Затем пробормотал в темноту комнаты, определенно не обращаясь ко мне:
— Во что я ввязался, когда связался с тобой?
— Это не важно уже сейчас, если ты отпустишь меня домой, мы оба выберемся.
Его рука скользнула с моего затылка вперед, он убрал волосы с лица, тихо сказав:
— Ты же вспоминаешь наши субботы, детка, и что у нас было только что, и просишь меня, чтобы я отпустил тебя, думая, что тебе это нужно, ты серьезно думаешь, что я отпущу тебя?
— Мне нужно, чтобы ты меня отпустил, да, — тут же ответила я.
— Черт возьми, — все еще тихо произнес он, — ты даже не задумалась об этом.
— Ты сказал, что скорее отрежешь себе руку, чем причинишь мне боль, Тэк, ты только что причинил мне боль. Эта боль больше, чем физическая. Ты просто сказал, не зная, смогу ли я ее пережить. Я не могу, я не ты. Ты должен быть собой, а ты не можешь быть собой рядом со мной, чтобы меня не перемололи в этой ситуации, поэтому нет. Я не хочу даже думать и вспоминать, потому что знаю, что такое будет снова, а я не хочу ничего подобного иметь в своей жизни.
— Ты права, Рыжая, я могу быть только собой, но скажу тебе вот что, а потом отпущу, и ты сможешь уйти или остаться со мной в этой постели. Я не знаю тебя достаточно хорошо, ты также не знаешь меня. Но сейчас я знаю одно, что должен обращаться с тобой с большей осторожностью, и тебе следует мне поверить, что я смогу это сделать. Я отпускаю тебя, и если ты скатываешься с моей кровати, то значит ты не доверяешь мне. Но я скажу прямо. Ты можешь и должна доверять мне, я буду обращаться с тобой более осторожно. А теперь, детка, — он разжал руки и понизил голос, — решай сама.
Я тут же перекатилась на спину подальше от него, а потом на бок. Оттолкнувшись села, свесив ноги с кровати. Как только мои ступни коснулись пола, я быстро натянула трусики. Схватила и потянула вверх по ногам.
Они были светло-синими. Бледно-голубые с нежным бледно-зеленым кружевом. Сочетание этих цветов было поразительным. Я так и подумала, когда покупала их. Теперь, даже в темноте, когда их оттенок был еле различим, я все равно видела их цвет.
Я натянула их на бедра и уставилась на стену напротив, подняв руки, запустив пальцы в волосы, ногти оцарапали кожу головы.
Цвета, яркие цвета возникали в моих воспоминаниях. Сапфирово голубые глаза Тэка. Такие же, как у Тэбби. Ярко-красная машина, с которой он работал. Красные цветы на поле, в котором играли Селия и Нетти «В пурпурным цвете». Вышивка на спине халата Лэни.
Вибрирующе.
Тэк пробыл в этой комнате, наверное, полчаса, максимум сорок пять минут, за это время я испытала два оргазма, заставила его смеяться, рассердилась, испугалась и почувствовала себя защищенной. Живой каждую минуту сорока пяти минут. Трепетно живой.
Я опустила руки и обхватила себя руками за талию.
Боже. Хочу ли я вернуться к своей черно-белой жизни?
А затем я вспомнила его слова, не только те обидные, которые он произнес, но и другие. Он жил в другом мире, и я должна была вписаться в его мир, он сам мне так сказал. И, честно говоря, его мир более был чем немного пугающим. Он просил меня довериться ему, но он был тем, кем был. Я не знала точно, сколько ему лет, но уж точно не семнадцать.
Он был тем человеком, которым и собирался стать по жизни. Да, ему было не семнадцать, не нужно было чему-то обучаться и взрослеть, он уже был взрослым и был тем, кем хотел стать.
Я знала его недолго, но знала достаточно о мужчинах, он надеется, что я изменюсь и стану той, кем бы он хотел меня видеть. Он ожидал этого от меня, как и все мужчины, потому что женщины постоянно совершали такое дерьмо. Но он стал же тем, кем хотел быть, и я должна была принимать его именно таким, сама меняться и изменять его жизнь, и я должна была принять решение сейчас. Принять его таким, каков он есть, и жить в многоцветном мире — в его мире, отказавшись от своего собственного. Или вернуться к черно-белому, надеясь, что мой настоящий мужчина мечты встретится на моем пути и снова раскрасит мой мир.
Я приняла душераздирающее решение, вытащила руки из волос, наклонилась и схватила шорты, бормоча:
— Я вызову такси.
Я натягивала шорты, когда услышала движение на кровати. И я как раз собиралась отыскать свою футболку, когда две руки скользнули вокруг меня, одна по ребрам, другая –– по груди, притянув меня спиной к твердой, теплой груди Тэка.
Почувствовала, как защекотала его козлиная бородка по шее, он пробормотал:
— Детка, ты принимаешь неправильное решение.
Почувствовав его руки на себе, щекотание его козлиной бородки, я готова была передумать, вернее передумала в мыслях.
Но губы почему-то отказывались раскрываться, а потом выдохнув, я произнесла:
— Мне нужно идти.
— Не лажай, Тайра, — предупредил он, и у меня перехватило дыхание.
— Ты не можешь точно сказать, что я принимаю неправильное решение, ты не спрашивал меня раньше, но я спрыгнула с американских горок, Тэк. С одной из них, которая вышла из-под контроля, спрыгнула. Мне не нужно прыгать на такую же. Я хочу слезть с американских горок.
Его руки сжались на мне, а губы, все еще прижатые к моей шее, зашевелились.
— Расскажи мне о своих американских горках, дорогая.
— Слишком поздно уже, — прошептала я. — Теперь уже поздно спрашивать, Тэк.
Он немного помолчал, потом прошептал в ответ:
— Не уходи, детка.
— Отпусти меня. –– Прошептала я. — Мне нужно идти.
Он не отпускал. Не долго, захватывающее дух мгновения.
Отпустил.
Я почувствовала, как слезы собираются в горле, бросившись через темную комнату, чтобы надеть свою футболку.
Натягивая ее через голову, услышала его скрипучий голос:
— Я попрошу одного из парней отвезти тебя домой.
Вот оно. Дело сделано.
Конец.
Боже.
Я одернула футболку вниз, с трудом проглотила слезы, угрожающие задушить меня. Потом тихо спросила:
— Лэни может мне завтра позвонить?
Голос Тэка был тихим, когда он ответил:
— Я передам ей, что ты просила.
— Спасибо, — прошептала я, глядя, как он направляется к двери.
— Сейчас за тобой придут, — сказал он мне, выходя за дверь.
— Спасибо, — тихо повторила я, направляясь к двери.
Но Тэк исчез.
16
Ты особенная
На следующий день после полудня я сидела на веранде, рядом со мной сидел дядя Марш и рассказывал мне истории, как он с моей мамой, своей сестрой, рос в Огайо. Тетя Бетт сидела за барной стойкой на моей кухне, ее пальцы летали по клавиатуре ее супертонкого ноутбука, она была вся в работе, несмотря на то, что была суббота. Она просто решила оставить нас с дядей Маршем наедине. Но по моему опыту, тетя Бетт отключалась от своей многогранной жизни примерно за полчаса до полуночи. Все остальное время она была в разъездах, работала, бронировала билеты, ходила по магазинам, общалась с семьей и друзьями и, вообще наблюдая за ее кипучей деятельностью, от нее уставали все вокруг.
Неудивительно, что после похищения она выглядела ничуть не хуже. Удивительно было то, что она и дядя Марш были счастливы оставить похищение в руках Хоука Дельгадо без вмешательства полиции.
— Хоук знает, что делает, — пробормотала тетя Бетт и бросилась на кухню к своему супертонкому ноутбуку.
Понятно же, что тетя Бетт была в курсе всего, связанного с похищением, и также понятно, что она не собиралась вводить меня в курс дела.
Я была счастлива оставить все как есть, поскольку мои мысли были заняты совсем другим.
Когда они с дядей Маршем пришли навестить меня сегодня утром, я прервала разговор о Тэке, сразу заявив, что все кончено. Я ничего не стала объяснять, они оба знали меня достаточно хорошо, что им потребовалось одного взгляда на выражение моего лица, чтобы промолчать, не расспрашивая.
Как и обещал Тэк, мне позвонила Лэни, и как выяснилось, она была с Эллиотом. Она все еще была напугана, поэтому я не стала настаивать, расспрашивая ее о том, что там происходило. Я просто слушала, как она говорила, что «Хаос» помогает им залечь на дно, что означало, что все уладится. Это не наполняло меня радостными мыслями. Эллиот может и любил мою лучшую подругу, но он совершил глупое дерьмо, из-за которого ее похитила русская чертовая мафия. Тем не менее я решила закатить свой шипящий припадок по позже, когда мое сердце не будет так сильно болеть и когда Лэни оправится от драмы, положив конец всем драмам.
В основном, весь день я сосредоточилась на том, чтобы пережить этот день, потому что, как я уже упоминала у меня болело сердце. Как такое случилось, я не могла сказать. Я твердила себе, что едва знаю Тэка, и большая часть того, что я знала пугала меня, что-то смущало, а что-то мне совсем не нравилось. Но даже при этом то, что мне нравилось и нравилось слишком сильно, продолжало всплывать в мыслях, и как я ни старалась все это выбросить из головы, они все равно не пропадали.
Я хотела ему позвонить. Хотела пойти на попятный. Но каждая логическая клеточка в теле (а их было, надо признать, не так уж много) продолжала меня удерживать.
Его жизнь была кошмаром, его мир меня пугал, и он причинил мне боль. В первую же ночь, когда мы познакомились, он вышвырнул меня из своей постели, даже не задумавшись на секунду, на следующую же ночь переспал с другой женщиной в той же постели. Затем он затеял со мной свою игру. Мне нужно было раньше обратить внимание на эти красные флаги и держаться от него подальше. Я понимала это, понимала.
Да, понимала и знала.
Но это не означало, что мне не было сейчас больно.
Я любила своего дядю Марша и больше всего мне всегда нравились его истории.
Но, сидя рядом с ним на задней веранде, обычно я лелеяла такие моменты, слушая его, а сейчас я была полна своих мыслей.
— У тебя голова забита байкерами.
Я моргнула, глядя на свой двор позади дома, потом посмотрела на дядю.
— Что? — Спросила я.
Он перевел взгляд с моего двора на меня.
— Дорогая, у тебя голова забита байкерами. Ты же знаешь, что я все вижу. Ты находишься не на своей веранде, а за много миль отсюда. И ты знаешь, что я это тоже знаю, что дело не в том, что тебя и твою тетю похитила русская мафия.
Это слова я никогда не ожидала услышать от своего дяди. Или от кого-то другого, если уж на то пошло. С другой стороны, я никак не ожидала, что меня похитит русская мафия.
Я втянула воздух через нос и оглянулась на свой двор.
— Все кончено, — тихо сказала я, надеясь, что на этом разговор о байкерах закончится.
Мне следовало бы знать своего дядю лучше. Это же был дядя Марш. Ему явно было что мне сказать, и он собирался это осуществить.
Он и сказал:
— Возможно, но на следующий день после того, как тебя похитила русская мафия, думаю, поскольку со мной такого никогда не случалось, обычно голова забита моментами похищения. А не мыслями о байкерах, и не выражением лица, на котором написано, что тебе только что разбили сердце, — возразил дядя Марш.
Это правда.
Поэтому я промолчала.
— Как долго ты была с ним? — Спросил дядя Марш.
Я подсчитала в уме.
Потом ответила:
— Недолго.
— А кажется, словно он прирос у тебя корнями, Тайра, — заметил дядя Марш, мое сердце сжалось от его слов, я снова посмотрела на него.
— Что?
— Он, его дети, блины на твоей кухне. Все, что я увидел вчера, не соответствует «недолго».
Черт.
Он был прав.
— Возможно и так, дядя Марш, но...
Он отрицательно покачал головой.
— Я не знаю этого мужчину. Ты же понимаешь, что он не станет отцом года. Тем не менее это не значит, что он не думает о своих детях. Думает и делает. Одно с ним ясно. Он любит своих детей. И ни один мужчина не будет печь блины как для семьи — тебя и своих детей, по утрам в доме женщины, с которой собирается быть вместе «недолго».
Я не думала об этом, а подумав, пришла к выводу, что и в этом дядя Марш тоже был прав.
О боже.
— На самом деле, даже нельзя сказать, что мы были вместе... , — поделилась я. — Мы вообще-то ничем не были.
— Может, с твоей стороны не были, но он-то уж точно был.
Я моргнула.
Затем повторила:
— Что?
Дядя Марш наклонился ко мне и тихо сказал:
— Я не уверен насчет его. Обстоятельства сложились не так, как хотелось бы, он произвел не хорошее первое впечатление. Так что, по правде говоря, когда ты сказала мне сегодня утром, что между вами все кончено, я почувствовал облегчение. Но ты весь день сама на себя не похожа, — он замолчал, но его карие глаза не отрывались от моих. — Я не знаю, что случилось. Но на самом деле удивлен, что мужчина, которого я видел в этом доме вчера утром, больше не с моей племянницей. Здесь ему было очень уютно, он словно прирос к этому месту. Он и его дети. Всем им было комфортно... с тобой. Еще более удивительно то, что тебя похитили, и это возможно часть его мира, но не часть твоего, я думаю, он это прекрасно знает. Так что не понимаю, почему он отпустил тебя ночью, когда с тобой такое произошло.
— Потому что я попросила его об этом, — прошептала я.
Дядя Марш покачал головой.
— Мужчина, любой другой мужчина, но не этот, с ним такое дерьмо не прокатит.
— Именно так, дядя Марш. Он такой человек, и это меня пугает. Он не хотел меня отпускать. Я его заставила.
— Такое дерьмо не прокатит, — повторил дядя Марш.
— Он не мог заставить меня остаться с ним. Он хотел, но я ему не позволила.
Дядя Марш еще ближе подался ко мне.
— Такое дерьмо... не... прокатит.
Я уставилась на дядю.
Он продолжал говорить.
— Тот, кто важен для тебя, ты никогда не отпустишь. Никогда.
У меня сжалось сердце.
Дядя Марш продолжил:
— Человек, которого я видел здесь вчера утром, и ситуация, в которую мы попали, была не очень хорошая. Но то, как он обращался со своими детьми, то, как он смотрел на тебя, я мог бы оставить все как есть. Ты была важна для него вчера. Ни у одного мужчины, который вообще является мужчиной, не может быть особенной женщины вчера утром, а ночью она ему уже не нужна, несмотря на то, что случилось между вами, что наговорили и кто из вас обиженная сторона. Твоя тетя пыталась уйти от меня, просила, чтобы я ее отпустил, но я не мог. Потому что она особенная, очень важна для меня, и она стоит моих усилий, чтобы заставить ее остаться. Вот так, Тайра. Все просто.
Боже, я любила своего дядю, но он убивал меня своими словами.
— Это не поможет, дядя Марш, — прошептала я, потому что, ну, это же не помогло.
— Не в данную минуту, милая, я знаю. Но это произойдет, когда он успокоиться. Я говорю все как есть. Говорю, чего ты должна ожидать. Ты особенная для него, Тайра, поэтому жди, он объявится.
Я почувствовала, как слезы жгут глаза, и отвернулась.
— Я так понимаю, мне следует вернуться к вам.
Это была тетя Бетт у нас за спиной, я сделала еще один глубокий вдох, повернулась на стуле и направила большую, фальшивую, яркую улыбку в ее сторону.
— Нет, все хорошо, — солгала я и поднялась со стула. — Как груз с плеч. Пойду посмотрю, что можно приготовить на ужин.
Тетя Бетт уставилась на меня, потом перевела взгляд на дядю Марша.
— Убийство на байкерской дороге, — заметила она.
Итак, тетя Бетт сразу перешла к делу.
— Я все сказал, как есть, — пробормотал дядя Марш.
— Ребята, мы можем оставить эту тему? — Спросила я. — Вы уезжаете завтра. Мы прошли через визжащую женщину, пинающую мою дверь, похищение и разрыв отношений, которые были больше отношениями, чем любые отношения, которые у меня когда-либо были. Вы планировали не такой беззаботный неожиданный визит в солнечный Денвер, которого ожидали, уверена. Давай просто наслаждаться оставшимся временем. Похоже на план?
Дядя Марш открыл рот, чтобы ответить.
Но тетя Бетт его опередила.
— Марш.
Он перевел взгляд на жену.
— Оставь ее, — тихо приказала она.
Дядя Марш выдержал взгляд жены. А потом его слова дошли до меня.
— В прошлый раз, когда ты была у нас, хвасталась своей стряпней. Так порази меня.
Я посмотрела на тетю Бетт. Она закатила глаза. Я тоже закатила глаза.
Затем пошла на кухню и по-быстрому приготовила ужин. Не могу сказать поразила ли я, но все, что я приготовила, было съедено.
* * *
На следующий день, стоя перед таможней в Международном аэропорту Денвера, тетя Бетт крепко меня обняла.