– Видите ли, я должна сдержать обещания, данные мужу, – сказала Фиби, и её слова прозвучали так же рассеянно, как он себя чувствовал. – Это мой долг перед ним.
Высказывание задело Уэста гораздо сильнее, чем следовало, и вывело из кратковременного ступора.
– Вы должны принимать решения, думая о людях которые от вас зависят, – тихо проговорил он. – Ваш главный долг остаётся перед живыми, так ведь?
Фиби резко опустила брови.
Она восприняла его слова как выпад против Генри, и Уэст не мог сказать с уверенностью, что он не имел этого в виду. Абсурдно настаивать на том, чтобы фермерская работа велась теми же методами, как и всегда, невзирая на то, что сулит будущее.
– Спасибо за полезные советы, мистер Рэвенел, – прохладно поблагодарила она, прежде чем повернуться к брату. – Милорд, я хотела бы с вами поговорить. – Выражение её лица не предвещало Сент-Винсенту ничего хорошего.
– Конечно, – ответил он, казалось, его нисколько не беспокоило обещание неминуемой расправы. – Пандора, любимая, если не возражаешь…?
– Нисколько, – беспечно отозвалась Пандора. Однако, как только они ушли, её улыбка исчезла. – Она собирается его побить? – спросила она герцога. – Не может же он появиться на свадьбе с синяком под глазом.
Кингстон улыбнулся.
– Я бы не стал беспокоиться. Несмотря на годы провокаций со стороны всех трёх братьев, Фиби до сих пор не прибегала к физическому насилию.
– Почему Габриэль предложил ей отправиться на экскурсию по фермам? – спросила Пандора. – Даже для него это было немного бесцеремонно.
– Всё дело в давнем споре, – сухо ответил герцог. – После смерти Генри Фиби устраивало, что Эдвард Ларсон взял бразды правления в свои руки. Однако в последнее время Габриэль убеждает её принимать более активное участие в управление землями Клэр, как и советовал мистер Рэвенел, минуту назад.
– Но она не хочет? – с сочувствием спросила Пандора. – Потому что фермерство очень скучное занятие?
Уэст кинул на неё насмешливый взгляд.
– Откуда ты знаешь, что оно скучное? Ты же никогда им не занималась.
– Я сделала вывод исходя из книг, которые ты читаешь. – Повернувшись к Кингстону, Пандора объяснила: – Они все о таких вещах, как научное производство масла, или содержание свиней, или грибковые заболевания. Вот, кто может найти грибковые заболевания интересными?
– Не те самые грибковые заболевания, – поспешно заверил Уэст, увидев, как брови герцога приподнялись.
– Вы, естественно, имеете в виду многоклеточные грибы, которые поражают зерновые культуры, – любезно подсказал Кингстон.
– Существует множество разновидностей грибковых заболеваний, – сообщила Пандора, проникаясь темой. – Споры головни, пыльная головня, мокрая головня.
– Пандора, – прервал её Уэст вполголоса, – помилуй, хватит произносить эти слова на людях.
– Это не подобает леди? – Она тяжело вздохнула. – Должно быть так. Все интересные слова - неприличные.
С грустной улыбкой Уэст снова переключил внимание на герцога.
– Мы говорили об отсутствии у леди Клэр интереса к фермерству.
– Я не считаю, что проблема заключается в отсутствии интереса, – сказал Кингстон. – Речь идёт о преданности не только её мужу, но и Эдварду Ларсону, который предложил поддержку и утешение в трудные времена. Он постепенно взял на себя ответственность за поместье, когда болезнь Генри обострилась, и теперь... моя дочь не хочет подвергать сомнению его решения. – После задумчивой паузы он продолжил, слегка нахмурившись: – С моей стороны было ошибкой не предвидеть, что ей понадобятся навыки ведения сельского хозяйства.
– Навыкам можно научиться, – прагматично заверил его Уэст. – Моих хватало только для того, чтобы волочить бессмысленное существование, полное лени и обжорства, которым, между прочим, я наслаждался, пока брат не заставил меня работать.
Глаза Кингстона весело сверкнули.
– Мне говорили, что вы отчасти безобразник.
Уэст бросил на него настороженный взгляд.
– Полагаю, это был мой брат?
– Нет, – беззаботно ответил герцог. – Я почерпнул информацию из других источников.
Чёрт. Уэст вспомнил, что Девон рассказывал об игорном клубе Дженнера, который основал отец герцогини, но, в конечном итоге, он оказался во владении Кингстона. Из всех клубов в Лондоне, в клубе Дженнера делались самые высокие ставки, а список членов был самым элитным, в него входили: члены королевской семьи, знать, представители парламента и богачи. Через крупье, кассиров, официантов и ночных портье проходил бесконечный поток сплетен. Кингстон имел доступ к личной информации о самых влиятельных людях Англии: об их кредитах, финансовых активах, скандалах и даже проблемах со здоровьем.
"Боже мой, он должно быть столько знает обо мне", – подумал хмуро Уэст.
– Какие бы нелестные слухи вам обо мне не доходили, вероятнее всего, они правдивы, – сказал он. – За исключением по-настоящему мерзких и позорных: вот эти, безусловно, соответствуют действительности.
Казалось, герцога позабавили его слова.
– У каждого мужчины имеются прошлые проступки, Рэвенел. Благодаря им, нам всем есть, что обсудить за бокалом портвейна. – Он предложил Пандоре руку. – Пойдёмте все вместе со мной. Я хочу представить вас моим знакомым.
– Благодарю вас, сэр, – ответил Уэст, отрицательно покачав головой, – но я...
– Вы в восторге от моего приглашения, – мягко сообщил ему Кингстон, – а также благодарны за проявленный мной к вам интерес. Пойдёмте, Рэвенел, не будьте занудой.
Уэст неохотно закрыл рот и последовал за ними.
Глава 4
Кипя от злости, Фиби вцепилась брату в руку и, протащив по небольшому коридору, увлекла за собой в ближайшую свободную комнату. Помещение было обставлено скудно, без какой-либо конкретной цели, такие комнаты часто встречались в огромных старинных особняках. Как только они с Габриэлем оказались внутри, она закрыла дверь и повернулась к нему лицом.
– Зачем ты устроил мне экскурсию по фермам, болван?
– Чтобы помочь, – рассудительно заметил Габриэль. – Тебе нужно побольше узнать о сельском хозяйстве.
Из всех её братьев и сестёр, Габриэль всегда был Фиби ближе. В его обществе она могла делать мелкие саркастические замечания или сознаться в глупых ошибках, зная, что он никогда её жестоко не осудит. Они знали недостатки и хранили секреты друг друга.
Многие люди, если не большинство, были бы ошеломлены, узнав, что у Габриэля вообще есть недостатки. Всё, что они видели, - это поразительно красивого мужчину и хладнокровного, выдержанного человека, настолько безупречно воспитанного, что никому и в голову не пришло бы назвать его болваном. Однако иногда Габриэль мог вести себя высокомерно и манипулировать людьми. Под его очаровательной внешностью скрывался стальной характер, благодаря которому он идеально справлялся с руководством множества предприятий Шаллонов и управлением их имуществом. Как только он приходил к выводу, что и для кого будет лучше, брат использовал любую возможность, чтобы продвигать своё мнение и давить на людей, пока не добьётся своего.
Поэтому Фиби иногда считала необходимым дать ему решительный отпор. В конце концов, в обязанности старшей сестры входило не позволять младшему брату вести себя, как властный осёл.
– Ты бы оказал большую помощь, если бы занимался своими делами, – резко сообщила ему Фиби. – Если я решу узнать больше о сельском хозяйстве, то от кого угодно, но только не от него.
Габриэль выглядел растерянным.
– Что значит - только не от него? Ты же никогда не встречала Рэвенела.
– Святые небеса, – воскликнула Фиби, крепко обхватив себя руками. – Разве ты не знаешь, кто он? Не помнишь? Он тот самый хулиган. Который задирал Генри!
Габриэль покачал головой, бросив на неё озадаченный взгляд.
– В школе-интернате. Он изводил его почти два года. – Брат продолжал смотреть на неё непонимающим взглядом, и Фиби нетерпеливо продолжила: – Он подложил ему в корзинку шуточные свечи.
– О! – Габриэль перестал хмуриться. – Я и забыл уже об этом. Вот он кто?
– Да. – Она начала расхаживать по комнате взад-вперёд. – Он тот, кто превратил детство Генри в кошмар.
– Кошмар - возможно, слишком громкое слово, – заметил Габриэль, наблюдая за сестрой.
– Он обзывал Генри. И крал у него еду.
– Генри всё равно не мог её есть.
– Не смешно, Габриэль. Меня это очень расстраивает. – Фиби не могла устоять на месте. – Я же читала тебе письма Генри. И ты знаешь, что он пережил.
– Знаю даже лучше, чем ты, – сказал Габриэль. – Я учился в школе-интернате. Не в той, где Генри, но в каждом таком заведении присутствуют и хулиганы, и мелкие тираны. По этой причине, наши родители не посылали туда нас с Рафаэлем, пока мы не стали достаточно взрослыми, чтобы суметь за себя постоять. – Он замолчал, раздражённо мотнув головой. – Фиби, перестань мельтешить перед глазами, как бильярдный шар, и послушай. Я виню родителей Генри за то, что они отправили его в школу, когда он явно был к этому не готов. Не могу представить худшего места для чувствительного, физически слабого мальчика с непростым характером.
– Отец Генри считал, что школа закалит его характер, – сказала Фиби. – А его мать бесхребетная, словно червь, согласилась отправить его в этот ад и на второй год. Но виноваты не только они. Уэст Рэвенел - грубиян, который так никогда и не получил по заслугам за свои поступки.
– Я пытаюсь объяснить, что обстановка в интернате основана на теории Дарвина. Либо ты терроризируешь окружающих, либо сам подвергаешься издевательствам, и так до тех пор, пока не определится иерархия.
– Ты кого-нибудь задирал, когда учился в Харроу? – многозначительно спросила она.
– Конечно, нет. Но мои обстоятельства были другими. Я вырос в любящей семье. Мы жили в доме у моря с собственным песчаным пляжем. Бога ради, у нас у каждого было по пони. Наше детство прошло чудовищно идеально, особенно в сравнении с братьями, бедными родственниками семьи Рэвенел. Они осиротели в раннем возрасте и их отослали в школу-интернат, потому что они стали никому не нужны.
– Потому что были маленькими хулиганами? – мрачно предположила она.
– У них не было ни родителей, ни семьи, ни дома, ни денег, ни пожитков... что можно ожидать от мальчиков в их положении?
– Меня не волнует, что стало причиной такого поведения мистера Рэвенела. Важно лишь то, что он причинил боль Генри.
Габриэль задумчиво нахмурился.
– Если только я что-то не упустил в этих письмах, Рэвенел не делал ничего особенно жестокого. Никогда не разбивал Генри нос и не избивал. Скорее он вытворял шалости и выдумывал ему прозвища, и больше ничего, ты так не думаешь?
– Запугивания и унижения могут нанести гораздо больший вред, чем физическое насилие. – Глаза Фиби защипало, а в горле образовался ком. – Почему ты защищаешь мистера Рэвенела, а не моего мужа?
– Жарптичка, – проговорил Габриэль, и его тон смягчился. Так её называли только он и отец. – Ты же знаешь, я любил Генри. Иди сюда.
Она подошла к нему, шмыгая носом, и брат обнял Фиби, желая утешить.
В юности Генри, Габриэль, Рафаэль и их друзья провели много солнечных дней в поместье Шаллонов в Херон-Пойнте, они сплавлялись на маленьких лодках в частной бухте или бродили по ближайшему лесу. Никто никогда не осмеливался задирать или дразнить Генри, зная, что за это их поколотят братья Шаллоны.
В конце жизни, когда Генри стал слишком слаб, чтобы передвигаться самостоятельно, Габриэль в последний раз взял его с собой на рыбалку. Он отнёс зятя на берег любимого им ручья, где водилась форель, и усадил на треугольный складной стул. С бесконечным терпением Габриэль насаживал приманку и помогал Генри наматывать леску, пока они не вернулись с корзиной полной рыбы. Это был последний день Генри, проведённый вне дома.
Габриэль похлопал Фиби по спине и на мгновение прижался щекой к её волосам.
– Должно быть, тебе чертовски трудно справляться с этой ситуацией. Почему ты ни о чём не упомянула раньше? Чуть ли не половина членов семьи Рэвенел останавливались у нас в Херон-Пойнте на неделю, но ты не сказала ни слова.
– Я не хотела создавать проблем, пока вы с Пандорой пытались решить, достаточно ли нравитесь друг другу, чтобы пожениться. А ещё... ну, большую часть времени я чувствую себя дождевой тучей, омрачающей всем настроение, где бы ни появилась. Я стараюсь это изменить. – Отступив на шаг, Фиби промокнула кончиками пальцев влажные уголки глаз. – Не следует ворошить прошлое, о котором никто, кроме меня, не помнит, особенно в такое счастливое время. Мне жаль, что я вообще об этом упомянула. Но перспектива оказаться в обществе мистера Рэвенела вселяет в меня ужас.
– Ты собираешься ему что-нибудь сказать? Или хочешь, чтобы это сделал я?
– Нет, пожалуйста, не надо. Это ни к чему не приведёт. Скорее всего, он уже ничего и не помнит. Обещай, что ничего не скажешь.
– Обещаю, – неохотно согласился Габриэль. – Хотя было бы справедливо дать ему шанс извиниться.
– Слишком поздно для извинений, – пробормотала она. – И я сомневаюсь, что он вообще стал бы их приносить.
– Не будь к нему слишком строга. Похоже, он вырос порядочным человеком.
Фиби сурово на него посмотрела.
– О? Ты пришёл к такому выводу до или после того, как он прочитал мне лекцию, словно я землевладелец в эпоху феодализма, который плевать хотел на крестьян?
Габриэль с трудом подавил усмешку.
– Ты хорошо справилась, – сказал он. – Приняла критику с достоинством, хотя могла бы осадить его парой слов.
– Мне очень хотелось, – призналась она. – Но я вдруг вспомнила мамины слова.
Как-то одним утром, в детстве, во время завтрака, когда им с Габриэлем всё ещё требовались стопки книг, сложенные на стульях, чтобы они могли сидеть за столом, отец читал свежеотглаженную газету, а их мама, Эванджелина, или Эви, как называли её родные и друзья, кормила с ложечки сладкой кашей Рафаэля, восседающего на высоком детском стульчике.
Когда Фиби рассказала, как несправедливо с ней поступила подруга, и, что она не примет извинений от девочки, мама уговорила её передумать во имя доброты.
– Но она скверная, эгоистичная девочка, – возмутилась Фиби.
Эви ответила ласково, но по существу:
– Доброта ценится куда больше, когда проявляется по отношению к людям, которые её не заслуживают.
– А Габриэль тоже должен проявлять ко всем доброту? – спросила Фиби.
– Да, дорогая.
– А, папа?
– Нет, Жарптичка, – ответил отец, уголки его губ начали подрагивать. – Поэтому я женился на вашей маме, она проявляет доброту за нас обоих.
– Мам, – с надеждой спросил Габриэль, – а ты можешь проявлять доброту за троих?
При этих словах отец спрятался за газетой, внезапно ею заинтересовавшись, и из-за неё послышался тихий смешок.
– Боюсь, что нет, милый, – мягко ответила Эви, и её глаза заискрились. – Но я уверена, что вы с сестрой отыщите много доброты в своих сердцах.
Вернувшись в действительность, Фиби сказала:
– Мама велела нам быть добрыми даже к тем людям, которые этого не заслуживают. В том числе и к мистеру Рэвенелу, хотя, подозреваю, он бы с удовольствием начал меня распекать прямо посреди вестибюля.
– Подозреваю, что его мысли скорее были о том, как начать тебя раздевать, нежели распекать, – проговорил Габриэль тоном суше золы в камине.
Глаза Фиби расширились.
– Что?
– Да брось, – весело упрекнул её брат. – Ты же должна была заметить, как у него глаза выпрыгнули из орбит, словно он омар, которого сейчас сварят. Неужели столько времени прошло, что ты уже не можешь понять, когда нравишься мужчине?
По рукам Фиби побежали мурашки. Она медленно прижала ладонь к животу, пытаясь унять рой бабочек внутри.
На самом деле, именно столько времени и прошло. Она замечала признаки симпатии между другими людьми, но, очевидно, не тогда, когда дело касалось её самой. Эта территория была ей незнакома. Отношения с Генри всегда смягчало ощущение того, что они знали друг друга всю жизнь.