговорю с ними — промою им мозги.
Она слегка улыбается, будто одобряет мою попытку, но не совсем верит в то, что все наладится.
— Хорошо, дядя Дрю.
Подходит Мэтью, не замечающий ничего вокруг, кроме Маккензи.
— Вот, моя девочка!
Она смотрит на него, и с ее лица сползает улыбка. Она задирает свой носик и складывает руки на груди. Чувствуете, как здесь похолодало? Это пренебрежение, исходящее от моей племянницы.
— Мистер Фишер, как приятно снова Вас видеть. Выглядите хорошо.
Мэтью рычит и падает на колени. Не смотря на его рост свыше шести футов, и то, что он сложен, как боксер, выглядит он почти маленьким, когда сталкивается с недовольством моей племянницы.
— Маккензи, ты меня просто убиваешь.
— Уверена, ты даже не знаешь, о чем говоришь.
Он расстроено проводит рукой по своим светло-коричневым волосам.
— Ну, ты же простишь меня?
— Простить Вас? За что? За то, что лишили меня женского общества, пока я росла? За то, что бросили меня прозябать в болоте пенисов? За это я должна простить Вас, Мистер Фишер?
Иметь детей — это заразно, как мононуклеоз. Как только у друга или родственника появляется ребенок, все хотят себе такого же. За ужином в честь Дня Благодарения, через год после рождения Джеймса, Мэтью и Ди-Ди объявили, что ждут ребенка. Что они усыновляют ребенка.
Бранжелина? Теперь понимаете?
После того, как они объявили о своих намерениях, все были счастливы за них.
Ну… почти все.
— Что значит, вы усыновляете ребенка? — спрашивает Фрэнк Фишер, когда сидит за обеденным столом в загородном доме моих родителей на Дне Благодарения.
Все еще держа свою жену за руку, Мэтью поворачивается к своему отцу:
— Что ты имеешь в виду, что это значит? Мы усыновляем маленького мальчика! Документы поданы, и мы ждем окончательного решения, но агентство говорит, что это всего лишь формальность. Ди и я преодолели главные испытания. Ему почти два месяца — он здоровый и замечательный.
Мэтью поворачивается к Эстель:
— Не могу дождаться, мама, когда ты его увидишь.
Эстель светится улыбкой в ответ своему сыну, а в ее глазах появляются слезы радости. Но Фрэнк спрашивает:
— С твоей женой что-то не так? Она бесплодна?
Улыбка Мэтью померкла. Прежде чем ответить, Долорес резко возражает:
— Нет, Фрэнк. Это то, что мы обсуждали с Мэтью с тех пор, как поженились.
Фрэнк вытирает салфеткой рот, бросает ее в тарелку и выходит из-за стола. Сотрясается воздух — как это бывает летним днем, когда светит солнце, но ветер становится сильнее, и вы можете чувствовать, что вот-вот разразится гроза.
— Какого хрена ты хочешь растить не своего ребенка, Мэтью?
Мой лучший друг хмурится.
— Потому что он станет нашим.
— Нет, — возражает Фрэнк, — в том-то и дело, что не станет. Ты понятия не имеешь о происхождении этого ребенка, сколько дерьма у его настоящих родителей. Он может вырасти умственно отсталым, больным — и тебе придется иметь с этим дело всю свою жизнь.
Хотя часть меня подозревает, что мой отец согласен с ним, он все равно пытается немного успокоить Фрэнка.
— Это слишком, Фрэнк. Такое случается редко, если посмотреть на миллионы детей, которых усыновляют каждый год.
Теперь уже я встаю и стараюсь держаться поближе к Мэтью. Потому подозреваю, что вот-вот этот горшочек нахрен закипит.
Внешне Мэтью напоминает своего отца, но в плане личностных качеств он многое перенял от Эстель.
Мало что его беспокоит — он плавится долго. Но когда он взрывается? Это как окончание праздника фейерверков на 4 июля.
Потом Фрэнк делает одну вещь, которая точно разожжет запал Мэтью: он переключается на Ди-Ди.
— Это все твоих рук дело, да? Ты и твоя либеральная новомодная херня!
— Фрэнк, пожалуйста, — тихонько умоляет его Эстель.
— Ты чересчур эгоистична, чтобы отвлечься от своей карьеры, чтобы исполнить свой долг, как жены.
— Мой долг? — кричит Долорес, — Вы в каком веке живете, Фрэнк?
— Год не имеет значения — женщина остается женщиной, а мать — матерью. Только если физически она не в состоянии, хорошая женщина подарит своему мужу детей. И если Вы, юная леди, не в состоянии это сделать, мой сын достаточно умен, чтобы заменить тебя на женщину, которая это сделает.
Привет, дерьмо. Познакомься со своим фанатом.
Мэтью делает шаг вперед. На его лице написано, что он готов припечатать своего отца прямо к профессионально нарисованной фреске на стене моей матери.
— Не смей больше никогда говорить так с ней!
Я хватаю Мэтью за плечо, пытаясь его удержать.
— Давай приятель, пойдем, прогуляемся.
Он отталкивает меня.
Безжизненным голосом Долорес говорит:
— Я бы хотела поехать домой. Мэтью, пожалуйста, мы можем уехать?
Он смотрит на ее удрученное лицо, и даже если все происходящее не его вина, в его глазах читается раскаяние.
— Да, да. Мы уходим.
Он поворачивается ко мне, потому что Мэтью и Долорес приехали со мной, Кейт и Джеймсом в нашем новом Эскалейде.
Я киваю.
— Кейт, собери вещи ребенка. Я пойду за пальто.
Выглядя так, словно готова запустить своей туфлей в свекра Долорес, Кейт соглашается. Она берет с собой Долорес, когда идет собирать нашего сына и его вещи. Эстель сжимает ее руку и тихонько рыдает.
Фрэнк просто так это не оставит.
— Когда это все на тебя свалится, Мэтью, не приходи ко мне.
Мэтью отвечает со смесью злости и боли в голосе:
— Не беспокойся, даже и не подумаю.
Он смотрит на свою мать.
— Прости, мам.
Потом он выходит из комнаты, и я иду сразу за ним.
Поездка домой проходит в тишине. Джеймс засыпает еще до того, как мы выезжаем на трассу. Мой друг и его жена сидят на заднем сиденье, держась за руку, шепотом извиняясь и подбодряя друг друга.
Долорес плачет.
Мне это не нравится. От этого она выглядит так… по-человечески.
Я предлагаю свой взгляд на ситуацию.
— Думаю, мы все согласимся, что все обернулось хреново. Но Фрэнк не всегда будет так относиться к этому. Он просто был ошарашен — и он переживает за тебя. — В зеркало заднего вида я смотрю в глаза своего лучшего друга. — Помнишь, когда ты купил Дукати?
Не смотря на то, что Мэтью было тогда уже 22, то, как Фрэнк слетел с катушек, когда увидел мотоцикл своего сына, вы бы решили, что ему шестнадцать, и он взял покататься Ламборджини. В первый раз, когда Мэтью приехал на нем в офис, Фрэнк подкупил парней из автосервиса, чтобы они сняли с него хреновы колеса.
Хоть это и неправильно, все это из-за заботы о своем сыне. Пытаясь защитить его — отчаянно не желая видеть его погибшим на дороге. Эта ситуация немногим отличается.
— Я помню, — нехотя соглашается Мэтью.
— Сейчас то же самое. Он смирится.
Мэтью сжимает челюсть.
— Может быть, а я нет. Он оскорбил мою жену. И сейчас речь не о мотоцикле, Дрю. Это мой ребенок.
Я вздыхаю, потому что знал, что он так и скажет.
— Я знаю. Но готов поспорить, мои родители и Лекси внушат ему чувство вины, и в понедельник он приползет к тебе целовать задницу. Фрэнк поймет, как он ошибался и извинится. Перед тобой тоже, Ди. Вот увидишь.
Только… он этого не сделал.
Мэтью и Фрэнк не разговаривали в течение двух недель.
Потом настал день усыновления.
Они полетели в Трансильванию или в одну из тех маленьких стран Восточного Блока, и вернулись оттуда с прекрасным малышом. Самое интересное то, что, на самом деле, он выглядел, как они — ярко-голубые глаза и коричневые волосы.
Эстель сделала свое дело. Она пригрозила бросить этого упрямца, если он не скажет Мэтью и Ди о том, как он сожалеет и как он был не прав.
На следующий день после приезда, они устроили маленькую семейную вечеринку, чтобы все могли познакомиться с малышом. Я наблюдал за Фрэнком с той самой секунды, как он вошел в квартиру Мэтью.
Гордый. Сдержанный. Суровый.
Пока он не увидел своего сына, с его сыном на руках.
И вся его гордость и идеалы о том, как это должно быть — просто растаяли.
На канале Дискавери есть передача про горилл. Сначала самцы чувствуют угрозу, исходящую от своих отпрысков. Они их не понимают, даже вроде как игнорируют. Или бьют себя в грудь, когда те находятся рядом. Но потом, через пару дней, они к ним привыкают. И да поможет Бог тем, кто попытается их обидеть.
Вот на что это было похоже.
После первого визита, с того момента, как Фрэнк взял на руки малыша, он решил, что это его внук во всех смыслах. И он надерет задницу любому, кто скажет обратное.
С тех самых пор все было спокойно.
Теперь вернемся к лебезящему Мэтью.
Долорес приходит к нему на помощь и встает на колени перед Маккензи.
— Я понимаю, почему ты расстроена, Маккензи. У меня тоже не было кузин.
Маккензи всплескивает руками.
— Я просто не понимаю! Вы своего ребенка выбирали! Это было не так, как у тети Кейт и мамы, где просто пришлось всем принять то, что получилось. Почему вы не могли выбрать девочку?
Ди улыбается.
— Мы не выбирали Рейна[3], милая. Он выбрал нас. И хотя он и не вырос в моем теле, он вырос в моем сердце. Он должен был стать нашим сыном — у нас, правда, не было выбора.
Маккензи глубоко вздыхает.
— Что ж, в следующий раз, когда вы решите воспитывать ребенка, не могли бы вы сказать своему сердцу, что нам здесь еще одна девочка не помешает?
Мэтью заключает ее в объятия и крепко сжимает.
— Постараюсь.
Лично я, рад, что у них мальчик. Знаете, как говорят: «Только вся деревня может вырастить ребенка»? Это не так. Деревня нужна, что бы вырастить девчонку. Возьмите заголовок — любой заголовок. Линдси Лохан, Бритни Спирс, Майли Сайрус — не их вина, что они ходячая катастрофа. Это потому что в их жизни не было людей, которые бы могли их научить. Подготовить их к тому, что все еще по большей части считается мужским миром.
С мальчиками проще. Затарьте им холодильник, поддавайте время от времени, отговорите их прыгать с крыши в бассейн, удостоверьтесь, что они пользуются мылом, когда в душе. Вот и все.
У девочек все по-другому. Вам надо переживать об их низкой самооценке и самовосприятии, расстройстве пищеварения, вскрытии вен, употреблении наркотиков, проституции, злобном отношении подруг и полчищах придурочных подростков, которые так и жаждут запихать свой член, и при этом им плевать на разбитое сердце, беременность или венерические болезни.
Даже если сейчас у Маккензи все в порядке, как только наступит половое созревание, как оно будет — не угадаешь. Поэтому когда наступит это время, чем меньше меня будут отвлекать, тем лучше.
Когда Мэтью и Долорес встают с пола, я спрашиваю:
— Кстати, а где Майкл? С Хельгой?
В отличие от Кейт и меня, Мэтью и Ди не имеют проблем с тем, чтобы нанять няню. И Долорес может быть ненормальной, но она не тупа — ни за что она не наймет какую-нибудь молодую сексуальную помощницу, приехавшую к ним по программе обмена, чтобы качать ее ребенка в колыбели. Хельга — профессиональная няня из России. Она подозрительная и не доверяет любому, кто не связан с Майклом, и даже тому, кто связан. Она очень сильно напоминает Брутуса из мультфильма Моряк Папай. У нее есть усы, и она вечно скалится. И она могла бы надрать мне задницу одной рукой.
Мне она нравится.
Потому что она считает, что солнце встает и заходит вместе с моим племянником. Она называет себя его бабушкой, и можно легко увидеть, что она солжет, украдет и убьет ради него. За что ей плюсик.
Маккензи хохочет.
— Дядя Дрю, Рейна зовут не Майкл, а Рейн.
Взгляд Ди-Ди становится резким, когда она разглядывает меня.
— Дядя Дрю знает, как его зовут, Маккензи. Он просто ведет себя, как придурок.
Я смеряю Ди-Ди взглядом.
— Рейн — это не имя. Это природное явление. Каждый ребенок заслуживает нормального имени. Для меня он всегда будет Майклом.
Я работаю над тем, чтобы сменить ему свидетельство о рождении. Небольшая подделка еще никому не навредила. Господи, что я буду за дядя, если позволю ребенку идти по жизни с таким хреновым именем, как Рейн? Ему итак уже досталось жить с ненормальной матерью.
— Козел.
— Не его вина, что у него чокнутая мамаша, а его отец стал жертвой насилия в семье.
Мэтью вставляет свои жалкие пять копеек:
— Мне нравится имя Рейн.
Как печально.
Я фыркаю.
— Нет, не нравится, — я стучу по виску. — Это говорят промытые мозги. Она тебя приворожила. Тем, что у нее между ног.
Если бы я врезал ему достаточно сильно, думаете, он бы очнулся от этого?
— Промытые мозги? Посмотрите-ка кто говорит. Скажи спасибо Джеймсу. Клянусь, иногда это единственное, что держит Кейт рядом с тобой.
Несколько лет назад, такой комментарий меня бы обеспокоил. Но не теперь.
— Пожалуйста. Мы все знаем, что это мой член держит ее рядом со мной. И в ближайшее время он никуда не денется, так что я не переживаю.
Прежде чем Ди наносит ответный удар, со стуком открывается входная дверь, и в гостиную входит светловолосый мальчишка восьми лет.
Он одаривает мою сестру кривоватой улыбкой.
— Привет, Миссис Р.
Александра улыбается.
— Привет Джонни.
Потом она поворачивается к нашим родителям.
— Мама, папа, вы помните Джонни Фицджеральда снизу? Он любезно предложил свои услуги поразвлекать малышей в эти выходные.
Джонни Фицджеральд. Звучит знакомо? Вспоминайте.
Я дам вам минутку, чтобы покопаться в воспоминаниях.