Джордж покраснел.
— То, что ты розовеешь, как счастливая невеста, говорит мне, что ты не очень подходишь для моей работы.
Румянец исчез.
— Мы можем быть полезны.
— Никто не обращает на нас внимания, потому что мы дети, — сказал Джек с заднего сиденья. — Я могу пролезть куда угодно. Я могу взобраться на стену, подслушать разговор и пересказать его тебе слово в слово. Джордж может оживить мышь, отправить ее в запертую комнату и рассказать тебе, что внутри.
— Мы свободно говорим на трех языках, — сказал Джордж. — Мы обучены самообороне, мы знаем правила этикета, и мы мотивированы.
— Чем именно? — спросил Кальдар.
— Мы эджеровские отбросы, — сказал Джордж. — Неважно, насколько мы совершенны, нас никогда не примут полностью. Я никогда не смогу занять такой политический пост, как Деклан, а если бы и смог, то не имел бы такого влияния, как он.
Кальдар взглянул на него. Вот это было уже интересно.
— Что заставляет тебя так думать?
Джордж выдержал его взгляд.
— Дядя Деклана пытался записать меня в университет Селены. Это лучшая школа в Адрианглии. Я попал в один процент из девятисот лучших претендентов. Мне было отказано в приеме. Они знают, что Деклан может оплатить мою школу. Они просто не хотят, чтобы такие, как я, значились в их списках допуска.
Добро пожаловать в реальный мир, малыш. Зачарованный и не на это способен. Несмотря на все их реформы и разговоры о равенстве, родословная все еще имела значение в Зачарованном.
— Джек, по крайней мере, может служить в армии, но ему нужно держать себя в руках. Я не могу, — сказал Джордж. — Я быстр и силен, и могу хорошо драться, но у меня нет выносливости. Я работаю над этим уже два года, и десятимильная пробежка оставляет меня почти мертвым. Я не могу надеть пятидесятифунтовый рюкзак и пройти тридцать миль за один день. Я никогда не буду хорош в этом. Но я могу быть хорош в другом.
— «Зеркалу» все равно, даже если мы эджеровские отбросы, — сказал Джек. — И то, что я перевертыш, тоже не имеет значения.
Это было просто смешно. Эти двое детей думали, что они достаточно хороши, чтобы противостоять безжалостным убийцам, усиленным магией и обученным убивать. Два дурака, полные невинного высокомерия. Был ли он когда-нибудь так наивен? Нет. Вообще не был.
— Это не упражнение и не тренировка. Никто не будет дуть в свисток и заставлять другую сторону прекратить стрельбу, пока мы сгрудимся и рассмотрим, что мы сделали не так. Это настоящее дерьмо. Люди, против которых я выступаю, убивают детей. Они не будут колебаться. Они перережут вам глотки и никогда больше об этом не вспомнят. Ваши жизни значат для них меньше, чем жизнь комара.
— Мы не дети, — сказал Джордж. — Ты убил своего первого мужчину, когда тебе было четырнадцать.
Ему придется кляпом заткнуть рот Гастону.
— Я участвовал в семейной вражде. Речь шла о гордости, ненависти и выживании. И меня окружала моя семья. Все по-другому, когда ты в группе. В дело вступает менталитет толпы.
Кальдар повернул направо и сбросил скорость. Граница впилась в них своими тупыми зубами. Дети ахнули. Машина продолжала катиться, давление перемалывало его, сдавливало кости, и вдруг они прорвались. Джордж кашлянул.
— Мы толпа, — сказал Джек.
Кальдар вздохнул.
— Скорее банда идиотов, и я самый большой идиот в ней.
Джордж осторожно кашлянул.
— Значит, это делает тебя главным идиотом?
Кальдар припарковал машину под деревом и постучал костяшками пальцев по голове Джорджа. Мальчик поморщился.
— Гастон тоже так делает, — заметил Джек.
— Семейное наказание. — Кальдар вышел из машины. — Вы поедете со мной в Вашингтон. Мне нужно найти там женщину. Вы не будете мешаться у меня под ногами. Больше никаких прогулок без присмотра, никаких походов и драк. Делайте, что вам говорят, когда вам говорят, или я свяжу вас по рукам и ногам, погружу ваши тощие задницы на эту виверну, и попрошу Гастона доставить вас домой к сестре с хорошенькой ленточкой, завязанной у вас на губах. Понятно?
— Понятно, — хором ответили два голоса.
Когда они поднимались по тропинке, он посмотрел на серый комочек в руках Джека.
— Как поживает кот?
— С ним все будет в порядке, — сказал Джек. — Ему просто нужно, чтобы кто-то позаботился о нем какое-то время.
Как и нам всем, подумал Кальдар. Как и нам всем.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ХЕЛЕНА д'Амри вдохнула вечерний воздух. Пахло лесом и сыростью. Она прислонилась к большому кипарису, ее плащ так точно повторял раскрас кипарисовой коры, что она была практически невидима. Дорога перед ней уходила вдаль, разделенная слабым мерцанием. Граница.
Хелена закрыла глаза и почувствовала успокаивающий поток магии. Здесь, в Грани, она была слаба, гораздо слабее, чем в герцогстве Луизианы, но за границей ее вообще не существовало. Пересекая границу она умрет. Она могла видеть другое измерение, но никогда не могла войти в него. Грань была ее пределом. Очень немногие из агентов «Руки» могли проникнуть в Сломанный. Ищейки были усилены по-другому, и все же едва ли треть ее команды смогла пересечь границу.
Это место было слишком сырым, слишком дождливым, слишком… зеленым. Ее Луизианское поместье тоже было зеленым, но там природа подчинялась ее воле, сформированная инструментами ее садовника. Здесь же она буйствовала, как бык, вышедший из-под контроля.
До сих пор было приятно возвращаться домой. Она выросла в герцогстве Луизианы, в родовом поместье, и хотя долг привел ее из колонии в столицу Галльской империи, она скучала по нему. Воздух там пах иначе, чем в огромных городах-монстрах на Старом континенте. Она не собиралась возвращаться, но за ее дядей нужен был уход, и чтобы поддержать семейную фамилию, она заняла его место. Планка была высоко поставлена, опускаться было нельзя.
Слабый шум заставил ее обернуться. Из Сломанного легкой трусцой приближались три мужчины со свертком в руках. Хелена стала наблюдать, как они минуют границу. Мужчины замедлили шаг. Один за другим они переступали через нее, медленно продвигаясь вперед, Их лица были искажены, а ноги сгибались под давлением. Прошла долгая, мучительная минута, пока, наконец, первый мужчина не преодолел ее.
Хелена оторвалась от ствола кипариса и вышла на дорогу. Ее плащ отреагировал, длинные перистые пряди сжались. Без среды, которую можно было бы имитировать, они становились бледно-коричневыми, и каждая прядь темнела к концу. Пряди слабо трепетали на ветру, словно она носила мантию из совиных перьев.
Мужчины бросили сверток на землю.
Слева, в тридцати футах от сосны, пригнувшись, приземлился Себастьян. Жасмин вышла из-за ствола, нацелив лук на сверток. Все вокруг Хелены, ее отряд, из двенадцати лучших бойцов-ищеек, словно по волшебству, застыли на месте в лесу.
Самый крупный из троих мужчин, прибывших из Сломанного мира, огромный гигант с волосами цвета яичной скорлупы, опустился на одно колено. Себастьян, ее заместитель, встал рядом с ней, нависая над ней и излучая угрозу. Эти двое мужчин не могли быть более разными. Кармаш был семи с половиной футов ростом, бледным, с длинными волосами, такими светлыми, что они казались почти бесцветными. Его ногти были идеально ухоженными, и у него была склонность к изысканным вещам в жизни. Себастьян же, едва достигший ростом пяти футов десяти дюймов, весил почти столько же. Он был чернокожим, с коротко остриженными темными волосами. Лента из вытатуированных слов на его шее гласила «ЛЮТЫЙ БЕЗ ГРАНИЦ». Чудовищно сильный и покрытый твердыми выпуклыми мышцами, Себастьян придавал этим словам новый смысл. Он был предан ей, как собака, выросшая из щенка, предана доброму, но жесткому хозяину. Он не доверял Кармашу, а великан-альбинос не мог терпеть его в ответ. Вышел бы отличный бой, подумалось Хелене.
Кармаш был взят взаймы, как и Мура, ее новая тень-истребительница, но в то время как женщина четко вписывалась в цепочку командования, Кармаш на это забивал. Он слишком привык заправлять шоу, и Себастьян ненавидел его с молчаливой, неистовой яростью. Что было хорошо. Себастьян становился слишком самоуверенным в своем положении. Ему нужна была недружественная конкуренция. Кроме того, Кармаш мог посещать Сломанный, и, по-видимому, он выполнил свою работу. Ничего другого она и не ожидала от одного из оперативников Паука.
— Миледи. — Кармаш склонил голову, но его глаза следили за ней и Себастьяном слева от нее.
— Встань.
Он встал, возвышаясь над ней на полтора фута. Она подошла к свертку и опустила капюшон. Ее волосы спадали на плечи длинным светлым хвостом.
— Открой его.
Другой оперативник присел на корточки и разрезал брезент, сбросив человека на дорогу. Человек, что был свернут калачиком, сел на землю.
— Привет.
Хелена расхаживала перед ним, наклоняя голову, чтобы лучше рассмотреть. Худющий. Почти истощенный. Налитые кровью глаза. Лихорадочный оттенок кожи. Дрожащие руки. Наркоман.
— Не могу сказать, что мне нравится такое обращение. — Мужчина сплюнул на землю.
Какая печальная, уродливая развалина человеческого существа.
Она присела на корточки и заглянула ему в глаза. Он ответил ей тем же взглядом. Большинство людей не могли его выдержать: ее бледно-зеленые глаза с кошачьим зрачком заставляли их чувствовать себя неуютно. Паук однажды сказал ей, что это все равно, что смотреть в глаза демону и знать, что тебя вот-вот сожрут. Ее дядя всегда был склонен к поэзии. К сожалению, этот человек был либо слишком сумасбродным, либо слишком глупым, либо слишком высокомерным, чтобы съеживаться.
— У тебя появились синяки? — спросила Хелена.
— Я местами очень нежный. — Мужчина втянул сопли обратно в нос. — Но я мог бы найти способ простить такие вещи при условии, что вы сделаете это достойным моего времени. В конце концов, вы вытащили меня из реабилитационного центра.
— Ммм, понимаю. Ты знаешь, кто мы такие?
— «Рука». «Зеркало». Честно говоря, мне насрать.
Ненормативная лексика в присутствии других. Ожидаемо от безродной дворняжки, но все равно слишком грубо.
— Где ящик?
Он слегка приподнял подбородок.
— Что у тебя есть для меня?
Хелена чуть не рассмеялась. Он сидел на земле, окруженный ищейками, и ждал, что они подкупят его. Она наклонилась ближе, ее голос был тихим.
— Ты что, торговаться вздумал?
— Сладенькая, все торгуются. — Мужчина пожал плечами. — Ты в этом новичок? Позволь мне объяснить тебе, как это работает. Я не такой уж дорогой. Я знаю, что ты ищешь. Тебе нужна моя сестра. Дай мне то, чего я хочу, и я расскажу тебе о ней все.
— Да ладно? — Ну и червяк. Никакой чести. Никакого достоинства. Никакой преданности. Жалкий.
— Как я уже сказал, если цена подходящая, я твой. Я тебе все расскажу. Я даже опишу тебе другого парня, который тебя опередил.
Хелена выпрямилась и посмотрела на Кармаша. Здоровяк рывком поднял пленника на ноги, просунул руки под свои руки-палки и сомкнул ладони на затылке мужчины, рывком оторвав его от земли.
— Эй, эй, эй! — Мужчина извивался в руках Кармаша. — Хорош.
Хелена стянула перчатку, расстегнула плащ и позволила ему упасть. Позади нее Мура, темноволосая, резкая и заостренная, как лезвие кинжала, сделала шаг и поймала живую ткань, прежде чем та коснулась земли. Плащ замерцал, приобретая нездоровый оранжевый оттенок, пытаясь воспроизвести измененную магией кожу Муры.
Хелена встала перед мужчиной. Она была одета в мягкую кожу и темную ткань. Кожаный пояс стягивал ее тунику до талии, вместе с изготовленными на заказ ножнами, которые содержали два ее изогнутых меча. Она вытащила из-за пояса черный нож и шагнула к наркоману.
Пленник уставился на нее сверху вниз.
— Что, теперь ты надо мной поработаешь? За что же? Я пытаюсь заключить сделку.
Она вздёрнула свои тонкие брови.
— Я не заключаю сделок. — Она схватила тонкую ткань его рубашки и разрезала ее, обнажив его костлявую грудь.
— Слушай, ты совершаешь ошибку. Ты потратишь все свое время и энергию на меня, и ради чего? Просто дай мне мой маленький кусочек пирога, и я тебе все расскажу.
Хелена закатала рукав и показала ему синий клык, вытатуированный на ее мускулистом предплечье.
— Я Гончая Золотого трона. Ты знаешь, что это означает?
По его лицу она поняла, что он понятия не имеет.
— Знаешь ли ты, что герцогство Луизианы является колонией Великой Галльской империи?
Он кивнул.
— Конечно.
— Когда трон Галлии хочет вскрыть нарыв, он призывает меня. Я не заключаю сделок. Я не торгуюсь. Я не жалею. Я разрушаю во славу своей страны. Посмотри мне в глаза, чурбан.
Он уставился в ее сине-зеленые глаза. Она смотрела на него так, как тигр смотрит на свою жертву, пока не заметила первую дрожь страха на его лице.
— Скажи мне, если увидишь хоть каплю милосердия. — Ее магия поднялась вокруг нее, как дымчатый плащ тьмы.
Наркоман застыл, как испуганная птица. Наконец-то она завладела его вниманием.
Хелена на мгновение опустила голову и закрыла глаза.
— Я Гончая Золотого трона. Я имею право судить в пределах Галльской империи и всех ее колоний, и я считаю тебя, Алекс Каллахан, виновным. Ты враг Галлии.
Вспыхнула магия. Кармаш отпустил Каллахана, и тот, мигнув, исчез из вида и появился в двадцати футах от него. Он сорвался с места и помчался вниз по тропинке, выжимая из своего измученного тела все до последней капли. Интересная сила. Еще интереснее было то, что Кармаш почувствовал что-то неладное и действовал так, чтобы спасти себя, а не удержать пленника.
Хелена взмахнула пальцами. Сома и Киллиан побежали по дороге вслед за Каллаханом. В два вздоха ищейки догнали бегущего человека. Киллиан врезался в наркомана, прижав Каллахана к земле. Ногти Эджера впились в руки Киллиана и соскользнули, не причинив ему вреда. Киллиан был одним из ее более продвинутых ищеек: его кожа была толстой, как кожа животного. Вдвоем, они с Сомой, оторвали Каллахана от земли и понесли назад.
— Пригвоздите его к дереву, — приказала Хелена.
Двое ищеек рывком подняли Эджера. Себастьян вытащил два кинжала из ножен на поясе и вонзил оба в плечи мужчины, прямо под ключицей. Каллахан закричал, пригвожденный к дубу, как насекомое.
Хелена подошла к нему, держа в руке нож. Это было превосходное лезвие, острое как бритва и прочное, как и все ее инструменты, человеческие или нет. Она провела им по торсу Эджера. Лезвие едва коснулось бледной плоти, но его острый, как бритва кончик, прочертил яркую красную линию на коже мужчины.
— На помощь! — закричал Алекс. — На помощь! Помогите!
Нож сверкнул раз, другой. Так она обычно рисовала у себя в кабинете: быстрые мазки ярко-красной краски по белому холсту.
Алекс закричал и согнулся, но ножи крепко держали его.
— Предательство покупается с агонией. Когда ты предаешь своих партнеров, особенно если эти партнеры твоя семья, ты должен делать это только после долгих страданий. Плоть слаба. Когда боль становится слишком сильной, большинство людей ломаются. Чем сильнее предательство, тем страшнее боль, которую будет испытывать пленник.
Хелена воткнула острие ножа в первый же надрез, который сделала, зацепила кожу и резким движением сдернула ее вниз. Алекс издал отчаянный, полный боли вопль. Красные мускулы блестели на его обнаженной груди. Она всегда была отличным скиннером.
— Не волнуйся. Я позабочусь о том, чтобы боль, которую ты испытываешь, была равносильна твоему предательству. — Хелена подняла левую руку, все еще в мягкой коричневой перчатке. — Солью.
Флакон с солью был вложен в ее пальцы.
— Ну вот. А теперь давай поговорим о твоей сестре.
ДЖЕК выглянул в окно. Снаружи, на город под названием Олимпия в Сломанном просеивался серый дождик. Они находились в штате Вашингтон, который был похож на провинцию, но был больше размером. Кальдар угнал еще одну машину — синюю, пахнущую каким-то горьким запахом фальшивой сосны, и на этот раз Джек занял переднее сиденье. Вид из окна был мокрый и унылый.
— Здесь когда-нибудь светит солнце?
— Иногда, — ответил Кальдар. — Если подождать несколько часов и прищуриться как следует.
Джордж заерзал на заднем сиденье. На обоих мальчиках были простые коричневые рубашки и свободные брюки. Они все еще не выглядели так, будто принадлежат Сломанному, но, по крайней мере, это было лучше, чем воздушная рубашка Джорджа с оборками, решил Джек.